— Лебединое озеро, — опробовала я вариант Элеоноры Адольфовны.

— Хоть высплюсь, — не испугался Колчановский.

— Костя, у тебя работа, — попыталась я достучаться до сознательности владельца компании. — Ты должен мне на зарплату денег заработать.

— Кому должен, тому прощаю, — проворчал мерзавец из-под подушки.

Та-ак. Я уперла руки в бока и посмотрела на упрямца. Шеф, как и его совесть, мирно сопел, не думая реагировать на увещевания. Ладно. Мы пойдем другим путем. И мы пошли. Вторая подушка слетела с головы Колчановского, и сверху на него полилось чудодейственное снадобье.

— А?! — подскочил он, ошалело вращая глазами.

— Стакана на, — ответила я, сунув ему опустевшую тару.

Под тяжелым взглядом сузившихся глаз я вышла из спальни, покачивая бедрами и… с писком рванула в ванную, потому что за мной несся озверевший Горыныч, рыча, как тысяча тигров.

— Вера, открой! — потребовал шеф, стукнув кулаком в дверь.

— Ищи дурака, — ответила я, присаживаясь на край ванны.

— Мне не нужен дурак, мне нужен всего один маленький упыреныш, — заверил меня Костя.

— Ты должен успокоиться!

— Вот на кол посажу и успокоюсь, — пообещал Колчановский, и я возмутилась:

— Пошляк!

— Я имел в виду осиновый, — возмутился в ответ шеф. — Но ход твоих мыслей меня вдохновил. Дорогая, что ты слышала об инстинкте размножения, пробужденного похмельем?

— Умойся сначала, — заважничала я.

— На кухне что ли? В ванной окапался упырь, мне не прорваться.

— Ходи немытый.

— Да сейчас, — буркнул Костя, и дверь содрогнулась от нового удара. — Хочу в душ!

Посмотрите на него, пять минут назад ему немытым нормально валялось, а тут в душ приспичило. Я скрестила руки на груди и насупилась.

— Вера, открой!

— С грязнулями не разговариваю.

— Солнышко, а как же работа? Мне же денежки надо зарабатывать, — сменил подход Горыныч, превращаясь в Искусителя. — Много денежек. Знаешь, сколько кресел на них можно купить?

У меня уже было два кресла: здесь и на работе, так что зря разорялся. Похоже, он и сам это понял. За дверью воцарилась тишина. Я прислушалась, пытаясь понять, что там делает озверелый гоблин. Он безмолвствовал. Вскоре на кухне полилась вода, и я, подождав еще немного, все-таки приоткрыла дверь…

— Попалась! — торжествующе гаркнул шеф, вырывая у меня из рук дверь. После шагнул навстречу, вынудив отступить обратно в ванную.

— Костя, а я тебе завтрак приготовлю, — заискивающе пообещала я. — Пусти, а? Будь человеком.

— Не-а, — ответил он. — В период гона Горынычи становятся глухи на оба уха. Можешь рычать, сколько угодно, я тебя не слышу, — и он включил душ…

Когда мы все-таки добрались до кухни, я была мокрой с головы до ног, без одежды, кроме полотенца, обернутого вокруг тела, но рычать желания не появилось — мне было хорошо. Горынычи в период гона, оказывается, не только глухие, но и активные. Хотя они всегда активные… Ну, ладно, не об этом. В общем, мне было хорошо. И на волне благодушия я решила оставить заготовленные речи об обманутых ожиданиях и подмене тигров их родственниками.

— Женщина, корми добытчика, — велел шеф, объявляясь на кухне уже одетый в белоснежную рубашку и черные брюки.

— Держи свою корку хлеба, — ответила я, ставя перед ним завтрак, — заслужил.

