Леваков подловил Снегиреву в главном корпусе, рядом с мини-маркетом. Она разговаривала с каким-то парнем. Худощавым, высоким, светловолосым. На нем была широкая майка, скрывающая худобу и черные джинсы, прямого покроя. Он улыбался Юльке, не сводил с нее глаз.

Антон и сам не понял, как так быстро оказался рядом. Просто свернул по углу, проскочил мимо голодных студентов, пропустил приветливые реплики знакомых. Не видел ничего и никого, кроме Снегиревой.

— Мне очень понравилось, — говорил парень ей.

— Думае…

— Привет, — оборвал Леваков их будничный диалог. — На секунду можно? — Он практически перекрыл своей широкой спиной незнакомца. Да он и выглядел мужественней этого мальчишки, у которого явно еще и молока на губах не побывало.

Снегирева подняла пушистые ресницы, позволяя заглянуть в карамельного отлива глаза. Ее губ продолжала касаться улыбка, но не такая, как обычно. Словно напускная, поддельная. Словно ей совсем не хотелось улыбаться.

— Юль, я тогда… — сказал парень.

— Все нормально, — без запинки произнесла девчонка. — Там твои друзья идут, Антон. А здесь, увы, даже спрятаться негде. Боюсь, неловко получится. Разговорчики пойдут. Сам понимаешь, — казалось, это не Снегирева говорит, голос ее звучал незнакомо — холодно.

— Что… — опешил Антон.

— Знаешь, мне тебя искренне жаль. Пришел сюда, говоришь о чем-то с девушкой без гордости. Это плохо скажется на репутации заядлого бабника. Вы ведь… как это, — она коснулась губ, делая вид, будто подбирает слова. Хотя это было напускное, поддельное. — Очень переживаете, чтобы заядлые девственницы обходили вас стороной. А то мало ли, заразят чем-то, — Юлька хихикнула. Опять не искренне. Антон же продолжал молчать. Он представлял, как произнесёт заветное «извини», да только теперь эта фраза застряла камнем в горле.

— Тох! — крикнули друзья. И почему нельзя было появиться позже, буквально на пару минут, а лучше совсем не появляться.

— Беги, Антон, не разочаровывай друзей, — очередная улыбка. Очередной удар. Казалось, Левакову зарядили по легким. До боли знакомая фраза, до боли знакомые ощущения.

— Пошли, Дим, — Юля жестом показала худощавому, мол, пора бы идти в столовую. Он кивнул. Снегирева больше не смотрела на Левакова, не ждала никаких ответных реплик. Молча развернулась и пошла туда, куда ей хотелось. В долю секунды она показалась ему свободным ветром. В долю секунды он почувствовал себя прикованным к земле цепями. Между ними возникла непреодолимая пропасть. Протяни руку и никогда не достанешь.

Юля

Я попрощалась с Димой, старалась не выдавать эмоции, а их у меня был океан и целая тележка. Мало переживаний дома, так теперь и душевные. Нет, я изначально понимала, что Антон не веет ко мне симпатией, но почему-то казалось, мы могли бы подружиться. Он будто закрывался от общества, прятал себя настоящего. В какой-то степени я думала, мы с ним похожи. Тянулась к нему, искала ключики к заветному сердцу.

До той судьбоносной встречи с Леваковым, я не увлекалась парнями. Да и как ими увлечешься, когда мама-учительница решила положить свою жизнь на алтарь твоему будущему? Для нее нет недостижимых целей. Она готовила меня к красному диплому с пятого класса. Вроде бы дома я не единственный ребенок. У нас абсолютно нормальная полноценная семья. Старшую сестру мать никогда не трогала. Она будто смирилась с мыслью, что той плевать на учебу и желания родителей, а из меня можно вить веревки.

Мама забрала максимально, что можно было забрать у подростка: свободное время, кружки с танцами, походы с классом, даже свидания. Летом отправляли к бабушке в деревню, иногда вместе с Иркой, моей старшей сестрой. Там мы, конечно, отрывались. Вечерами в ДК бегали на дискотеки, красились и носили короткие юбки. Правда, в деревне мальчишек нашего возраста не было, даже летом. Но в женском коллективе мне тоже было неплохо. Главное никакого тотального контроля. Это был единственный месяц, когда мама не контролировала мою жизнь. Остальное время она рассчитывала по часам.

