Удар по ушам был мощный. Едва получалось стоять, а ещё брала зависть к вмёрзшему в лёд магу — его звуковая атака совершенно не волновала. Нис что-то прокричал на ухо, но расслышать было невозможно. Тогда супруг схватил Гвенн за руку, вытягивая её вперед: и нарисованная змея на тыльной стороне ладони начала поднимать голову всё выше, как настоящая. Гвенн махнула, надеясь быть понятой — следовало ещё раз обменяться силами! Нис кивнул, поспешно бросая в Гвенн лёд, царевна рассердилась на Блатриста опять и выпустила пламя, а стоило стихиям встретиться, змея на руке ожила окончательно.

Пошёл волнами рисунок, голова приподнялась с тыльной стороны кисти царевны, и её объял ужас. Она принадлежала себе — и одновременно чужому миру. Всё вокруг виделось огненными следами, за всеми движениями воинов следовали огненные всполохи. Огонь сейчас замещал всю её суть.

Изо рта синей змеи вырвался столб пламени. Синего, с прожилками из блестящих льдинок, а главное, бьющего прямо в открытое нёбо Блатриста. Кисть, поначалу онемевшая, стала разгораться обжигающей болью, Гвенн зашипела, но не опустила руку.

Снежное пламя, раздуваемое змейкой, охватило каждый клык чудовища, ударило по пасти, заставляя взвыть пока подвижным горлом.

Гвенн едва не рухнула, но Нис вовремя поддержал, прихватил за плечи, поцеловал в висок. Пламя взвилось с новой силой, запечатывая ледяным осадком горло слизня, перекрывая воздух и позволяя оттолкнуть его от себя. Чудовище захрипело, забилось, однако жалости к нему не было, напротив, захотелось окончательно раздавить угрозу! Гвенн зарычала, впервые за несколько минут различая собственный голос, и отдала на отталкивание Блатриста совершенно все силы.

Туша пошатнулась, дёрнулась конвульсивно, дрогнула и отстранилась назад. Пасть перестала закрывать обзор, но оторвать взгляд от своей цели Гвенн не могла, как бы ей ни было любопытно оглядеться. Второй удар от себя удался легче, третий, при помощи Ниса, почти совсем без усилий, а как только синяя бесформенная и очевидно мёртвая туша влепилась в границу, запечатывая собой пролом, Гвенн стало окончательно легко.

Гвенн хотелось раскинуть руки и затанцевать от восторга! Душу наполняло ликование, переливалось через край и распространялось вокруг. Только Нис почему-то не радовался — Гвенн чувствовала его настроение как собственное. Нис беспокоился, ледяная сущность его темнела и билась в тревоге. Но царевна слишком устала, да и звал её сейчас родной огонь.

Как же хорошо! Стоит податься навстречу себе, стоит сделать шаг, как тепло окутывает её всю, заставляя забыть о чужом беспокойстве. Жить в море огня, окунаться в его мощь, питаться им и направлять его — невыразимо хорошо! Можно вечно пребывать в своей стихии, можно вечно быть этой стихией! Вот для чего она жила, вот для чего всё было! Небольшое волнение, связанное с оставшимися вне её моря огня, затихло, как рябь на воде.

Вода…

Почему она подумала про воду? Неважно и глупости! Пламя — её помощник, стоит приказать, пожелать, намекнуть — оно выжжет память о ближних и дальних, оставив лишь чистый огонь!

Со временем этот огонь высшей пробы, белый, ослепительный от силы и сияния, наполнит Гвенн, расширится, потребует выхода и своего собственного настоящего мира. Тогда-то и настанет жизнь. Гвенн станет царицей огня, и не будет никаких рядом помощников, занудствующих наставников, родни и супругов.

Не будет?

Не будет!

До сияющих пламенем перспектив оставалось всего ничего, когда за возмущённым рёвом огня послышался другой звук. Гвенн всегда была любопытной, она подплыла к границе своего небольшого ещё мира, чтобы разобрать слова.

Голос напомнил кого-то, почему-то кого-то рогатого, Гвенн была уверена. Рогатого и вредного, как мокрые дрова.

— Она уходит. Зовите же её, царевич! Обернётся огненным змеем, и всё! — твердил полную чушь, когда-то знакомый, но размываемый магией пламени всё тот же голос. Слова распадались на отдельные искры, переставая что-либо обозначать, кроме огня.

