А вскоре я убедился и в том, что им вовсе не всегда отдают должное — на примере Льюка. В тот вечер Льюк сидел за обедом рядом со мной. Он казался не таким жизнерадостным, как обычно, веселый огонек в его глазах приугас; я спросил, как подвигается его работа.
— По синусоиде, — ответил он. Мне пришлось вспомнить, что синусоида — это кривая, которая идет то вверх, то вниз. А Льюк между тем продолжал:
— Порой мне кажется, что задача практически решена. А порой я думаю, что изобретаю вечный двигатель. Сейчас у меня как раз вторая фаза. И я почти уверен, что никогда не закончу эту проклятую работу.
Он был подавлен и раздражен, а тут вдруг мы услышали, как Браун приглашает Роя Калверта на ленч — «где соберутся в первый раз все сторонники Джего».
— О чем он говорит? — спросил меня Льюк. — Это что же — ответ на совещание у Винслоу?
— В общем, да, — сказал я.
— А меня пригласят?
— По-моему, Браун считает, что вы еще не приняли окончательного решения.
— Мог бы и поинтересоваться, — проворчал Льюк. — Ладно, я потом сам потолкую с ним начистоту.
В профессорской, разливая по бокалам вино, он разговаривал с Брауном спокойно и почтительно. И я снова убедился, что он замечательно владеет собой. Через час, когда мы с Брауном вышли во дворик, Льюк догнал нас.
— Браун, почему вы не позвали меня на ваше партийное совещание? — резко спросил он.
— Строго говоря, его нельзя назвать официальным совещанием, — ответил Браун. — Я думал послать вам записку…
— У вас собираются сторонники Джего, верно?
— Да, некоторые из нас считают, что Джего будет хорошим ректором… Мы…
— Я тоже так считаю. Почему мне ничего не сказали? Почему меня не пригласили на совещание?
Браун шел домой, в город, и, спрятавшись от дождя под аркой главного входа, мы остановились под фонарем.
— По правде говоря, Льюк, мы думали, что вы собираетесь голосовать за Кроуфорда. И не хотели вмешиваться.
— Да я лучше удавлюсь! — рявкнул Льюк. — Зря вы считаете меня дураком, Браун. Джего будет замечательным ректором — лучшего-то в этом колледже, может, никогда и не было.
И вот Льюк пришел к Брауну на ленч — снова скромно сдержанный, одетый изящней и строже, чем все другие, если не считать Роя. Он помалкивал и с удовольствием прихлебывал из бокала душистое монтраше.
Браун сел за стол напротив Кристла и, оглядев нас, удовлетворенно сказал:
— Очень рад, что вам нравится вино. Я решил, что оно вполне подходит для сегодняшней встречи. В конце-то концов, мы не каждый день собираемся, чтобы обсудить кандидатуру будущего ректора.
На приемах у Брауна, как правило, стол был самый скромный. Два-три бокала сухого вина — этим и ограничивалась выпивка; только раз в год, когда он собирал у себя своих друзей — истинных ценителей хороших вин, — все было иначе. Сегодня мы выпили за ленчем монтраше, а потом Браун предложил нам еще бутылку кларета.
— Перед деловым разговором полезно немного взбодриться, — сказал он.
Мы были очень благодушно настроены после ленча — и гурман Пилброу, и юный Льюк, у которого были все задатки стать со временем гурманом, и Кристл, и Рой Калверт, и я. Пилброу тихонько посмеивался про себя.
— Бедные, бедные старики ахейцы, — невнятно бормотал он.
Мы спросили, почему это ему вдруг вспомнились ахейцы, и он вполне внятно объяснил:
— Да я тут перечитывал «Илиаду» — на сон грядущий, — песнь XI, и там сказано:
Господи, ну бывает ли что-нибудь мерзее?
Все мы, кроме Найтингейла, с удовольствием попивали вино, а он сидел над чашкой кофе и завидовал нам, но подавлял раздражение и даже принимал участие в общей беседе.
