Таким образом, моя позиция поддерживает теорию несводимости и эмерджентности, и ее лучше всего резюмировать следующим образом:

(1) Я считаю, что не существует биологических процессов, которые не коррелировали бы в малейших деталях с физическими процессами или не могли бы быть последовательно проанализированными в физико-химических терминах. Однако ни одна физико-химическая теория не может объяснить появления новой проблемы, и ни один физико-химический процесс как таковой не может решить проблемы. (Вариационные принципы в физике — такие как принцип наименьшего действия или принцип Ферма, — быть может, походят на решения проблем, но не являются ими. Со сходными целями теистический метод Эйнштейна использует Бога.)

(2) Если эта гипотеза состоятельна, то из нее можно вывести ряд различий. Мы должны отличать друг от друга: физическую проблему = проблему физика; биологическую проблему = проблему биолога;

проблему организма = проблему типа: Как мне выжить? Как мне размножиться? Как мне меняться? Как мне приспосабливаться?

рукотворную человеческую проблему = проблему типа: Как мне контролировать отходы производства?

Из этих различений выводится следующий тезис: проблемы организмов не являются физическими: они не являются ни физическими объектами, ни физическими законами, ни физическими фактами. Они представляют собой специфически биологическую реальность; они «реальны» в том смысле, что их существование может приводить к биологическим следствиям.

(3) Предположим, что некоторые физические тела «решили» проблему своей репродукции: что они могут воспроизводить себя — или точно, или, как кристаллы, с небольшими отклонениями, которые могут быть химически (или даже функционально) несущественными. И все же они могут не быть «живыми» (в полном смысле этого слова), если они не умеют приспосабливаться: для этого им необходима способность к воспроизводству плюс настоящая изменчивость.

(4) «Сущность» вопроса, по моей идее, состоит в решении проблем. (Хотя нам не следует говорить о «сущностях»; это слово употребляется здесь не всерьез). Как нам известно, жизнь состоит из физических тел (точнее, процессов), способных решать проблемы. Этому различные виды научил естественный отбор, то есть метод воспроизводства плюс изменчивости, который сам был обучен тем же методом. Регресс здесь не обязательно будет бесконечным — на самом деле, он может продолжаться до вполне определенного момента появления нового свойства.

Таким образом, такие люди, как Батлер и Бергсон, выдвинувшие, по моему мнению, совершенно ошибочные теории, тем не менее были правы в своей интуитивной догадке. Жизненная сила («хитрая»), конечно же, существует — но она сама, в свою очередь, является продуктом жизни, отбора, а не чего-то такого, как «сущность» жизни. На самом деле, это предпочтения, которые указывают путь. Но этот путь — не путь Ламарка, а путь Дарвина.

Это подчеркивание предпочтений (которые, будучи склонностями, диспозициями, недалеко отстоят от предрасположенностей) в моей теории носит, конечно же, совершенно «объективный» характер: нам не нужно предполагать, что эти предпочтения являются сознательными. Но они могут стать сознательными, сначала, я полагаю, в форме состояний благополучия и страдания (удовольствия и боли).

Мой подход поэтому почти с необходимостью приводит к исследовательской программе, которая требует объяснения появления состояний сознания в объективных биологических терминах.

Прочитав это резюме еще раз шесть лет спустя после написания[310], я почувствовал необходимость добавить еще одно резюме, с более простым и очевидным представлением того, как чисто селекционистскую теорию (теорию «органического отбора» Болдуина и Ллойда Моргана) можно использовать для оправдания определенных интуитивных аспектов эволюции, на которые обратили внимание Ламарк, Батлер и Бергсон, не делая никаких уступок доктрине Ламарка о наследовании приобретенных признаков. (Об истории органического отбора см. особенно великую книгу Алистера Харди «Живой поток».)[311]

