— Но… но как же так, — растерянно пробормотала она. — Ведь она же собиралась… после концерта. Это было совершенно очевидно…Да что произошло-то?!

— Не знаю, — тоскливо проговорил он. — Я ничего не знаю. Она просто не вернулась. Алекс, что за концерт, на который она полетела?

— Концерт как концерт, — после паузы произнесла Александра. — Рокеры какие-то. Тебе же известные ее вкусы!

Нолан насторожился:

— Алекс!

— Я не помню, — поспешно проговорила она. — Она наверняка говорила, но я не помню. Я беременная, мне можно.

Нолан помолчал, собираясь с духом.

— Саша, — наконец произнес он, — ближе тебя у нее никого нет. Скажи мне — она полетела одна?

— Ну что за блажь! — рассерженно фыркнула Алекс. — Уж кто-кто, а ты должен знать, что Алиска безнадежная однолюбка! Для нее существует только один мужчина — это ты… Вот скажи мне, какого ж черта ты выжидал неизвестно чего столько времени! — вдруг нелогично обрушилась она на него.

— Но ты же сама твердила, что ей нужно время! — совершенно обалдел Нолан.

— Тьфу на вас, дураки какие-то! — в сердцах бросила Алекс и свернула разговор: — Ладно! Если я что-нибудь разузнаю, я сразу тебе сообщу. Будь здоров!

Алекс явно что-то недоговаривала, и мысли о том, что именно она скрывала, все настойчивее посещали его. К тревоге за Алису примешивалось совсем другое чувство, все еще смутное и аморфное, которое он старательно загонял на самое дно души. Ревность. Не само чувство, а его предчувствие, рождаемое зыбкой неопределенностью и подозрением.

Она всегда принадлежала только ему. Когда они познакомились, она была совсем еще ребенком. Очень самостоятельным, очень серьезным и целеустремленным, но совершенно неопытным ребенком. Он был немногим старше, но рядом с ней чувствовал себя невероятно взрослым, сильным и уверенным в себе мужчиной, способным принимать решения и нести за них ответственность. Чего стоил только, к примеру, его бунт, когда он ушел из дома, чтобы жить вместе с ней. Это было славное время. Кем ему только не приходилось тогда работать, чтобы обеспечить их существование! Бебиситтер, уборщик на зерноперерабатывающем заводе, оператор на заправке, грузчик в доках. А в свободные часы он ухитрялся еще бегать по кастингам. Уже тогда он понимал, что эту храбрость и страсть, эту энергию и предприимчивость, достаточную для того, чтобы идти до конца, давала ему она. И когда он, наконец, получил свою первую роль в долгоиграющем молодежном сериале, это была их общая победа. Какой же они закатили праздник! Тогда казалось, что так будет всегда. Пока три с половиной года назад он не получил первое приглашение в Голливуд. «Земля барсов» вознесла его на вершину, с которой, как известно, падать чертовски больно. Он не выдержал испытания ни славой, ни разлукой, ни расстоянием.

Они всегда были, как бы банально это ни звучало, двумя половинками единого целого, дополняя и уравновешивая друг друга. И он сам по собственной глупости и беспечности уничтожил их целостность, обрек обоих на тяжкое одиночество вдали друг от друга. Стремясь восстановить разрушенное, он даже мысли не допускал о том, что она, возможно, станет искать спасения от одиночества не с ним. Это казалось нереальным, невозможным и просто не приходило ему в голову. Теперь пришло.

Медленно сходя с ума от выматывающего беспокойства и подозрений, он искал возможности хоть ненадолго забыться. Вчера это ему почти удалось. Сколько он выпил, память стыдливо умалчивала. В какой-то момент он просто обнаружил, что рядом с ним за барной стойкой воздвигся чей-то монументальный бюст. Трезвея, он несколько секунд бессмысленно глядел на плавно колышущуюся от возбужденного дыхания, влажную от пота грудь. Передернувшись от внезапно охватившего его омерзения, он развернулся и, пошатываясь, медленно побрел прочь из паба. Там-то на выходе он и попался папарацци, чьи снимки довели до исступления его темпераментную сестру.

И вот теперь сидя дома и созерцая потолок, он думал о том, что его каникулы непозволительно затянулись, выйдя за все мыслимые и немыслимые рамки, и сегодня, хочет он того или нет, ему придется ехать в аэропорт, чтобы вернуться в Лос-Анджелес. Вернуться, не дождавшись Алису, не увидев, не поговорив. Это было мучительно.

