В Форгерии правит сильный. Понятие “минимальных гражданских прав”, которое пару раз пытались внедрить некоторые попаданцы в тела принцев, прижилось исключительно на бумаге. Мужчина сильней женщины, а потому патриархат и не думает отступать больше, чем на пару шагов. И те он сделал исключительно из-за того, что высокие технологии позволили женщине обрести минимальную экономическую свободу.

В мире шляхты правовой перекос в сторону представителей сильного пола тоже присутствует, хоть и выражен не так сильно: всё же, наличие магии позволяет женщине выступать в одной весовой категории с обладателями Y-хромосомы. Однако, при одинаковом магическом мастерстве мышечная масса всё ещё даёт преимущество. Да и челядь в своих кухонных суждениях всё ещё склонна оперировать понятиями “баба-дура” и “настоящий мужик”, из-за чего дворянству выгодно подчёркивать главенство отца семейства.

Гиноисток же подобное положение дел не устраивает. Их логика проста: зачем оставаться женщиной, если даже наличие магии ставит тебя в подчинённое положение? Ведь любая некромагичка вполне может сменить себе пол. Полноценно. С функциональными гениталиями. И некоторые гиноистки так даже делают в знак протеста против “царящего средь шляхты шовинизма”. Другие же, такие, как Цицерия, просто ведут себя максимально контркультурно, исповедуя принцип “запомни, как принято в обществе, и сделай всё наоборот”.

Сама Фортуна была бесконечно далека от идей гиноизма. Она видела в этом простое инфантильное желание выделиться, привлечь к себе внимание громким раздражающим воплем. Причины бунта казались девушке крайне надуманными: в конце концов, ей регулярно попадались на глаза представительницы прекрасного пола, что заняли положение выше, чем было доступно их спутнику жизни. Проклятье, да сама Фортуна без труда обошла своего брата в вопросе наследования богатств рода Штернберк исключительно на том основании, что родилась на девять лет раньше.

А что женщин у власти меньше, чем мужчин, даже среди шляхты, так то, скорей, не результат злобного патриархального заговора против всего слабого пола — обладатели игрек-хромосомы, вообще-то, не то, чтобы славятся своей договороспособностью — сколько следствие наличия самой возможности следовать пути наименьшего сопротивления. С точки зрения Фортуны у её собственного брата было куда как больше поводов для бунта, ведь ему этот “путь наименьшего сопротивления” был недоступен, набор повышенных требований к представителю сильного пола никто не отменял, а вот с наследством его прокатили.

И сколь слечне Штернберк не было жалко мальчугана, она и не думала отказываться от права на имущество рода во имя какой-то там справедливости.

Однако, сколь бесконечно Туна не была против идей гиноизма, ей нравилось смотреть, как Цицерия бесит окружающих. Ну и, конечно же, помимо чисто развлекательной функции, у контркультурной блондиночки была ещё одна задача, о существовании которой та не факт, что догадывалась: люди, теряющие самообладание, становятся менее внимательными в отношении своих слов и поступков, открывая внимательному взору слечны Штернберк свои истинные нутро и мировоззрение.

Когда Цици объявилась в усадьбе госпожи, та уже успела переместиться с балкона в свой будуар, где уютно устроилась на пышном розовом коврике в окружении подчинённых, вкусняшек и карточек для игры в “Эволюцию”. К тому времени количество алкоголя в крови Фортуны достигло тех значений, при которых начинает заплетаться язык, а о твёрдости походки надлежит забыть, так что пришлось попросить Ценусу наложить отрезвляющее заклинание. Лишь для того, чтобы вновь начать свой путь в зелёные дали с первого шага.

— Йи-и-и-ик, госпожа, вы что, начали игру, не дождавшись меня?! — таковыми были первые слова Цицерии, едва лишь она открыла дверь в покои слечны Штернберк и узрела царившую там идиллию.

— А ты бы ещё часа на три задержалась, так мы бы и вовсе все спать завалились, — ответила ей Линда, отвлекаясь от карты паразита, которым заразили её могучего интеллектуального млекопитающего хищника, уже три хода терроризировавшего округу.

