— Надо всё это заканчивать, — произнес он то, что я менее всего ожидала услышать. Затаив дыхание, я слушала, что шеф скажет дальше. — Хватит врать. Хотя я сам уже не понимаю, где ложь, а где правда. — Он усмехнулся и закончил: — Заигрались.

Я попыталась приподняться, чтобы заглянуть ему в глаза, но Костя только сильней прижал меня к себе. Мы так и лежали, больше не произнеся ни слова. У меня в голове царил хаос. Мысли метались, как обезумевшие пчелы. Что значит заканчивать? Со мной заканчивать? Или просто наш спектакль? А как мне смотреть в глаза его близким? Ладно бы сознался без меня, но я ведь и в этом стану полноправным участником. И как они отнесутся ко мне, узнав, что их гостеприимство будет оплачено? Да и будет ли он говорить про то, что платит мне за вранье? Но главное, что теперь будет с нами?! Неужели всё так и закончится?

— Костя, — не выдержав, позвала я. — Костя… Что будет потом?

Я вывернула голову и увидела, как он снова пожал плечом:

— Не знаю, — ответил шеф. — Мне нечего тебе ответить, пока нечего.

— А когда? Когда ты сможешь ответить?

— Уже скоро, — как-то невесело усмехнулся он.

Все-таки вывернувшись из объятий, я села и посмотрела ему в глаза:

— Это из-за Алёны? Ты же сам не свой со вчерашнего вечера. Почему ты никогда не говорил, что у Шурика есть сестра, и почему никто из его родных ни разу не произнес ее имени?

— Оу-оу, — Колчановский сел и накрыл мне рот ладонью. — Тише, тигра, я уже слышу, как воет в твоей голове Минотавр…

— Да к черту Минотавра, — отмахнулась я, оттолкнув его руку. — Я хочу знать. Я хочу знать правду. Почему ты не рассказываешь?

— А я должен? — спросил Костя, чуть сузив глаза.

— Мы ведь партнеры…

— И в нашем партнерстве я с тобой честен, — оборвал меня Колчановский. — А дальше территория закрыта. Это мои дела, и тебя они не касаются. Черт, — выругался он, когда я молча встала с постели и направилась в ванную. — Вера!

Я обернулась и поняла, что меня потряхивает. Тирада была достаточно прозрачна, чтобы я не услышала ответы на мои вопросы.

— Не беспокойтесь, Константин Георгиевич, — голос предательски дрожал, но я постаралась взять себя в руки. Не знаю, насколько получилось, но фразу я все-таки закончила. — Я всё поняла, и больше не буду вторгаться на вашу личную территорию. Вы мой начальник, я — подчиненная, и границы субординации мне известны.

— Да нет же, Вера, я не то хотел ска…

Я закрыла за собой дверь и включила воду, чтобы заглушить голос шефа. Вот тебе и доброе утро. Медленно выдохнув, я посмотрела в зеркало и зло стерла непрошеную слезинку. Мне было обидно, мне было так обидно! Еще вчера, несмотря на неожиданные перемены, мне казалось, что у нас всё хорошо, что у нас есть возможность начать НАШУ историю. Не была уверена, но надеялась, потому что был, черт возьми, Экс-ан-Прованс, где мы бродили, держась за руки. Было вчерашнее утреннее сумасшествие, прерванное Элеонорой. И был Марсель и волшебство его заката. Был шепот: «Как же ты мне нравишься», — и был безумно-нежный поцелуй, при воспоминании о котором до сих пор щемило в груди.

А сегодня всё превратилось в прах под ногами Алёны Поляковой, потому что именно ее появление привело к решению открыться близким. Значит, не хочет ее обманывать, не хочет, чтобы думала, что у него есть другая. И на мою репутацию, получается, ему тоже плевать. Так? А как же мои чувства? Как же мое достоинство? Из-за его аферы я столько о себе выслушала: от алкашки до дворняжки! И вот мне указали на мое место.

— Довольно, — велела я себе и стерла со щек новую влагу.

Моего достоинства у меня никто не отнимет. Я буду сидеть с гордо поднятой головой, и плевать, что обо мне подумают. Пусть буду стервой, пусть корыстной и лживой дрянью, плевать. И с этой проклятой любовью я разберусь… потом. Я смогу. Я всё смогу, я же Кольцова, я — дочь своих родителей и племянница дяди Вани, а уж его-то в рогалик не свернешь. Выдержу. И это тоже выдержу.

