На столе очень аккуратно были разложены перенесённые из покоев Ниса — и когда успел? — письма с земли. Рядом — памятные кристаллы для записей, бумага, доска для фидхелла, где квадраты были бледно-голубыми и тёмно-синими. Драгоценности, одежда, книги — много книг. А на полу лежала настоящая шкура! Не иначе, шкура очень большого и очень неразумного морского животного. Гвенн присела, погладила густой мех…

— Всё-таки, что это значит? — тихо спросила она Ниса и подумала: он устал от неё? не хочет видеть так близко? она ему мешает?

— Тебе положено, царевна, — и когда её пробрал мороз от его слов, добавил мягко: — Гвенни, жемчужина моя, мои покои — твои покои. Но если захочешь поговорить с кем-нибудь или побыть одна… Царевне нужно место для приёма гостей.

— Если дело только в этом, то благодарю тебя!

Волна признательности вновь затопила Гвенн. Она поднялась на цыпочки, целуя супруга:

— Особенно мне нравится эта шкура, — и лукаво заметила вполголоса: — Помягче твоего коврика будет…

Нис хмыкнул и ушёл. Гвенн решила, что Лейсун ей не нужна, хотя та жаждала помочь русалке привести в порядок царевну.

Взгляд Лайхан был спокоен, как уголь, припорошенный пеплом, а княжна откровенно сверлила русалку взглядом. Гвенн, опешившая от неожиданной, пусть и скрытой вражды, отпустила Лейсун вместе с Улинном до вечера и отдалась в привычно нежные руки Лайхан.

Украшения и одежда, подобранные сиреной, подчёркивали вызывающую для ши-саа красоту Гвенн; сложная прическа укладывалась сама собой; лёгкие тени усиливали сияние светло-серых раскосых глаз. А ещё Лайхан всегда была внимательна и добра, и Гвенн, лишённая материнской заботы, иногда делилась с ней мыслями и сомнениями. Но сегодня Гвенн хотела поговорить не о себе.

— Вы чудесно танцевали со Скатом, — осторожно начала царевна.

Русалка привычно сдержанно выразила благодарность за внимание, и только.

— Золотой мех — красиво и дорого. Я рада, что ты приняла этот подарок от дядьки Ската.

— Не от него, — отвлеклась Лайхан от прически Гвенн. — От Ваа.

— От Ваа? Но почему? Дядька Скат к тебе явно неравнодушен, да и твоё отношение я видела.

— Потому что я не принимаю подарков от того, кто не может выразить, что это значит! Ваа дарит от чистого сердца и подчеркивает, что это дружеский дар. А дядька Скат дарит и молчит. Мне не важен подарок, мне важно, что за ним стоит. Так что все его подарки я возвращаю. Ещё решит, что это отдарок за любовь сирены!

— Но ведь ты говорила, что браки возможны? — прикинула Гвенн.

— Рождаются либо ши-саа, либо русалки, но редко. К тому же у дядьки Ската есть старший брат, который много чего льёт ему в уши. А ещё есть очень давняя история вражды наших родичей. Моя бабушка покинула моего деда, чтобы соблазнить отца Ската. Счастье двух семей было разбито, да и прожили они недолго, но виновной считается сирена. Она колдовала, чтобы завладеть сердцем любимого.

— И давно это было?

— Несколько десятков тысячелетий назад.

— А не пора ли уже забыть об этой вражде?

— Такое не забывается.

Лайхан замолчала, огорчённая так, что это проявилось во взгляде, а Гвенн, счастливая миром с Нисом, решила взять судьбу двух явно влюблённых созданий в свои руки.

— Разрешите мне рассказать вам о хорошем, — произнесла Лайхан, и Гвенн заинтересованно подалась вперед. — Вы знаете, наш царевич любим близкими, но он всегда казался несколько… угрюмым, — повела она плечом. — Тусклым. А теперь внутри него словно кто огонь зажег.

Гвенн отвела взгляд, не особо веря, и тут же обернулась на тихий стук.

— Доброй волны, царевна! — в открытой двери возникла тюленья морда, сощурилась в улыбке.

— О! У вас появилась своя доска для фидхелла? Простите мою вольность: мне донесли благую весть, что вы ждёте меня, — второй министр показался всей своей блестящей тушкой. — Говорят, на своей доске играть легче. Но, конечно, старый тюлень — плохая компания для прекрасной принцессы…

— Я буду счастлива, бен-варра Маунхайр, если вы поделитесь своим опытом. Проходите, прошу. Мой опыт, признаться, ещё настолько мал!