На первый взгляд может показаться, что дарвинизм (в отличие от ламаркизма) не усматривает никакого воздействия на эволюцию со стороны адаптивных поведенческих инноваций (предпочтений, желаний, актов выбора) индивидуального организма. Это впечатление, однако, является поверхностным. Любая поведенческая инновация индивидуального организма меняет взаимоотношения между организмом и окружающей средой: она способствует принятию или даже созданию организмом новой экологической ниши. Тем самым организм своими действиями и предпочтениями отчасти отбирает селекционные прессы, воздействующие на него и его потомство. Таким образом он влияет на ход эволюции. Принятие нового образа действий или нового ожидания (или «теории») подобно открытию нового эволюционного пути. А различие между дарвинизмом и ламаркизмом состоит не в разнице между удачей и хитростью: ратуя за дарвинизм и отбор, мы не отрицаем и хитрости.

В своей книге Wissenschftslehere Больцано говорил об «истинах в себе», или, более широко, об «утверждениях в себе», которые он противопоставлял (субъективным) мысленным процессам, с помощью которых человек мыслит или воспринимает истины, или, более широко, воспринимает утверждения, истинные или ложные.

Проведенное Больцано различение между утверждениями в себе и субъективными мыслительными процессами всегда казалось мне чрезвычайно важным. Утверждения в себе могут стоять в логических отношениях между собой: одно утверждение может следовать из другого, они могут быть логически совместимыми или несовместимыми. Субъективные мыслительные процессы, с другой стороны, могут состоять только в психологических отношениях. Они могут нас беспокоить или успокаивать, пробуждать воспоминания или вызывать определенные ожидания; они могут заставить нас предпринять какие-то действия или оставить какое-либо планировавшееся действие незавершенным.

Эти два типа отношений абсолютно различны. Мыслительные процессы одного человека не могут противоречить ни мыслительным процессам другого человека, ни его собственным в другой момент времени; но содержание его мыслей — то есть утверждения в себе — конечно, может противоречить содержанию мыслей другого человека. С другой стороны, содержания, или утверждения в себе, не могут состоять в психологических отношениях: мысли в смысле содержания или утверждений в себе и мысли в смысле мыслительных процессов принадлежат двум совершенно различным «мирам».

Если м ы называем мир «вещей» — или физических объектов — первым миром, а мир субъективного опыта (такого как мыслительные процессы) — вторым миром, то мы можем назвать мир утверждений в себе третьим миром. (Теперь[312] я предпочитаю называть эти три мира «миром 1», «миром 2» и «миром 3»; Фреге иногда называл этот последний «третьим царством».)

Кто бы что ни думал о статусе этих трех миров — я имею в виду такие вопросы, как «существуют они на самом деле» или нет и можно ли мир 3 в некотором смысле «свести» к миру 2, а мир 2 — к миру 1, - мне кажется, что в первую очередь важнее всего как можно более жестко и ясно провести между ними границы. (Если наши границы окажутся слишком жесткими, это выявит последующий критицизм.)

В настоящее время необходимо прояснить границы между миром 2 и миром 3; и в этой связи нам придется столкнуться и выступить против следующей возможной аргументации.

Когда я думаю о картине, которую очень хорошо знаю, от меня может потребоваться определенное усилие, чтобы вспомнить ее и «поставить ее перед мысленным взором». Я могу провести различия между (а) самой картиной, (b) процессом представления, требующим усилия, и (с) более или менее успешным результатом, то есть представленной картиной. Ясно, что представленная картина (с), равно как и (b), принадлежит миру 2, а не миру 3. И все же я могу сказать о ней некоторые вещи, которые весьма аналогичны логическим отношениям между утверждениями. Например, я могу сказать, что мой образ картины в момент времени t₁ несовместим с образом в момент t₂, и даже, возможно, с утверждением типа: «На картине видны только голова и плечи нарисованного человека». Более того, представленная картина может быть названа содержанием процесса представления. Все это аналогично содержанию мысли и процессу мышления. Но разве кто-нибудь будет отрицать, что представленный образ принадлежит миру 2, что он является ментальным и что он на самом деле является частью процесса представления?