— Вера. — Я не ответила, и дверь содрогнулась от сильного удара: — Вера!

— Скоро выйду, — ровно ответила я, менее всего желая привлекать внимание к себе скандалом.

Из ванной я появилась в боевом расположении духа, собранная и готовая дать отпор любому, кто захочет меня обидеть — теперь мне уже не надо было притворяться. Мне не нужно было завоевывать доверие и дружбу. И терять этих людей уже было не страшно. Дурман прошел. В любом случае, я попыталась себя уверить в этом.

— Выйдите, пожалуйста, мне надо переодеться, — не глядя на шефа, произнесла я, подойдя к шкафу.

— Нет, — ответил он. — Я отвернусь. Переодевайся.

— Я не привыкла сверкать телесами перед посторонними мужчинами, — отчеканила я и ахнула, когда Колчановский пересек комнату и порывисто развернул меня лицом к себе.

— Хватит, — резко произнес он, тряхнув меня за плечи. — Выдохни и успокойся. Я не хотел тебя обидеть, прости за тон. Я просто не хочу рассказывать, понимаешь? Мне неприятно говорить об этом. Когда ты всё узнаешь, то поймешь — почему.

Я сжала его голову ладонями и попросила:

— Расскажи.

— Когда буду готов, — ответил Костя. — Не сейчас. Давай решать проблемы по мере их поступления. Хорошо? Сначала закончим с этим спектаклем.

— Из-за нее? — хмуро спросила я. — Не хочешь ей лгать?

Колчановский усмехнулся и отрицательно покачал головой.

— Ты права, но лишь отчасти. Потерпи, хорошо?

— Хорошо, — чуть поколебавшись, ответила я.

— Не так, — он как-то вымучено улыбнулся. — Скажи по-другому. Как будто мы не повздорили.

— Хорошо, Каа, — тихо откликнулась я, как-то сразу сообразив, о чем он просит.

— Кто еще будет понимать меня с полуслова? — усмехнулся шеф. — Спасибо, тигрик. И… не спеши. — Я кивнула, и Костя снова развернул меня к шкафу: — Одевайся, я не подсматриваю.

Сам он был уже одет. Судя по гладкому подбородку, Колчановский успел умыться, пока я спала, потом снова лег и ждал моего пробуждения.

— Костя, — позвала я, надев сарафан, который был на мне в день прилета.

— Можно поворачиваться?

— Да, — я сама развернулась к нему и, встретившись взглядом, кашлянула, прочищая горло: — Я хотела спросить, как ты собираешься подать нашу авантюру и меня?

— Не переживай, — он улыбнулся. — Просто доверься мне. Твое кресло же мы отбили без потерь и лишних подозрений. Верно? Я — мастер формулировок, — не без гордости закончил шеф.

— Индюк, — фыркнула я.

— Одно другому не мешает, — заметил Костя, и мне вдруг стало легче. Он протянул руку раскрытой ладонью вверх. — Идем, тигрик, опустим занавес. Время пришло.

Я подошла к нему, заглянула в глаза и ответила:

— Да, представление слишком затянулось. Пора выходить на поклон, — после вложила руку в его ладонь и медленно выдохнула.

— Я рядом, — произнес Костя. — Просто доверяй, как доверяла всё это время.

Мы вышли из комнаты и направились туда, откуда доносились голоса. Они привели нас в гостиную, где сидели Шурик, Люся и Станислав Сергеевич.

— Доброе утро, семейство, — приветствовал близких шеф.

— Доброе утро, — поздоровалась я следом.

Замолчавшие при нашем появлении Поляковы, переводили настороженные взгляды с Кости на меня, словно пытаясь найти какие-то ответы, на вопросы, понятные лишь им. Первой отмерла Люся. Она улыбнулась и приветливо махнула рукой:

— Привет, Колчановские, — сказала она. — Завтракать будете?

— Будем, — ответил за нас двоих шеф. Он дождался пока я сяду в кресло, затем сам устроился на его подлокотнике и положил руку мне на плечо. — Уважь, хозяюшка.

— Мне просто кофе, — попросила я, чувствуя, что съесть я точно ничего сейчас не смогу. Горло перехватывало спазмами от волнения.

— А мне что-нибудь пожевать, — высказал свое пожелание Костя.

Люся ушла на кухню, а мужчины перевели взгляды на нас. Шурик заметно нервничал. Станислав Сергеевич был спокоен.

— Костян, — наконец заговорил адвокат, — злишься? Это я ее позвал…