— Картоший?!

В этот момент Ёлко окончательно сдалась. Закинув голову назад, она подарила миру характерный громкий, звонкий и излишне высокий смех.

— Картоший? — вопросительно поднял бровь Гало.

Громила выглядел так, будто бы последнее время находился мыслями где-то далеко, а тут встрепенулся, услышав что-то интересное, но не понимая контекста.

— Картоший. Это как леший, только картоший, — давясь смешками пояснила Ёла.

— Подобные клички прирастают намертво, — покачала головой Броня. — Тебе придётся серьёзно постараться, чтобы создать ассоциацию куда более “липучую” чем эта.

В эту секунду ко всеобщему веселью присоединился и сам Дарк. Его хохот не выглядел наигранно. Напротив. Казалось, некромаг получал удовольствие совершенно искренне.

— Не вижу смысла бороться с этим, Бронь! Картоший! Это же шикарно! Ты хоть представляешь, как будет опозорен тот, кого победил “Картоший”?! Это прозвище — ультимативный инструмент для обламывания чужого пафоса! Мне нравится! Ладно! — молодой человек поднял руку в прощальном жесте. — У меня сегодня много дел. А ты — отдыхай. Ещё увидимся!

С этими словами начальник двинулся прочь, уводя за собой ковен. Послушную Ёлко и ленивого, выглядевшего изрядно заторможенным Гало. Казалось, что вот-вот и за ним пойдёт Фортуна. Сразу после того, как ей надоест играть в гляделки с безродной. Однако же слечна Штернберк решила иначе.

— Я вас догоню, — бросила та своим товарищам и решительно направилась навстречу Броне.

Синеглазке сразу вспомнился вчерашний разговор и то, как они некрасиво расстались. Не то, чтобы попаданка считала, что в чём-то не права, однако она осознавала, что её собеседница могла воспринять ситуацию несколько иначе.

Тем не менее, Броня не стала начинать беседу первой. И не столько потому, что была слишком гордой. Всё куда как проще: девушка не была уверена, что её слова не приведут к эскалации конфликта.

— Я подумала над тем, что ты вчера сказала, — тихо произнесла высокородная.

Подобным тоном начинают беседы, которые полагается называть личными. Вот только понятия о приватности у дворян были весьма специфичными. Каждое прозвучавшее слово касалось не только тех ушей, которым изначально предназачалось, но и было доступно слуху внимательных камеристок: Илеги и её коллеги со стороны слечны Штернберк.

— Это хорошо, — сдержанно кивнула безродная.

— Ты очень категорична, потому что многого не знаешь о жизни шляхты, — красавица осторожно оправила выбившийся из причёски локон… воображаемый выбившийся из причёски локон. Жест очень красивый и женственный, но зело бессмысленный, ведь волосы Фортуны абсолютно послушны и даже не думали нарушать порядок, определённый утренней укладкой. — И я знаю, как убедить тебя пересмотреть взгляды, которых ты придерживаешься.

— Ты ведь знаешь, что я не поверю ни единому слову…

— Именно поэтому моими аргументами будут не слова, а действия, — уверенно кивнула Туна. — Я знаю, что нужно сделать, потому что когда-то у меня был выбор, стать ли такой, какой стала ты, или же превратиться в ту, кого все знают, как Фортуну Штернберк.

Попаданка и подменыш. Они стояли друг напротив друга, словно бы разделённые невидимой плоскостью метафорического зеркала. Две некромагички в сопровождении своих камеристок. Два человека, чьи личности, в теории, могли иметь истоки в одной точке.

Действительно ли когда-то Фортуна была такой же, какой как и Броня некогда? Слабой? Ненавидимой всеми? Уязвимой для чужой злой воли? Не потому ли подменыш так жаждала оказаться в центре всеобщего внимания, что пыталась таким образом отыграться за то, чего её в своё время лишила жизнь?

Могла ли синеглазка стать такой же, как та, кто стояла перед ней, если бы вместо ядовитых зубов отрастила себе красивую мягкую шкурку?

И имело ли это значение, если история не знает сослагательного наклонения?

— Я совру, если скажу, что буду ждать, — наконец ответила Броня. — Коль описанное вами случится — так тому и быть, а если же нет — мой мир и не пошатнётся.

