Не хотелось даже думать, сколько времени ушло у француженки на то, чтобы забраться под одеяло, имея вместо рук и ног четыре обрубка, усечённые выше локтя и колена. По сути, постельное бельё было единственным, чем Жаклин могла бы прикрыть свою наготу: Броня распорядилась позаботиться, чтобы никаких альтернатив у пленницы не оставалось.

— Вы не выглядите особо довольной гостеприимством рода Маллоев, — заметила Броня, проходя поближе к постели. — Со мной, между прочим, юная хозяйка дома, а вы даже не поблагодарили её.

Гиацинт с лёгкой, слегка кривоватой неестественной улыбочкой сделала книксен, желая обозначить хоть сколь-нибудь активное участие в происходящем.

— Ты не можешь вечно прятаться за спинами Маллоев, Глашек, — в нетерпеливом порыве к действию француженка даже приподнялась немного на правом обрубке. — Ты, видимо, не знаешь, кем являются мои родители. Они тебя достанут.

— О, нет, я уже навела справки о вашей семье, слечна Кюсо, — синеглазка бесстрашно склонилась к своей жертве. — Они — абсолютно никто. Два нуля без палочки. Всё, что у них есть, так это гордость рода и надежды на вашу свадьбу с паном Новотным, на которую он решился ради обмена денег на хоть сколько-нибудь дворянскую фамилию и рекомендации в ВАТИ для его будущих детей и, если он окажется достаточно деятельным, для него самого.

Жаклин побледнела буквально на глазах. Очевидно, девушка была хоть молодой и неопытной, но не глупой. Она умела складывать два и два.

— Вижу, вы уже сопоставили своё текущее состояние с информацией, известной мне, и можете догадаться, каким образом я собираюсь давить на род Кюсо.

— Не-е-ет… — пленница медленно покачала головой. — Не-е-ет… ты не посмеешь. Если тебя поймают за руку на таком… даже род Маллоев поостерёгся бы заниматься чем-то подобным.

— Я вас умоляю, слечна Кюсо, — Броня решительно схватилась за край одеяла и рванула его в сторону, открывая миру обнажённые телеса француженки. — В Форгерии наказывают не тех, кто совершает преступление, а тех, кто попался! Ни вы, ни ваши родители, не будете заинтересованы в том, чтобы общественность узнала о вашей роли в чём-то настолько позорном!

Бедняжка попыталась как-то извернуться и прикрыться, но получалось у неё не слишком хорошо. Впрочем, синеглазку и не волновало, сколько открытой кожи попадёт в кадр — а именно ради фотографий своей жертвы и было отброшено прочь одеяло — ведь куда важней было зафиксировать в памяти смартфона незащищённое и уязвимое состояние француженки.

— Мы заинтересованы в том, чтобы Кюсо молчали, — имитация звука затвора сигнализировала о появлении первого снимка. — Вы заинтересованы в том, чтобы молчать. Все заинтересованы в том, чтобы правда не выплыла наружу. Однако, вы рано паникуете: если ваши родители будут столь любезны, что поделятся со мной информацией по поводу предприятия Сковронского в Коваче, дальше фотографий дело не зайдёт, и куда проще будет сделать вид, что ничего плохого никогда и не происходило.

Не то, чтобы Броне нравилось играть роль злодейки. Пожалуй, даже напротив. Она предпочла бы никогда к этому не возвращаться. Однако, главный тематический парадокс был озвучен ещё в античности. Si vis pacem — para bellum. Хочешь мира — готовься к войне. Так и здесь. Чем более ты страшен и угрожающ, тем меньше шансов на то, что тебе придётся свои угрозы исполнять.

А, значит, необходимо всеми силами давить на болевые точки. Жаклин довольно труслива, однако, её гордость изрядно перевешивала чувство страха. Вчера, в “Вечне забаве” француженка показала, из какого теста сделана. Она показала своё умение преодолевать себя и концентрироваться на выполнении задачи. Даже лишившись возможности видеть, слышать и колдовать, некромагичка пыталась хоть как-то помочь своему напарнику. Нет, традиционные пытки с болью и кровякой не будут столь эффективны против этой достойной девы.

А вот несмываемый позор, который, ко всему прочему, ещё и уничтожит шансы на выгодный брак — другое дело. Здесь следовало давить на воспалённое чувство гордости человека, у которого, пожалуй, кроме гордости ничего и не осталось. По крайней мере, с точки зрения самого человека.

