– С врачом бы проконсультироваться…

– Ни бельмеса не смыслят эти врачи в таком деле, поверьте. А я вот что скажу: помните сатанита, что вы подстрелили? Вот где собака зарыта! Вот откуда ниточка тянется!

– Опять?

– Помяните мое слово! Ах, кабы знать, чья душа жила в теле той птицы, вас мигом удалось бы превратить опять в белого человека… Но это одному Богу известно… Однако я перебил вас. Продолжайте, месье Феликс.

– В Марахао, куда мы вскоре прибыли, бокаирес собирались продать награбленное скупщикам краденого. Меня они продали среди прочего барахла. Вот жаль только, не знаю, почем сторговались. Я попал в дом к одному еврею.

– Какая низость! Поступать так с себе подобным!

– Подумайте о неграх! Их ведь тоже продают. Ну, разве это не гнусный промысел! Разве то, что они не похожи на нас, дает основание пренебрегать законами гуманности?

– Я никогда не задумывался об этом, месье. Как-то в голову не приходило…

– Вскоре еврей уступил меня бродячему фокуснику. Тот показывал по деревням разные разности и быстро смекнул, что сможет неплохо подзаработать на мне. Он поселил меня в своей лачуге, приковал цепью и принялся дрессировать.

– Дрессировать?!

– Именно дрессировать. Ему нужно было чудо, настоящее чудо, феномен. Для начала он морил меня голодом до тех пор, пока я, доведенный до исступления, не готов был заглотнуть сырую курицу на глазах у изумленной публики. Он учил меня прыгать по команде, считать и так далее.

– Проклятие!

– Сопротивление было совершенно бесполезным. К тому же негодяй жестоко бил меня. Пожаловаться и то было некому. Ведь здесь никто, кроме вас и Ивона, не понимает по-французски! Я очутился в полнейшей изоляции среди людей.

– И не говорите! Лучше пустить себе пулю в лоб!

– О, сколько раз я горько сожалел о том, что попался на глаза бокаирес! Между тем хозяин привез меня сюда в надежде заработать кругленькую сумму. Шахтеры, знаете ли, не избалованы развлечениями и платят не торгуясь, если игра стоит свеч. Сегодня состоялось первое представление. Одного моего вида оказалось достаточно, чтобы публика потеряла голову. Я никак не мог предположить, что произведу такое впечатление. Не знаю, какая муха меня укусила, но я вдруг наотрез отказался повиноваться. Хозяин решил взяться за хлыст рассчитывая, что этак заставит меня покориться. Видит Бог! У меня кровь закипела в жилах. Я схватил кнут и задал ему трепку, какой он в жизни не видал.

– Вас-то я, слава Богу, знаю! Представляю, каково ему пришлось!

– Но тут вмешались солдаты. Меня скрутили и привели сюда. Мы с вами встретились как раз после моей проделки, по дороге в тюрьму. Должен сказать, что здесь я чувствую себя лучше чем в бараке комедианта.

– А что, если он пожалуется на вас?

– Буду протестовать! Существуют же, в конце концов, законы. Неужто мне не удастся доказать, что я французский подданный?

– Прибывший к бразильским берегам на невольничьем судне.

– Черт побери! Об этом я совсем позабыл.

– Ваше положение не лучше нашего. По крайней мере, в глазах местных властей мы одного поля ягода. Что же, подведем итоги! Мы все втроем угодили в каталажку, выбраться из которой надежды мало, ибо мы в этой стране вне закона.

– Что же делать, по-вашему?

– Дождаться удобного момента, а там действовать по обстоятельствам.

– Скажите, Беник, знакомы ли вам здешние места? Недалеко от Диаманты раскинулся девственный лес, там легко спрятаться. Главное – выбраться отсюда и бежать без оглядки, не то нас непременно схватят.

– Посмотрим! С другой стороны, забраться в лесную чащу без оружия и провизии – все равно, что по собственной воле отправиться на тот свет. Прежде необходимо выяснить, что с нами собираются делать. Потом постараюсь взять в оборот нашего увальня-охранника.

– Ну, а дальше! Если бы мы хоть язык этот проклятый знали!