Внезапно ни с того ни сего вспомнилось, как вот таким же утром почти год назад, когда он снимался в «Остановке» и поднимался очень рано, потому что съемочный день педантично начинался в семь и ни минутой позже, она, босая и сонная, шлепала на кухню, спотыкаясь и натыкаясь на стулья, забиралась к нему на колени и, уткнувшись в плечо, продолжала досматривать сны. А он изнемогал от любви и нежности к ней, оттягивая минуту, когда надо было вставать.

Хлопнула входная дверь. Нолан встал, выйдя в холл, молча принял у вошедшей Риты многочисленные пакеты, отнес на кухню.

— Собрался уже? — спросила она, входя следом и морщась от сигаретного дыма.

Он неопределенно пожал плечами. Что ему собираться? Он всегда путешествовал практически налегке, не обременяя себя лишними вещами.

— Отвезти тебя? — Рита как-то незаметно, мимоходом стряхнула пепельницу в мусорное ведро и обернулась.

— Я на такси.

Рита подошла к нему, внимательно вгляделась в лицо.

— Послушай, — серьезно сказала она, — только не распускайся. Держи себя в руках. То, что ты делаешь сейчас, это самый простой путь, но это дорога в никуда. Забывшись на время, ты рискуешь потерять все окончательно и бесповоротно.

— Мам… — поморщился он. 

Она пригнула его голову к себе, взъерошила волосы:

— Все наладится, мой мальчик. Все будет хорошо, потому что по-другому быть не может.

Нолан лишь устало прикрыл глаза.

«Ты и сама уже не веришь в это, мама, — думал Нолан, входя в здание терминала. — Если бы можно было как в детстве просто закрыть глаза и загадать желание…» Лавируя в толпе, он пробрался к информационному табло и остановился, выискивая свой рейс. Отливающий глянцем плазменный дисплей проинформировал его о прибытии рейса «Лозанна — Дублин» и, поколебавшись, выставил пометку «регистрация» рядом с надписью «Дублин — Лос-Анджелес». Глубоко, едва ли не до самого носа натянув шапку и подняв воротник куртки, Нолан решительно зашагал к стойке регистрации.

Так случается: возвращаешься домой после некоторого, даже самого непродолжительного, отсутствия, и все вокруг, такое знакомое, привычное, родное словно подергивается флером отчужденной неузнаваемости. Ты мучительно пытаешься понять, что же изменилось, если все осталось таким же. И потом осознаешь — изменился ты сам, и мир вокруг тебя уже никогда не будет прежним.

Из аэропорта Алиса сразу отправилась к Рите. Ее пес непозволительно долго загостился. Она заберет Ориона и поедет домой. Она не станет ничего объяснять. Она никому не обязана ничего объяснять. Просто заберет свою собаку, поблагодарит за гостеприимство и уедет.

Мантра подействовала ровно наполовину. Алиса решительно подъехала к дому, выбралась из машины, поднялась по ступенькам. И у двери аутотренинг дал сбой. Она застыла неподвижной статуей, не в силах поднять руку и нажать кнопку звонка.

Неожиданно дверь приоткрылась и в образовавшуюся щель высунулась внимательная шоколадная морда. Через секунду окрестности огласил восторженный лай. Лабрадор скакал вокруг нее, как всегда норовя от избытка чувств облизать лицо. Жертва такой бурной и искренней любви едва стояла на ногах.

— Эли! — ахнула, выглядывая, Рита. — А я-то гадаю, чего он так разошелся! Что же ты стоишь, проходи скорее!

— Здравствуйте! — пробормотала Алиса, стараясь увернуться от собачьих нежностей.

— Проходи, проходи! — Рита чуть ли не за руку втянула ее внутрь. — Раздевайся. Ты не замерзла? Сейчас я сделаю чай. Господи, как же неудачно вы разминулись! Нолан уехал два часа назад.

Алиса медленно размотала шарф. На нее навалилось чудовищное, громадное облегчение, быстро сменившееся лишающим сил опустошением. Он уехал. Не дождался ее. Не счел нужным. Не захотел. Не это ли лишнее доказательство того, как мало она стала значить в его жизни? А вовсе не те несколько десятков пропущенных вызовов, которые она обнаружила, включив, наконец, телефон.