— Ух, ты! — Алиса выбралась из постели и подбежала к окну. — Джей, ты только посмотри!

Соседнего склона, плотно утыканного елками и соснами, не было. Вообще ничего не было. Лишь сплошная белая колышущаяся и изгибающаяся стена.

— Да нас по крышу заметет! — с каким-то детским восторгом проговорила Алиса. — Давно я такого не видела.

«Я вот такого вообще не видел», — остолбенело подумал он. Небеса были щедры. Пожалуй, чересчур. Так в Швейцарских Альпах началась «Неделя Большого Снега».

Ближе к вечеру позвонил Роже, хозяин шале.

— Вас там еще не занесло? — весело поинтересовался он.

— Не так уж много осталось. Теперь я понимаю, почему входная дверь у тебя открывается внутрь, — проворчал Джейден.

— Ага, чтоб откапываться сподручно было. Уже пора, кстати?

— Да нет пока. Думаю, с утра начнем, если снегопад не прекратится.

— Не прекратится, — оптимистично заявил Роже. — Снег по прогнозам будет идти еще как минимум дня три, — он посерьезнел. — Джей, я могу забрать вас сегодня, пока к дому еще можно подъехать.

— Это необходимо? — уезжать не хотелось.

— Да как тебе сказать. Верхние трассы закрывают, туристов эвакуируют. Выставили трехбалльную опасность схода лавин. Но вам ничего не угрожает, — поспешно сказал он. — Лавин здесь отродясь не было. Склон слишком пологий. Единственная неприятность — снег блокирует дороги, чтобы расчистить, может понадобиться время. На самолет не боишься опоздать?

— Самолет третьего числа.

— Ну, к тому времени, думаю, выберетесь без проблем. Что решаешь?

— Погоди…

Джей в двух словах объяснил ситуацию Алисе. Она пожала плечами.

— Останемся.

— Ладно, зимуйте, полярники! — хохотнул все слышавший Роже. — Между нами, парень, я бы тоже не стал никуда уезжать. Уединение с красивой женщиной, что еще нужно, чтобы максимально приятно встретить Новый год?

Так и встретили — в уютном тепле перед камином, вслушиваясь в завывания не на шутку разошедшейся пурги и опустошая хозяйский погребок.

— Никуда не поеду, — заявил Джей.

Он сидел, руками и ногами обнимая прижавшуюся к нему спиной Алису и время от времени целуя ее в макушку.

— А что станешь делать? — она с любопытством обернулась к нему.

— Выкуплю у Роже шале, буду летом туристов на Монблан водить.

— Монблан на границе Франции и Италии! — засмеялась Алиса.

— В самом деле? — удивился Джей. — Тогда на Дюфур, так, кажется, самый высокий горный пик Швейцарии называется? Останешься со мной?

— А что делать мне, пока ты будешь лазать по горам?

— Как и положено добропорядочной матроне — ждать меня, хозяйством заниматься. Хочешь, кошку тебе заведем?

— Тогда уж сразу корову, — закивала Алиса, — мы же в Швейцарии!

— Вот и договорились! — Джей легко потянул ее на себя, опрокидываясь на медвежью шкуру и одним универсальным движением оказываясь сверху.

Она выдохнула, а потом негромко сказала, глядя в сторону:

— Я бы тоже осталась. Здесь… здесь так спокойно.

Нолан запрокинул голову, выпуская дым в потолок, и щедро отхлебнул из бутылки с узнаваемой зеленой этикеткой. Пить «Карлсберг» на родине непатриотично. И когда только его вкусы успели так серьезно поменяться? Помнится, пару лет назад только-только обосновавшись в Голливуде, он яростно доказывал новоиспеченным приятелям-янки, что все, что не является темным «Гиннессом», и пивом-то именоваться не может. А теперь поди ж ты…

Сунув докуренную сигарету в доверху наполненную пепельницу, он покосился на лежащий рядом телефон и поморщился, вспоминая, как в бешенстве орала на него Кло. Давно она так не кричала. Эмоциональная речь его воспитанной сестрицы была так щедро пересыпана нецензурщиной, что если заменить крепкие выражения звуковыми сигналами, вполне могла бы сойти за азбуку Морзе. Суть монолога сводилась примерно к следующему: если он (далее следовала яркая характеристика умственных способностей оппонента) сегодня же не поднимет свою задницу и не вернется в ЛА, то она, Кло, собственноручно оторвет ему некий жизненно важный и бесценный для него орган и тем самым поставит крест на его природной способности к размножению, ибо ей надоело выглядеть полной дурой в глазах всех заинтересованных сторон, расписывая, как на родине его неожиданно сразила тяжкая хворь, в то время как он (характеристика повторялась в еще более ярких вариациях) ухитряется нагло засветиться пьяной рожей перед объективами камер папарацци на выходе из The Palace Bar в Дублине.

