– Это определенно золото, – шептал он сам себе, и на душе становилось веселее.

Чувство неимоверной радости все сильнее овладевало им. Этот несчастный, лишенный всего, едва не погибший, полуживой от усталости, один, затерянный в непроходимых дебрях, совершенно позабыл о своем незавидном положении. Им овладела золотая лихорадка – болезнь, которой подвержен всякий белый, будь он самый уравновешенный из всех уравновешенных и самый хладнокровный из всех хладнокровных.

Феликс не ощущал больше ни жара, ни жажды, ни саднящих ран на ногах. Словно безумный, кидался он от одного камня к другому, иной хватал и жадно разглядывал, а иной в раздражении швырял подальше. Всякий раз, когда под руку попадался самородок, Феликс оживлялся, издавал победный клич. Он понял, что наткнулся на золотую жилу. Золота становилось все больше. Куда ни взгляни, повсюду сверкал и переливался песок, блестела галька, слепили слитки. Синему человеку захотелось иметь руки Титанаnote 180, чтобы унести отсюда сокровища.

– Миллионы! Их можно загребать лопатой… Мы будем богаты… сказочно богаты. Жан-Мари, Беник, дорогой малыш Ивон, Генипа… вам ни в чем не придется нуждаться. Это, наверное, глупо, но сейчас я думаю, моя жена хорошо сделала, что допекла меня с этой поездкой. Черт возьми! Если б не Аглая!.. Она была права!.. Конечно, я стал Синим человеком! Но отныне это не имеет никакого значения. Синий, белый, красный или всех цветов радуги… Я буду так богат, что никто этого не заметит. Понравлюсь всем, без исключения. Мой цвет сочтут оригинальным, еще мода новая пойдет… Правда, я пока еще не вернулся… Но я могу, хочу, должен вырваться отсюда, найти друзей, привести их сюда, засыпать, закормить золотом. Я всего лишен сейчас, мое положение ужасно… Пусть так! Что ж из этого? Человек, нашедший такие сокровища, не может умереть, не воспользовавшись ими.

Рассуждая сам с собой, парижанин продолжал набивать карманы. Камни были у него под мышками, в руках. Феликс едва мог передвигаться под их тяжестью.

Но вдруг его энтузиазм мигом улетучился.

Недалеко, в канаве, он заметил какой-то странно блестевший под солнцем предмет, величиной с кулак. Блеск привлек внимание. Обертен подбежал, нагнулся и схватил было самородок, но тут же отшатнулся и в ужасе вскрикнул.

Перед ним на земле в неестественной позе лежал скелет – без сомнения, человеческий скелет, и принадлежал он белому человеку. Об этом свидетельствовали полуистлевшая одежда, проржавевшие пуговицы и пряжки. На ногах виднелись иссохшие ботинки, а рука сжимала деревянную рукоятку сабли, лезвие которой изъела ржавчина. Костлявые пальцы впились в кожаный бурдюк, высохший, как и ботинки.

Всюду виднелись следы пребывания грифовnote 181. Стервятники, быть может, напали на человека, когда тот был еще жив…

– Мертвец! – вскричал бакалейщик.

Ему вдруг представилась картина страшной гибели, мучительной агонии незнакомца – человек, наверное золотоискатель, ослабевший, больной, упал здесь не в силах идти дальше! Напрасно схватился он за бурдюк. Ни капли воды!

Грифы, парившие в вышине, заметили умирающего. Они опустились ниже, описывая круги над добычей. Несчастному недостало сил, чтобы поднять оружие и защититься.

Вот и все! Он погиб рядом с только что обретенным богатством… рядом с золотом… Ему тоже, наверное, казалось, что все сокровища мира теперь в его руках, он тоже, возможно, в мечтах улетел далеко… как и Синий человек.

– Мертвец! – вновь пролепетал Феликс.

Зрелище, столь же кошмарное, сколь и неожиданное, произвело на него сильное впечатление. Несчастный упал навзничь и лишь продолжал бормотать:

– Мертвец!