— Понимаю, — кивнула Туна. — В любом случае, не хочу задерживать ковен. Нужно идти.

Она подняла руку в прощальном жесте и уверенно пошагала прочь, отбивая каблуками по асфальту бодрый, но весьма монотонный ритм, многократно отражавшийся от стен и заборов глухим и неестественным стуком. Фортуне действительно стоило покинуть Ковач. Благородная красотка, совершенная во всём, была чрезмерно противна изуродованному работами и изувеченному боями району-трудяге.

— Я смотрю, тебе нравится быть не согласной с мнением окружающих, — хихикнула Илега.

— Отнюдь… — едва лишь только Броня произнесла это слово, как хихиканье камеристки превратилось в громкий и совершенно никак несдерживаемый хохот.

Некромагичке только и оставалось, что дождаться, когда же её личная служанка перестанет столь откровенно ржать над своей госпожой. В конце концов, у камеристки было право веселиться: догадка остроносой попаданки оказалась крайне близка к истине. Нет, Броне ни в коем случае не нравится вечно выступать в пику общественному мнению. Ей, как и всем, было приятно, когда окружающие поддакивали и признавали её правоту. Просто… просто у синеглазки отлично получалось выступать оппозицией, что накладывалось на инстинктивное отвращение ко всему, что становилось хоть сколько-нибудь популярно.

В каком-то смысле некромагичке так было проще. Когда ты с чем-то соглашаешься, ты слишком быстро становишься частью толпы. А толпы девушку всегда пугали.

— Хочешь рассказать мне, как жить, Илега? — задала Броня вопрос, когда увидела, что запасы воздуха в лёгких камеристки уже подходят к концу.

— Зачем? — служаночка коротко хихикнула, утирая глаз кулачком. — Кажется, у тебя и без моих советов это довольно неплохо выходит.

— Думаешь, я не смогу быть с тобой не согласна, если ты станешь во всём меня поддерживать? — подняла бровь синеглазка.

— Дяп! — уверенно кивнула острым подбородочком собеседница.

— Как скажешь, — рассеянно пожала плечами некромагичка, после чего обернулась в сторону родителей.

Она хотела-было с ними поговорить — тем более, что тем для беседы ковачский инцидент породил великое множество, — но поняла, что сейчас не самый лучший момент для этого. Компанию чете Глашек составлял глава рода Маллой. В присутствии пана ректора вряд ли получится душевно поболтать с членами своей семьи.

Впрочем, ответ на вопрос, чем бы себя занять в ожидании, когда же можно будет потолковать немного с родными без назойливого присутствия шляхты, пришёл сам собой.

— Это она? Слечна Лешая?

— Она-она! Никаких сомнений! Это слечна Броня! И лицо, и имя совпадают.

Выкрики. Излишне громкие и бравурные. Пожалуй, не было никакого смысла говорить о том, сколь был неуместен шум в подобном месте: новые действующие лица были отнюдь не первыми, кто вытирал ноги от трагичную меланхоличность полуразрушенного Ковача. Маллой-младший и Илега преуспели в этом деле куда как лучше.

Но от них этого хотя бы ожидаешь. Но кто все эти люди? Около двух дюжин. Судя по одеяниям, челядь. Причём, не самая богатая. Среди них нашлись и представители четы Вейлис: их, правда, Броня выкупила в первую очередь по манере говорить, а не по внешнему виду. У некромагички было не очень хорошо с памятью на лица, но вот это характерное “слечна Броня” она запомнила хорошо.

— Ты что-нибудь об этом знаешь? — тихо спросила девушка у своей камеристки.

— Думаю, это люди, которых вчера спасли. Они явились возложить цветы в благодарность.

— Цветы?

Только сейчас синеглазка обратила внимание на букеты, которые несли в руках некоторые из представителей челяди. Не сказать, чтобы “торжественные веники” были излишне пышными, но разве хоть кому-то было до этого дело?

— Можешь их прогнать? — вновь задала вопрос Броня.

— Могу, — уверенно кивнула Илега. — Но не буду. Иди навстречу своим почитателям!

С этими словами служанка нагло и беспардонно толкнула свою хозяйку двумя руками в спину, вынудив некромагичку спешно перебирать ногами в попытке удержать равновесие.