— Не кричи, — тускло сказал он, когда Клодин наконец выдохлась. — Я вылетаю сегодня.

Она вздохнула и устало произнесла:

— Ты же понимаешь, что это необходимо. Ты не принадлежишь себе, Нолан, и хочешь ты этого или нет, но выполнять обязательства должен.

Еще бы он не понимал. Отлично он понимал, что никто его не погладит по головке за срыв интервью, хорошо, если иск не вкатают. Но это не волновало его совершенно. Потому что он не мог уехать, не дождавшись ее.

Все эти дни после Рождества слились для него в один бесконечный вязкий кошмар ожидания. Каждую минуту, каждую секунду. На безумных качелях между надеждой и отчаянием. Он просыпался среди ночи и набирал ее номер, чтобы услышать привычное: «Аппарат абонента выключен или находится…» Он бросал телефон и остаток ночи лежал без сна, а с рассветом вскакивал и мчался в их дом, по-прежнему безнадежно пустой и холодный. Он приезжал в аэропорт только для того, чтобы убедиться, что ее машина, которую он разыскал на парковке, так там и стоит. Он метался, словно загнанный зверь, рыча от бессилия, и нигде не находил себе места.

— Ради бога, Нолан, — твердила Рита, — возьми себя в руки. Она вернется.

Ему начинало казаться, что она не вернется никогда. Он не мог простить себе, что отпустил ее. Она была так близко, он держал ее за руку — и отпустил. Почему он повел себя как последний идиот? Плевать на ее планы, на этот дурацкий концерт, он не должен был отпускать ее. Пускай бы кричала, возмущалась, негодовала, пускай бы выплеснула на него всю свою обиду и боль – то, что так долго носила в себе. Он попробовал бы, нет, теперь он смог бы все объяснить, покаяться, попросить прощения, он нашел бы те самые нужные слова. Да и что тут искать, если без нее он даже дышать в полную силу не мог. Но он упустил этот шанс. И теперь она исчезла неведомо где, растворилась, словно мираж в знойной пустыне.

Он попытался что-то выяснить у ее друзей. Марк смотрел хмуро и неприветливо.

— Она не отчитывается передо мной о своих планах, — сказал он, — так что я понятия не имею, где она проводит праздники.

Нолан продолжал наседать, не веря, и рыжий доктор взъярился.

— Слушай, ты!.. — он схватил Нолана за грудки и припер к стене. — Ты чего приперся? Мучить ее? Ты довел ее до депрессии, в которой она увязла на полгода! Она только-только отходить стала, и тут ты снова вылез. Что тебе нужно? Доконать ее хочешь?

Он отпустил куртку Нолана и, презрительно сплюнув, процедил:

— Я не знаю, где она, но если бы знал, ты был бы последним человеком на земле, кому я об этом сказал бы.

И пошел по больничному коридору, независимо сунув руки в карманы хирургических брюк и зло поводя широкими, немного сутулыми плечами.

Алекс его звонку обрадовалась.

— Привет-привет! — оживленно затараторила она. — Куда вы там пропали? У Алиски телефон который день выключен. Ну что, Алькино платье понравилось? Или ты, как и положено мужчине, его не заметил?

— Какое платье? — совершенно ничего не понимая, спросил Нолан.

— Как какое? — удивилась Алекс. — Она долго выясняла, где в Лондоне можно купить платье. Для тебя, между прочим, чурбан недогадливый!

— Платье… — повторил он и закрыл глаза. — Алекс, ты не знаешь, где она?

— Кто? — изумилась его собеседница и замолчала, видимо, что-то начиная понимать. — Нолан, погоди, вы что... не помирились?

— Нет. Она не вернулась из Лондона. Улетела куда-то в Европу, — устало объяснил он, уже понимая, что Алекс ему ничем не поможет.