– Скажите, – раздался из-за двери осторожный голос, – пусть вы не знаете португальского, но французский-то вам знаком? Планы планами, но чтобы дожить до их осуществления, надо бы говорить потише.

Между тем трое друзей провели взаперти уже десять часов Феликс Обертен, по обыкновению, умирал с голоду Беник рассуждал о том, что без хлеба обойтись легче, чем без табака. Ивон, торжественно объявив, что в случае надобности свободно проскользнет в одно из крошечных окошек, с чувством исполненного долга насвистывал старую бретонскую мелодию.

Неожиданно заскрипел ключ в замочной скважине, дверь отворилась, и вошел человек с деревянной тарелкой в руке. Комнату наполнил тончайший рыбный аромат. Синий человек потянул носом и довольно крякнул.

Охранник в широкополой соломенной шляпе поставил тарелку на пол, жестом объяснив, что еда предназначается им. Отойдя в сторонку, он молча остановился, позвякивая связкой ключей. Беник, бросив взгляд на его коренастую фигуру, покачал головой и с видом человека, принявшего решение, сказал:

– Послушай, любезный! Я матрос, более того – бретонец. А знаешь ли ты, без чего бретонский матрос не может обойтись? Без табака. Сделай милость, дай мне хоть щепоточку. Тебе никакого убытка, а для меня – большое удовольствие.

Не сказав ни слова, охранник вытащил из кармана охапку сигар и протянул их боцману.

– Ты добрый малый, – обрадовался Беник. – Это очень любезно с твоей стороны. Кстати, ты понимаешь по-французски?

– Да! – наконец произнес молчун глухим голосом.

– Чудесно! По крайней мере, можно поболтать. А это случаем не ты ли подслушивал наш разговор?

На сей раз охранник лишь согласно кивнул.

– А кто предупредил, чтоб мы не тараторили?

– Я!

– Ты так хорошо говоришь! Можно подумать, что жил во Франции или с французами.

– А какое вам до этого дело?

– Как это какое дело! А если ты родом из Франции?

– Почему бы и нет?

– В таком случае, хоть я и не одобряю твоего занятия, все же счастлив встретить соотечественника. Мое имя Беник, Беник из Роскофа. Я бы сказал, что у тебя бретонский акцент…

– Бретонский, – подтвердил незнакомец, почему-то очень смущенный. Потом вдруг поднял голову, взглянул на боцмана и вовсе растерялся, заметив слезы в его серых, суровых глазах.

– Мы напугали тебя своими разговорами? Но у нас и в мыслях не было вредить тебе.

– Ну что вы, напротив. – Смущение так не вязалось с грубоватой внешностью тюремщика. – Вы нисколько меня не задели.

– В таком случае объяснись!

– Что вы имеете в виду?

– Да как что?! Надеюсь, ты не убивал отца с матерью? Остальное – мелкие грешки. Ты поделился со мной табаком, а это немало. Кроме того, сразу видно, что ты патриот: разговор о родине тебя явно растрогал.

Последнюю фразу Беник намеренно произнес с бретонским акцентом.

– Довольно! Прошу тебя! – вскричал охранник.

– Вот-вот, я не ошибся, – произнес боцман. – Бретонец и вдруг охранник… Две вещи несовместные.

– О, Беник! Если бы ты только знал…

– Меня ты знаешь. Теперь назови свое имя.

– Кервен!

– Ты лжешь!.. Быть не может! Кервен – мой матрос с «Дорады». Ты, пожалуй, чем-то похож на него, только старше. Боже! Боже правый!

С этими словами боцман бросился к охраннику, стащил с него шляпу, заглянул в глаза и воскликнул:

– Я узнаю шрам у тебя на лбу Жан-Мари! Ты же исчез десять лет назад. Все думали, что ты сгинул… Господи! Кервен-старший!

– Мой брат тоже здесь?

– Если бы! Он в бегах, как и мы. Должен быть где-то в окрестностях Марахао.

– Беник, а что ты здесь делаешь?

– Мы попали в беду, я, мой племянник-юнга и вот этот господин, что лопает рыбу. Он парижанин, однако вполне достоин родиться в Роскофе. Это наш друг. А тебя-то как занесло в это кофейное царство? Разве здесь место бретонскому матросу?