— У тебя нет ни малейшего понятия о чести, Глашек! — в возмущении и испуге пленница спешно перебирала те немногие аргументы, которые у неё ещё были, надеясь избежать того, что кажется одновременно неизбежным и недопустимым.

— Ошибаетесь, слечна Кюсо. Я абсолютно честна. Моему слову можно верить. Если я сказала, что случу вас с псом и сниму это на камеру, я это сделаю. Кроме ряда случаев, заранее оговоренных или подразумевавшихся.

— Что? — нервно икнула та. — С псом!

Кажется, подобный вариант развития событий Жаклин не могла себе представить и в кошмарном сне. Она даже перестала двигаться. Лишь чуть повернула голову, чтобы иметь возможность одним лишь глазом видеть выражение лица своей тюремщицы.

— Для начала. Здесь есть не только псарни, но и конюшни, — ровным тоном, не дающим прочитать истинные намерения, произнесла Броня, на время делая паузу в съёмках. — Даже не смейте во мне сомневаться. Как у вас не осталось ничего, кроме чести рода, у меня нет ничего, кроме моего слова.

— А если… если я расскажу то, что знаю сама? — пленница облизнула пересохшие губы и перевела взгляд на Гиацинт, всё это время безмолвно и недвижимо стоявшую у дверей. — Это… зачтётся?

Дочь ректора неуверенно посмотрела в сторону Брони. Та в ответ лишь коротко кивнула.

— Ответственность за решения по данному вопросу лежит на слечне Глашек, — пояснила Маллой-младшая. — В этой комнате её слово равно слову моего рода.

Жаклин нервно сглотнула и осторожно покосилась в сторону безродной.

— В наших с вами взаимоотношениях нет ничего личного, слечна Кюсо, — небрежно пожала плечиками синеглазка. — У нас обеих есть цели, и мы обе просто оказались на пути друг друга. Мне всё равно, каким образом я получу интересующую меня информацию, если это произойдёт быстро. Ежели то, что вы скажете, удовлетворит меня в полном объёме, вам будет нечего опасаться. В данной ситуации у вас в руках есть инструментарий для управления своей судьбой.

Броня медленно склонилась к лицу француженки, придерживая костяшками пальцев несколько прядок, не желавших смиренно сидеть за ушком.

— Как же вы им воспользуетесь?

— Мне… мне всё ещё нужны гарантии, — пленница попыталась придать своему голосу твёрдости. Она даже осмелилась посмотреть своему палачу в лицо, но предательская влага в уголках глаз выдавала напускную природу смелости.

— Я тоже не могу давать гарантии, когда речь идёт о коте в мешке, слечна Кюсо, — слегка покачала головой синеглазка. — Что если ваша информация окажется полезной, но недостаточно, а ваши родители откажутся сотрудничать?

— Они… не откажутся, — после небольшой паузы ответила француженка.

— Вы в этом не уверены, — Броня усилила нажим. Голос стал твёрже, речь быстрее. Аргументы, убедительные аргументы, сыпались быстро, не давая достаточно времени на обдумывание каждого. — Иначе почему вы, вообще, подняли вопрос о своей роли в дальнейшей судьбе? Вы сомневаетесь в том, что угрозы, о которых я говорю, смогут поколебать верность вашей семьи. А вы ведь знаете своих родителей лучше меня, — каждая деталь работала на подавление уверенности жертвы. Не только интонация и скорость речи. Факт обнажения, степень усекновения конечностей, и даже то, насколько сильно склонилась безродная некромагичка, нагло вторгаясь в личное пространство знатной француженки. — Вы не хотите зависеть от их решений. Вы, буквально, продемонстрировали, что, вы доверяете моей доброй воле больше, чем доброй воле своих родителей, несмотря на всё, что я с вами сделала. Почему, слечна Кюсо? Вы знаете ответ? Вы готовы его дать? Не мне, хотя бы, самой себе.

— Вы объявили эвакуацию!

Кюсо не выдержала. Она, буквально, выкрикнула эту странноватую реплику и отвернулась, спешно зажмурившись. Броня не увидела слёз. Просто не успела. Но зябко дрожащие плечики пленницы и неровный тон выдавали истинное положение дел. Уткнувшись лицом в стенку, Жаклин плакала.