– Вы, вероятно, – спросил он, – явились, чтобы уладить дело? Говорите ли вы по-французски?

– No! No! My boynote 73. Впрочем, перейдем к делу, мой дорогой. Доверьтесь мне, откройте правду. Мой сан гарантирует вам соблюдение тайны.

– Ах, да все равно! Ваши соотечественники так бессердечны. Скажите, что им вздумалось?

– Теперь вы должны приготовиться к смерти.

– Сделать из меня работорговца.

– Ваше хладнокровие выдает в вас человека, способного достойно принять искупление.

– Сделать из меня англичанина!

– Рискованная профессия, должно быть, приучила вас к мысли о неизбежном конце.

– Вы кажетесь мне хорошим человеком. Не хочу оскорбить вас, но я их не переношу.

– Я не осуждаю вас. Мне от всего сердца жаль вас, и если слово участия способно как-то скрасить последние минуты, если присутствие священнослужителя поддержит вас.

– По выражению вашего лица я вижу, что вы полны добрых намерении. Но умоляю, скажите хоть слово по-французски. Быть может, у вас все полиглоты!note 74 А мы совсем иные.

– Итак, my boy, шутки в сторону. Говорите на родном языке! Если вы хотели удивить меня, то преуспели в этом достаточно. Клянусь богом, никогда не видел такого остроумного висельника. Однако время дорого!

– Ого! Видали? Да ведь я ни черта не понимаю в вашей тарабарщине!

Затем Феликс добавил:

– Я умираю с голоду! Дайте мне поесть.

В ту же секунду, будто услышав пожелание, вошел матрос и поставил перед Обертеном миску с супом. Это был настоящий черепаховый суп.

– Вовремя! – радостно воскликнул заключенный. – Это, пожалуй, примирит меня с коварным Альбионом.

Не медля больше ни секунды, он принялся уплетать национальное блюдо с аппетитом человека, привыкшего питаться шесть раз в день и не евшего на протяжении многих часов.

Несомненно, если бы хороший аппетит служил доказательством чистой совести, капеллан мог бы убедиться в абсолютной невиновности осужденного, невзирая на приговор, вынесенный военным советом.

Пастор между тем продолжал беседовать сам с собой. И право же, очень жаль, что, увлеченный пережевыванием пищи, негоциант не подавал ему больше реплики. Иначе эта комедия абсурда с успехом была бы продолжена.

Наконец, утомленный бессмысленным разговором, его преподобие, нисколько не конфузясь, опрокинул стаканчик, а затем и второй, и третий. Вскоре он окончательно оставил попытки вернуть грешника на путь истинный. Бакалейщик же, насытившись и утолив жажду, ощутил ту невыразимую истому, какая обыкновенно венчает добрый обед. Но внезапно послеобеденный отдых нарушил глухой рокот, сопровождаемый скрежетом металла. Феликс подскочил на месте. Массивная дверь отворилась, и он увидел знакомый конвой и человека с фонарем.

– Пора! – произнес парижанин с комическим смирением. – Гостеприимство здешних хозяев становится навязчивым. Какого черта они не оставляют меня в покое после сытного обеда? Однако ничего не поделаешь. Приходится подчиняться.

Невозмутимые, молчаливые матросы вывели его на палубу.

– Брр! Ну и ветер здесь, наверху! Можно подумать, что меня собираются расстрелять! – Но когда руки связали за спиной, Обертен испугался не на шутку. Жемчужины пота выступили на лбу, и острая, внезапная боль кинжалом пронзила сердце. Бедняга машинально поднял голову, едва различил в свете фонаря веревочную петлю и тут только с ужасом осознал происходящее.