Гвенн полыхала своей стихией, наслаждалась голубым пронзительным светом, ярко-алым — любви и желания, зелёным — творения. Огнём стали все чувства и желания, они были нотами и словами, временем и вечностью. Семь цветов пламени, и в любом был целый мир, и все нерождённые, нераскрытые миры звали Гвенн, она была необходима каждому.

Бирюза внезапно затмила всё, бирюза с яркой зеленью и проблесками золота, а когда отступила, отдельными очертаниями стал возвращаться забытый мир из множества красок, где огня было всего ничего. Взгляд скользнул по мешанине из форм и линий поверженных ледяных фоморов, замерших воинов ши-саа, поблескивающей искристо-синим границе, с впаянным в неё Блатристом, по морозным узорам стремительно истаивающего инея — и вернулся взглядом к лицу мужа.

Как же она соскучилась по поцелуям Ниса! Как же ей не хватало этой пронзительной нежности, этой избранности, этой редкой и преданной любви — всего того, что давал ей супруг, всего того, что он смог выразить в одном поцелуе! Гвенн пила блаженство с его губ и, казалось, это длится бесконечно. Вся её жизнь пронеслась перед глазами, возвращая в родной и прекрасный сине-зелёный подводный мир рогатых ши. Разрушительное пламя притихло, затаилось, свернувшись под сердцем тёплым нестрашным зверьком.

После буйства пламени, прекрасного и ужасающего одновременно, после черноты, сменившей его, Гвенн попала в воду. Вода была не Океанская — не слишком-то отличимая от воздуха, — а такая, которая не поддавалась магии и эфиру, в которой Гвенн летала. Вода была тяжёлая и лёгкая одновременно, она поддерживала и дарила умиротворение. Мириады крошечных, мерцающих в свете далеких звёзд созданий кружились рядом с Гвенн. Они ни о чём не говорили, но Гвенн ощущала их тепло и поддержку, и сама казалась себе таким же крошечным огоньком. И качалась, качалась, качалась — не имея веса и крыльев, где-то между верхом и низом, ныряла глубже, в освежающий холод, потом поднималась наверх, в тёплые, нежные волны, согретые древним солнцем.

Потом звуки пробились в сознание, и первым, что услышала царевна, был голос Джареда, советника владыки Благого Двора и Дома Волка. Под водой он не мог оказаться никак, и Гвенн уже решила, что это видение прошлого, но тут её привлекло содержание беседы.

— Как вы могли, многоуважаемый маг Зельдхилл, бросить необученную девчонку навстречу ши-айс? Поясните мне, неразумному, что могло толкнуть вас на подобный шаг?

Гвенн улыбнулась от привычного сочетания заботы в содержании и холода в голосе Джареда. Кузена! Хотелось бы возразить на «девчонку», но не было сил открыть рот.

Как причудливо работает воображение! Она когда-то сравнивала этих двух магов и даже представить не могла, что они могут столкнуться у её постели.

— А я… — прозвучал хриплый и нудный голос Зельдхилла, слишком реальный для сна. — Я настаиваю!

— Настаивать вы будете потом, многоуважаемый. Вы хоть понимаете, какую силу несёт Гвенн? Вы понимаете, что в её жилах кровь того, кто один раз разрушил и два раза спас Благие земли и весь наш мир? А если бы через неё вырвались первичные материи? Я не говорю уже о том, что морская царевна могла пострадать сама! Я даже не хочу думать, насколько весь мир мог бы пошатнуться при этом. И если вы тут привыкли разбрасываться жизнями, то, знаете ли…

Слышать, как великого мага отчитывают, словно мальчишку, было приятно, но Гвенн разлепила веки, и голос Джареда стих. Вместо изысканной мозаики потолка увидела чеканное лицо советника. Пушистые белые волосы развевались в воде сильнее обычного, выглядывали острые кончики ушей, кристально-голубые глаза смотрели с непривычным теплом.

Угловатое лицо Зельдхилла появилось рядом, а знакомый голос Мигеля оповестил:

— Смотрите, она очнулась!

— Джаред… — не поверила Гвенн и помахала рукой, чтобы морок скорее развеялся. — Сгинь, если ложь, покажись, если правда.