— Не проще ли позвать лекаря, мой супруг?

— Не проще. Это след от моего оружия, мне и лечить. Не бойся.

— Я не боюсь! — взвилась Гвенн, хотя от низкого вибрирующего голоса мужа её бросало в дрожь.

— Если бы ты не подставилась под удар, ничего бы не было.

— Если бы я не подставилась, ты бы забрал жену моего брата!

Нис размотал повязку. Рука выглядела так, словно к ней приложили раскалённую решётку. Гвенн стало себя отчаянно жалко. Почему обычное восстановление ши не помогает?

— Поговорим о наших семьях потом. Ожог заживет, но не быстро. И если ты не хочешь щеголять с огромным рубцом, — синие пальцы нанесли мазь, мягко наложили бинт, — то лучше, чтобы лечил тебя я.

— И часто ты так лечишь?

— Обычные раны — бывает, но подобные следы не приходилось. Бичи убивают, однако их цель была поймать, не извести. Это должна быть метка, а не наказание.

Гвенн согнула и разогнула руку. Повязка была наложена умело, не пережимала вены и не стесняла движений.

— Благодарю тебя, ши-саа Нис.

— Просто Нис, если не хочешь каждый раз произносить мой длиннейший титул наследного царевича, Балора Третьего, сына Айджиана, морского царя, властителя четырёх океанов и морей без числа.

Нис отвёл взгляд, словно что услышал, сощурил глаза — и дверь распахнулась.

— Молодой сир, молодой сир! — влетел Мигель, на этот раз фиолетового цвета с синими переливами. Трепыхнулся цветастой бабочкой и заскакал на уровне глаз между Нисом и Гвенн.

— Я помню про гонки, — произнёс царевич.

— А лучше бы забыли, молодой сир! Вам совершенно не обязательно участвовать! Пожалейте береговую линию!

— А что с ней? — шёпотом спросила Гвенн.

Первый министр повернулся к ней, повел рожками, словно думая, стоит ли отвечать полуголой береговой, но Нис протянул ледяным голосом «Миге-е-ель», и тот заторопился:

— Видите ли, юная царевна, ши-саа Гвенн, миледи! Это значит, что молодой сир начнёт рисковать, а когда он рискует, сир Айджиан волнуется, а когда волнуется сир, береговая линия ходит ходуном…

— Я поняла, ши-саа Мигель, — улыбнулась Гвенн. — Хотя я бы посмотрела, как Балор двигает береговую линию!

— Лучше бы вам этого не видеть, — пошевелил рожками Мигель.

— Гвенн, я оставлю тебя во дворце, — выговорил Нис как о чем-то решенном, и Гвенн вскипела:

— Оставишь меня?! — щеки заполыхали, а руки сжались в кулаки. — Ни за что!

— Не горячись. Сегодня гонки, и я должен участвовать.

— Я иду с тобой!

— Не стоит вам, миледи, правда не стоит, — заторопился Мигель, а Нис покачал головой.

— Если вы не хотели, чтобы я пошла с вами, зачем сказали, куда направляетесь?! — окончательно рассердилась Гвенн. — Я! Иду! С тобой!

— Ваш вывод совершенно, абсолютно нелогичен! — запаниковал Мигель.

— Зато забавен, — неожиданно уронил Нис, оглядывая Гвенн, словно оценивая степень её решимости, а Мигель поперхнулся. — Тогда нам нужно приодеть тебя, и быстро. Я торопился и разрезал рукав твоего платья. То, во что ты завернулась — коврик.

Никогда еще Гвенн так не краснела.

— Где моё платье?!

— То, в котором ты приехала, я выкинул. А в свадебном, с порванным рукавом, неприлично появляться не только во дворце, но даже в самом дальнем уголке Океании.

Ещё и платье её выкинул! Да что он о себе возомнил? Не то чтобы ей было жалко… Однако эта одежда — последняя память о её Доме.

Мигель, сделав круг подле сердитой Гвенн, унёсся, как подстреленный. И не успела она досверлить мужа взглядом, как из коридора донеслось:

— Скорее, ши-саа Лайхан!

Знакомая женщина с рыбьим хвостом вплыла грациозно. Скрестила руки на груди так, что ладони легли на предплечья:

— Мой царевич. Моя царевна.