– Повесить! Меня! – завопил он, яростно отбиваясь. – Мерзавцы! Что я вам…

Закончить он уже не успел…

Горло сжала петля. Веревка медленно натянулась, заскрипел плохо смазанный ролик. Повешенный в последний раз напрягся в безнадежном усилии, дернулся, словно марионеткаnote 75, и затих…

Англичане, для которых казнь через повешение столь же заманчивое зрелище, как боксерский поединок, хором закричали «Ура!». Прошло не более четырех-пяти секунд. Внезапно раздался страшный взрыв. Он не походил на артиллерийский залп и шел, казалось, из глубины моря. Мощный столб воды поднялся у правого борта, сотрясая все судно, и с неимоверной силой обрушился на палубу. Крейсер закачался, как дырявая посудина. Что-то хрустнуло. Судно на мгновение застыло, подобно смертельно раненному зверю, и стало быстро тонуть.

Крики радости сменились воплями ужаса. Неописуемая паника овладела экипажем, который уже не слушал приказаний.

– Тонем!.. Тонем!..

Напрасно командующий пытался спустить шлюпки. Времени не осталось даже на такую простую операцию.

Те, кто перед лицом катастрофы все же сохранил присутствие духа, вспомнили о «Дораде». Они бросились в воду, надеясь доплыть до парусника.

Командующий также сообразил, что это единственный выход, приказав эвакуироваться. Крейсер вот-вот должен был уйти под воду, унеся с собой тех, кто не успел покинуть его. И тут обнаружилось, что тросnote 76, соединяющий их с парусником, обрезан.

В этот момент, пользуясь всеобщей паникой, человек в костюме английского моряка взобрался на корму. Вода текла с него потоками. В сутолоке он, словно дикий зверь, прокрался к грот-мачте и вдруг истошным голосом вскричал:

– Я пришел слишком поздно! О! Бандиты, они заплатят мне за него!..

Крейсер затонул на расстоянии одного кабельтова от «Дорады». Еще некоторое время в водовороте видны были люди и всякая мелочь, недавно валявшаяся на палубе.

Первого января 1887 года в городке Диаманта царило необычайное оживление. Местные жители вообще славятся своим темпераментом, а в этот день ими овладело какое-то особенное волнение. Новогодние ли торжества вызвали его? Или шахтеры отыскали алмазную жилу? А может быть, сгорел банк? Или убили нового управляющего шахт и стащили сейф с бриллиантами?

Шумная, говорливая, подвыпившая толпа устремилась по единственной – шириной в пятьдесят метров – улице города к просторной площади, посреди которой высились унылые, облезлые пальмы, сожженные немилосердным южным солнцем.

Негры в высоких шляпах, рединготах и белоснежных панталонах, обутые в лаковые лодочки, на бегу курили огромные, как банан, сигары; китайцы с косичками-хвостиками с любопытством вытягивали шеи; евреи с бараньим профилем, в непомерно больших очках отважно пробивались сквозь толпу; лимоннолицые португальцы с щегольскими зонтиками ускоряли шаг; и опять негры, едва одетые, прикрытые лишь куском ткани; мулатыnote 78, мамелюкиnote 79 и индейцы – все спешили, толкались, кричали, стонали, визжали, ревели. Все во что бы то ни стало хотели попасть на площадь.

Дома опустели. Но что это были за дома! Жалкие, закопченные лачуги, крытые брезентом, а то и просто тряпьем или остатками консервных банок. Всей мебели – гамакnote 80 да пустой ящик. Тут же шахтерский инструмент.

Сразу бросалось в глаза почти полное отсутствие женщин и детей.

А все потому, что Диаманта (не следует путать ее с Диамантинойnote 81) возникла совсем недавно, сегодня, возможно, это название еще ни о чем не скажет географу. Но зато оно слишком хорошо известно бразильской налоговой инспекции. Появлением своим городок обязан богатейшему месторождению алмазов. Искатели счастья моментально слетелись сюда, словно пчелы на мед. Отовсюду стекались в Диаманту бродяги со своим нехитрым скарбом, киркой, лопатой, лотком да парой сильных рук.