Потом Браун спросил у Кристла, не пора ли нам, по его мнению, начать деловой разговор. После ритуально бесконечных взаимных комплиментов — Кристл говорил, что председательствовать должен Браун, а Браун утверждал, что дух нашего сегодняшнего собрания требует, чтобы председателем был непременно декан, — Кристл без всякого вступления перешел к делу. Он предложил нам высказать, в порядке старшинства, свое отношение к Джего и объявил, что сам он как председатель выступит последним. Мы сидели вокруг неубранного стола, и каждый из нас произнес небольшую речь.
Пилброу говорил по-обычному торопливо и неразборчиво, но его позиция была ясна и понятна. Он сказал, что его огорчают реакционные политические убеждения Джего, но он ценит его дружелюбие, его заботливую внимательность к людям, а поэтому готов поддержать его против Кроуфорда. Я внимательно слушал эту замечательную для семидесятичетырехлетнего старика речь и очень удивлялся равнодушию остальных. Кристл задумчиво крутил в пальцах пустой бокал, даже Браун посматривал на Пилброу со скучающим и рассеянным видом.
Зато сам Браун сразу завладел вниманием собравшихся. В первый раз он сказал о Джего все, что думал, — сказал веско, аргументированно, откровенно, и его чистосердечная откровенность не только убедила нас, но еще и сплотила. Браун утверждал, что Джего будет выдающимся ректором, что если мы добьемся его избрания, то принесем колледжу двойную пользу — или, говоря иначе, совершим двойную ошибку, если позволим пройти в ректоры Кроуфорду: во-первых, колледж получит плохого руководителя, а во-вторых, потеряет хорошего. И этот, второй, пункт особенно важен.
Найтингейл поставил под сомнение славу Кроуфорда-ученого — таких разговоров ни я, ни другие никогда еще не слышали, — и, притихнув, мы с недоумением поглядывали на Найтингейла; а он ухмыльнулся и закончил:
— Весьма вероятно, что через десяток лет все его работы — как и любые работы такого сорта — будут забыты и колледж окажется в очень странном положении…
Я вслед за Пилброу сказал несколько слов о личности Джего и предложил коллегам задуматься, какие, на их взгляд, человеческие качества нужны в первую очередь ректору.
— Мне представляется, что прежде всего — бескорыстное внимание к людям, великодушие и творческая фантазия. Никто, наверно, не сомневается в том, что у Джего есть фантазия, — добавил я, и все засмеялись, — но мне совершенно очевидно, что он, кроме того, один из самых бескорыстных и великодушных людей в колледже.
Рой Калверт тоже говорил о личных достоинствах Джего, но подробнее, чем мы с Пилброу, и гораздо красочней. В конце своей речи он, по обыкновению, не удержался от озорства:
— Мы с Элиотом считаем, — услышал я, — что Джего — необыкновенный человек. А вам, чтобы наверняка в этом убедиться, надо просто поговорить с ним часок-другой наедине. И если вы ничего не заметите, то не по нашей или его вине.
Льюк коротко сказал, что Джего, по его мнению, прекрасно справится с обязанностями ректора, и он проголосует за него при любых обстоятельствах.
Кристл делал заметки на каком-то старом конверте после каждого выступления. А потом подытожил то, что мы говорили, — подытожил резко и обнаженно, как бы даже зло и нетерпеливо, но удивительно верно. Он объяснил нам, что ему необходимо уточнить, какие обязательства принял на себя каждый участник совещания. Если он не ошибается, то Браун, Найтингейл и Льюк проголосуют за Джего в любом случае, Элиот и Калверт предпочтут его любому из уже названных кандидатов, а Пилброу поддержит его в борьбе против Кроуфорда.
— Я правильно вас понял? — жестко спросил он.
И Браун и я внимательно следили за Найтингейлом. Кристлу никто не возразил, и в ответ на его вопросительный взгляд каждый из нас утвердительно кивнул головой.
— Что ж, очень неплохо… по нашим возможностям, — сказал он. — Я не буду утомлять собрание длинной речью. Мне близка позиция Пилброу, но я, пожалуй, готов присоединиться к Элиоту и Калверту. Да, я буду поддерживать Джего против Кроуфорда или любого другого уже названного кандидата из нашего колледжа. Связать себя, как Браун, безусловным обещанием, я пока не могу. Джего не идеальная фигура для ректора. Он недостаточно хорошо известен в академической среде. Но лучшей кандидатуры у нас сейчас нет.