Тюлень уселся на удобный стульчик, расставил фигуры по двум сторонам доски. Сегодня фидхелл царевне никак не давался. Она то излишне торопилась, то чрезмерно усиливала защиту, пропуская нападение.

— Не-е-ет, прекрасная царевна, свет души моей, вы огорчаете меня! — захлопал ластами Маунхайр. — Где ваша природная волчья хитрость? Думайте о равновесии. Вот, смотрите.

Белый конь сожрал офицера. Гвенн окинула взглядом поле боя и обозлилась. Тюлень опять обыгрывал! Речь шла только о трёх или пяти ходах. Царевна яростно уставилась на золотую цепочку на жилете, которую тюлень тут же прикрыл плавником.

Улыбнулся, показав острые зубки. Короткие жёсткие усы встопорщились.

— Перл жизни царевича и радость всего морского царства, вы испепелите мою награду!

— За что это, интересно? Все жемчужины пересчитали, перевязали всех медуз или продали лед ши-айс?

— Как-нибудь расскажу, услада моих очей. Продолжить не желаете?

Гвенн смешала все фигуры, а потом вытащила чёрного короля, который очень походил на Айджиана.

— Скат не торопится распускать войско, хотя воевать вроде бы не с кем. Мигель причитает и не отходит от Айджиана. Второй министр заключает договоры на несколько веков вперед… Всё так тихо, словно намечается гроза — или мы уже в центре бури? Но что может поколебать силу морского царя? Он гасит смертельные волны, что приходят из глубин, следит за всем морским миром, в его руках синий кристалл силы, что благословляет воду. Да, им недовольны, но правителем никогда не бывают довольны. Однако Айджиан выше этого. Он настоящий фомор, он сам океан.

Гвенн запнулась.

Нис — ненастоящий фомор. Вот что твердят морские интриганы! А теперь, когда ненастоящий фомор ещё и женат на не-фоморке… Мир, существующий в подводном царстве более пятнадцати тысячелетий, может пошатнуться именно сейчас.

Знать бы заранее, на кого опереться в трудный момент.

— Как к Нису относится морское воинство? — почти просительно произнесла Гвенн, а тюлень одернул жилетку.

— А зачем это знание очаровательной царевне?

Гвенн кусала губы в раздумьях, насколько безопасно посвящать хитрого тюленя в свои тревоги.

— Вы смотрите так, словно хотите снять шкуру с того, кто не предан трону всеми потрохами, — произнес Маунхайр.

— Так и сделаю! — Гвенн выставила чёрные пешки по всей ширине доски и сделала первый ход.

— Очень хорошо, очень! — закачал головой тюлень. — Ну что же… Царевича любят простые воины. Он известен своей отчаянной храбростью, доходящей до безрассудства.

— Бен-варра Маунхайр, — Гвенн повертела чёрного офицера. — Пожалуйста, расскажи мне о нем.

— Царевич не очень любит говорить о себе, не так ли, прекрасная царевна? Он спасал от неминуемой гибели тех, кто был обречён на смерть. Вытаскивал из разломов в те времена, когда морское дно бунтовало. Он ведёт себя не как царевич. Это и плохо, и хорошо.

Царевна выставила офицера перед строем пешек.

— Джаред говорил мне, что надо думать обо всех, но не забывать про каждого, — с привычной гордостью произнесла она и поставила белого короля в дальний угол.

— Благи-и-ие!.. — покачал головой тюлень. — Задача царя — думать прежде всего обо всём народе. Пешкой можно пожертвовать всегда, — в доказательство своих слов смел черную фигуру с доски. — Моя задача, кроме выгодных продаж, следить за тем, чтобы глупая мысль объединиться не пришла в головы князьям.

— И вас не беспокоит князь Тёплого моря Дарриен, который требует новую цену или воинство для охраны своих водорослевых лесов? Князь Аррианской впадины, который спит и видит себя на троне Балора?!

Гвенн выставила фигурки двух коней по обе стороны доски.

Тюлень поставил рядом с чёрным офицером чёрную королеву.

— Беспокоит меня всё. Главное, отделить простую рябь от приближающегося цунами.

— Не закралось ли у вас подозрение, что главные враги стоят куда дальше и… севернее?