Так, в прострацииnote 182, он пролежал долго, очень долго. В конце концов тяжелый, беспокойный сон овладел им. Парижанину снились кошмары.

Наступила ночь. Синий человек все еще неподвижно лежал рядом со скелетом. Он поднялся, только когда лучи солнца озарили верхушки скал.

Несмотря на пережитое, сон все-таки освежил его и придал сил. Но теперь не давали покоя голод и жажда. Феликс встал, припомнил вчерашнее и содрогнулся, вновь увидев скелет.

– Неужели и я умру, как он? Грифы летают над головой… Не надеются ли они на новую добычу? Нет! Не хочу умирать! Нужно идти, идти во что бы то ни стало. В этом мое спасение! Но сначала надо отделаться от этих булыжников, они так тяжелы и оттягивают карманы.

С этими словами он в гневе вывернул карманы, выбросив даже самые красивые камни. Потом подошел к мертвецу и взял его саблю. Как-никак, а оружие могло пригодиться. Феликс, подумав, вывалил свои самородки прямо на скелет, так что они совершенно закрыли его.

– Теперь в дорогу! Этот несчастный спит вечным сном среди несметных богатств, навсегда, должно быть, потерянных… Бог с ними! Надо подумать о том, сумею ли я вернуться не то что к цивилизации, а хотя бы к индейцам. Увижу ли людей? Ведь этому бедняге не хватило, возможно, какого-нибудь глотка воды… Какие уж там сокровища!.. В долине Смерти и золото – не золото.

Между тем француз поднимался все выше и выше. Впереди, примерно в километре, виднелись горы. Силы почти оставили его, гасла последняя надежда.

Внезапно дорога вывела Обертена к небольшой пещере.

– Опять пещера? Пускай. Быть может, отыщу там хоть немного воды.

Сказав это, бакалейщик начал спускаться по мягкому песку и прогрузился в кромешную тьму, словно на дно колодца. Медленно и осторожно нащупывая путь, Синий человек скоро понял, что подземный ход расширяется.

Феликс прошел уже порядочно, как вдруг отдаленные крики заставили его вздрогнуть.

Сомнений не было. Это кричали люди.

В ту же минуту вдали показался мерцающий красноватый огонек.

Крики и свет пламени неумолимо приближались. Парижанин увидел грот, причем сам он стоял как бы под потолком.

Картина, представшая его взору, была ужасна.

Услыхав истошный вопль Беника, Жан-Мари, Ивон и Генипа немедленно вернулись назад, предчувствуя, что произошло нечто ужасное. Боцман в двух словах объяснил, как все было. Он рвал на себе волосы, в бессильной ярости сжимал кулаки, задыхался и готов был вот-вот разрыдаться. Жан-Мари, белый как полотно, страшно выругался и запричитал:

– Тысяча чертей! Ну почему это случилось не со мной?.. Чем он провинился? Мы так любили этого милого человека, и он отвечал нам тем же… Эта боль никогда не утихнет.

Ивон громко плакал и повторял, дрожа всем телом:

– Месье Феликс!.. Месье Феликс!..

На этот раз хладнокровие изменило и Генипе:

– Синий человек был настоящий мужчина. Знаток кураре любил его.

– Все кончено!.. – произнес Беник. – Не правда ли? Ведь ничего нельзя сделать? Как ты думаешь, Генипа?

Индеец ничего не ответил, а только показал рукой на то место внизу, в пропасти, где кружила обеспокоенная стая ткачиков.

– Понимаю, – отозвался Беник, – здесь слишком высоко. Бедный месье Феликс! Он, конечно, разбился.

– По крайней мере, можно надеяться, что он не мучился, – с грустью прибавил Жан-Мари.

– Все равно, – решительно сказал боцман, – мы не можем так уйти. Нужно спуститься вниз, найти тело нашего друга и отдать ему последние почести. Я не хочу, чтобы кости его глодали хищники.

– Ты прав, матрос! Куда ты, туда и я!

– Я тоже с вами, дядя. – Ивон поднял глаза, мокрые от слез.

– Что решили белые? – Генипа не понял разговора.