— У меня было оправдание! — пальчик розовоглазой — ох уж эта мода на неестественные цвета — гиноистки поднялся, подчёркивая этим движением важность момента. — Я должна была ознакомиться с первым сетевым рестораном быстрого питания от Даркена Маллоя.

— И зачем тратить время на эту забегаловку? — поморщилась Тришка, не то выражая таким образом своё отношение к подобным заведениям, не то сигнализируя окружающим о плохом наборе карточек.

— А разве он сетевой? — удивилась Ценуса. — Вроде как “Монстроший-Картоший” существует в единственном экземпляре: в конце концов, его “продающая фишка” — это блюда из плоти монстра, взрощенного на останках некромага.

— В том-то и дело, — Цици решительно обошла группу игроков, чтобы прильнуть к плечику Фортуны и самым беспринципным образом заглянуть ей в карты. — Даркен высказал своё желание замутить сеть.

— Ректорский сынок в своём репертуаре, — фыркнула госпожа. — Даже угрозу не может озвучить так, чтобы это не звучало, как какая-то нелепая шутка.

— Угрозу? — не поняла Линда.

— А ты сама пораскинь мозгами. Каким образом Маллой-младший собирается открывать новые забегаловки, главной завлекающей фишкой которых является продажа блюд из проти монстра, взрощенного на теле некромага?

Собеседница на пару секунд задумалась, но из-за того, что её взгляд был направлен в сторону игрового поля, сложно было понять, что занимает мысли девушки: состояние её карточных животных или же планы Дарка.

— Маллой объявил о новой казни?

— Именно, — кивнула Фортуна, провожая взглядом карточку, превращающую одно из самых питательных растений текущей эпохи в высокое, недоступное низеньким существам дерево. — Совсем недавно Глашек объявила о том, что своих врагов она будет отправлять в Стенающую Рощу. Казнь крайне страшная. Пугающая. Мучительная. Но, по крайней мере, достойная.

— Дяп! — поддакнула Цици. — А Даркен Маллой её перещеголял. Он пообещал своим противникам крайне позорную кончину: стать основой кормовой базы для челяди в дешёвеньком ресторанчике? Бр-р-р-р-р! Жуть какая. А уж то, как он это сказал…

— Как бы между делом, но, при этом, не оставив никаких сомнений в том, что ректорский сынок будет нарываться на новую драку, — пояснила слечна Штернберк. — Нельзя не признать, что парочка Леший-Картоший дебютировала крайне эффектно. Они пугают. Одних — показной суровостью и жестокостью, а других — беззаботным безразличием. Монументальный памятник средь испытывающих боль деревьев, да забегаловка для челяди.

— Кстати, там весьма вкусно кормят, — заметила гиноистка. — Запекают картошечку в фольге, затем кладут туда различные топпинги, вроде грибов, сырно-чесночного салата или икорочки. Как вы думаете, Даркен сам додумался до этой бизнес-модели или подсмотрел её в своём старом мире?

— Либо подсмотрел, либо давно уже вынашивал бизнес-план, — ответила Тришка, делая паузу для того, чтобы наделить своего самого беззащитного зверька умением прятаться в норку по достижении сытости. — Такие вещи не рождаются в столь сжатые сроки.

— Тогда подсмотрел, — уверенно высказалась Фортуна, лёгким движением руки обучая летающую и подводную животину делиться друг с другом едой. — Я достаточно давно в ковене состою, и знаю многое о протекающих там процессах. Маллой не из тех, занимается разработкой всех планов лично: он обязательно скинул бы часть рутинных задач на Ёлко. Но о “Монстрошем-Картошем” не было ни слуху, ни духу.

— Тогда ему очень повезло, — отметила испанка. — Ведь выходит, что у заведения сразу две продающие фишки: не только ингредиенты блюда, но и само блюдо, изготовленное по довольно занятному рецепту.

— Украдут, — уверенно сказала Линда. — Я имею в виду, рецепт. Будут делать всё то же самое, но из обычной картошки: Маллой попросту не сможет провести достаточное количество казней, чтобы обеспечить шаговую доступность своего заведения по всей Праге.