Чудом мне удалось выбить себе подработки. И нет не потому, что мы нуждались в деньгах. Мне просто хотелось иметь что-то свое, принимать решения самостоятельно хоть в чем-то. Маме самостоятельность не особо нравилась. Но здесь уже вступился папа с Иркой, и тогда родительница сдалась.

В школьные годы мать успела отвадить от меня подруг. Она считала, они плохо влияют: курят, расхлябанные, слушают не ту музыку, не те у них родители, книг не читают. А мне, собственно, было все равно. Я вообще к мнению общества никак не отношусь. Но мама другая. В ее лексиконе чуть ли не каждый день звучит «а что соседи скажут», или «кому скажи, смеяться будут». Порой эти словечки доводят до ручки, и мы ругаемся.

Однажды назло ей я покрасила волосы в красный цвет. Она меня едва из дома не выставила. Отец очень переживал. Мы не разговаривали месяц. В квартире была ужасно напряженная обстановка. Но я себя чувствовала прекрасно. Мне нравился красный цвет, и, хотя одноклассники смеялись, подшучивали, я любовалась собой в зеркале.

Помню, был случай, когда опять же из принципа и желания доказать свою правоту, я собрала вещи в рюкзак и типа сбежала. Ночевать мне было не к кому идти, так что уселась на пятом этаже нашего дома, буквально на два этажа выше. Нашел меня отец часа через четыре, и то случайно. Они обошли весь район, обзвонили моих одноклассников, подняли на уши полицию. Мать почему-то решила — ее дочку похитили маньяки. У нее вообще как-то из крайности в крайность. Итогом стал очередной скандал. Я опять ничего не добилась. Ну, кроме месяца свободы. В школе еще умудрилась поссориться со всеми в классе. Мне было все равно на их мнение, пусть бы себе думали, что хотят. Но за мать стало обидно. Она преподавала хоть и не у нас, но работала в этом здании. И перешептывания одноклассников по поводу ее истеричного поведения знатно раздражали.

Мама обычно склоняла голову и увиливала от больных точек, я же не стеснялась никого и ничего — шла напролом. Ирка часто завидует моей выдержке и стойкому убеждению, что мнение окружающих — это лишь их мнение. Она так не может, ближе к маминой породе. А я и не знаю, почему такая: делаю, то, что нравится, здороваюсь с теми, кто нравится.

Наверное, так сложилось и с Антоном. В нем был притягательный огонек, который действовал на меня магнетически. Сперва, конечно, как и любой обычной девушке, мне хотелось взаимности. Я ложилась спать с мыслями о нем, представляла его улыбку, вспоминала голос. Леваков мне казался идеальным, списанным героем из любовного романа. До встречи с ним, я не стремилась к общению с мальчишками, но здесь всего было мало.

Утром я поджидала его у главного холла, желала хорошего дня. Эта процедура нужна была не столько для него, сколько для меня. Порой мы ругались с мамой, порой руки опускались, и не было настроения ни для чего, а потом увижу Антона, и бабочки в животе взлетают. Он как волшебная таблетка — заводил умирающею куклу с пол оборота.

Рядом с ним вечно крутились девушки, такие разодетые, на шпильках. От них несло дорогим парфюмом, они нравились многим и искренне не понимали, на что я рассчитываю. Собственно, я ни на что особо и не рассчитывала. Увлечение Антоном было моим маленьким секретом, личным выбором, а еще он был очень красивым. Одна улыбка чего стоит.

Но, к моему удивлению Леваков, никогда не хамил. Он будто принимал как должное мое внимание, порой даже улыбался. Помню, однажды в пустой столовой я поскользнулась и перевернула поднос. Начала собирать осколки, и вместо благодарности получила упрек от уборщицы, мол, как достали эти студенты. Стало немного неприятно, но откуда-то появился Антон и ответил грубой тетке. Схватил меня за руку, поднял и усадил за стол. Потом даже принес компот и пирожное. Этот его поступок настолько отложился в памяти, что я невольно поддалась внутреннему желанию стать еще ближе к парню мечты.