Глубина поклона, несомненно, свидетельствовала о важности того, кого встречали. Гвенн привыкла к воинскому приветствию и прижимала к груди не ладонь, а сжатый кулак. Надо отучиться поскорее, и ещё запомнить обращения «мой царь», «мой царевич», которые никак не хотели выговариваться. Королей тут не было вовсе, а после морского царя сразу же шли князья морей и океанов. Фоморы, обращаясь к ним, прикладывали ладони ко лбу, губам и груди или кланялись до земли, иногда опуская руку так низко, словно пол собрались мести.

Лайхан распрямилась в ответ на неожиданно тёплые слова приветствия от Ниса, улыбнулась, подплыла к Гвенн, взмахнув алым плавником на золотом хвосте. Русалка подняла взгляд, и Гвенн, увидев ее так близко, вздрогнула. Глаза у фоморок были большие, непривычно светлые, бледно-голубые или лимонные, а у Лайхан — абсолютно белые. На лице насыщенно-синего оттенка это смотрелось жутковато, словно радужки не было вовсе, а зрачки переливались потусторонней синевой. В голову Гвенн полезли страшные сказки о сиренах, которые заманивают песнями смертных и обитателей холмов и топят после ночи любви. Ещё и грудь её с грудью сирены сравнил!

Дама ни петь, ни колдовать не стала.

— Сегодняшний день, моя царевна, мы должны были провести вместе. Мне поручено научить вас основам этикета, но раз вы хотите сопровождать наследника…

— Не хочу, а буду сопровождать! — вырвалось у Гвенн. — И уж основам этикета меня обучили в моём Доме!

— Разумеется, моя госпожа, — ответила Лайхан, не изменившись в лице, но укоризну Гвенн ощутила явственно.

Затем русалка совершенно по-мальчишески свистнула, и в комнату ворвалась целая стайка фоморок с многочисленными свёртками, где оказались одежда, обувь и драгоценности.

Нис, вокруг которого продолжал увиваться ярко-алый Мигель, поднялся, и Гвенн обратилась к мужу:

— Нис, э… мой супруг, ты уходишь?

— Я вернусь, когда ты будешь готова.

Вся эта суета была, конечно, приятна — Гвенн любила ухаживать за собой и всегда тщательно подбирала свою одежду и украшения — но утомительна, и Нис казался ей островком спокойствия в центре бури.

Лайхан потянула за край покрывала, оказавшегося ковриком, и расстелила его рядом с постелью. Синие рыбки мгновенно привели в порядок тело и волосы Гвенн. Вместо вчерашних жёстких туфель на царевну надели мягкие, расшитые бисером башмачки. Лайхан пробормотала что-то про себя, рассматривая грудь Гвенн, перебрала несколько платьев и вытащила серебристо-синее. Накинула его, провела рукой, не касаясь тела — и шнуровка затянулась сама собой так сильно, что царевна еле вдохнула.

— Уважаемая ши-саа Лайхан, фоморки не отличаются тонкой талией. Стоит ли подчеркивать… — засомневалась Гвенн.

— Стоит, моя госпожа. Если недостаток нельзя скрыть, его надо превратить достоинство. Как и вашу грудь. И, моя царевна, не добавляйте к моему имени ни «уважаемая», ни «ши-саа».

— Но Нис, — Гвенн прокашлялась, — мой супруг говорит именно так.

— Молодого сира, как его называет первый министр Мигель, — губы фоморки дрогнули в улыбке, большие, широко расставленные глаза осветились и перестали пугать Гвенн, — я знаю с пелёнок. Ему позволительно всё. Мой же род слишком мелок.

— Значит, я тоже буду звать вас именно так, — решила Гвенн.

— Как вам будет угодно, моя госпожа, — вот теперь довольство в голосе читалось явственно. — А сейчас нам надо заняться вашими волосами.

— Я боюсь, что Нис не отличается особым терпением.

— Много времени это не займёт.

Фоморка плавным движением подняла узкие руки, раскрыла их и повернула, словно сворачивая что-то в воде. Волосы Гвенн зашевелились сами собой. Лайхан поднесла серебряное зеркало, и Гвенн увидела себя с рогами. Это было дико, необычно, но, как ни странно, ей очень шло. Как и чёрные жемчужины в ушах, и струящаяся одежда, украшенная серебряными нитями.

— Благодарю вас.

— Не стоит.

— Нет, ши-саа Лайхан, — твёрдо ответила Гвенн. — Я от души благодарю вас за помощь. Не сегодня, но завтра вы обязательно расскажете мне обо всём, что я должна знать.

— Обо всём, что должна знать жена наследного царевича, не поведать и за год.

— Значит, у нас впереди очень и очень много времени, — усмехнулась Гвенн, желая оставить за собой последнее слово.