Колчановский самодовольно ухмыльнулся. Я разместилась напротив, подперла щеку кулаком и смотрела на него, думая над тем, что хочу сказать. Вчера, пока мы ехали до дома, я успела успокоиться, но разговаривать смысла не было, потому я оставила все беседы на утро. У меня нашлось более важное на тот момент дело — разогнать собутыльников по домам: дядю к себе, шефа со мной в придачу к нему. Немного сопротивлялся только борец за мою нравственность — дядя Ваня, но Колчановский вдарил кулачищем себя в широкую грудь, заверив: «Иван…». После тряхнул кулаком, так и не закончив многозначительного многоточия, и дядя важно кивнул, забыв уточнить, что скрывалось под недосказанностью. Так что лазейку змей себе оставил, чем и воспользовался утром, потому что вечером получил по рукам и лег спать, как послушный мальчик.

— Как ты нас нашла? — спросил Костя, нарушая молчание.

— С помощью твоего детектива, — ответила я, улыбнувшись. — Ты, кстати, зря не ставишь свой телефон на блок, любой может нос сунуть. Почему ты его оставил дома?

— Так получилось, — сказал шеф. — Я понял, что забыл его, когда уже ехал в коттедж.

— Он на тебя сильно напирал?

Костя пожал плечами.

— Да нет, мы быстро нашли общий язык. Деловые люди. Кстати, отличный мужик, мне понравился.

— Ты ему, похоже, тоже, — усмехнулась я. — Костя, — он поднял на меня взгляд, — ты вчера сделал мне предложение…

— Я помню, — он допил кофе, поставил чашку на блюдечко и посмотрел на меня. — Иван меня не заставлял. Это было мое желание, о котором я ему сказал. Я просто торопить события не хотел. Все-таки только начали, потому мое предложение может показаться несерьезной блажью. Но мне времени хватило, чтобы сделать для себя нужные выводы. Я решил подождать, когда ты привыкнешь ко мне, но алкоголь ускорил дело. Так что я от своих слов не отказываюсь.

— У меня ничего нет, — ответила я. — Совсем ничего. Мои родители обычные люди. Богач у нас дядя Ваня. Но это его деньги…

Колчановский подпер щеку кулаком и ответил мне внимательным взглядом:

— Когда я решил, что хочу, чтобы ты вышла за меня, я еще твоего дядю в глаза не видел, и меня не волновало твое приданое. Почему сейчас должно что-то измениться?

— Но ты хотел выгодно жениться…

— А когда я был маленьким, то хотел стать летчиком, но это ведь не мешает мне любить дело, которым я занимаюсь. У меня есть доход от бизнеса, есть наследство родителей, и полезных знакомых хватает. Нет только любимой жены, но есть любимая женщина. Скажи «да», и у меня будет вообще всё. Но если не готова, то я торопить не буду. Пусть идет, как идет. Узнаем друг друга получше, притремся. Я свое решение принял. Дело за тобой. Что скажешь?

Я отвела взгляд. Это было заманчиво, так заманчиво, что у меня сердце прыгало в груди от волнения и желания кинуться ему на шею. Но я все-таки сдержала свой порыв. Мы и вправду еще так мало знали друг друга. Слишком всё было стремительно, и здравый смысл нашептывал не торопиться с ответом. Улыбнувшись, я отрицательно покачала головой:

— Пусть идет, как идет.

Он с минуту смотрел на меня, но все-таки кивнул, принимая ответ. На кухне воцарилось неловкое молчание. Я вывела на поверхности невидимую букву «К», затем подняла голову и смущенно улыбнулась:

— Не злишься на меня?

— За что?

— За то, что не рассказала про дядю, когда ты говорил о честности, — и поспешила продолжить, пока он ничего не сказал: — У меня тоже есть свой пунктик. Я вообще никому стараюсь не рассказывать, что мой дядя не последний человек в бизнесе. Не хочу, чтобы меня любили за чужие деньги, хочу, чтобы воспринимали такой, какая я есть. У меня был печальный опыт, и дядя Ваня отсеял таких ухажеров, за что я ему благодарна. Наконец он решил, что сам выберет мне мужа… В общем-то, поэтому я и сбежала. Не хотела, чтобы он или его финансы управляли моей жизнью. Да, я вроде как наследница всего его состояния, но меня это тяготит намного больше, чем радует. Это налагает определенные условности в поведении и ограничивает круг людей, с которыми я общаюсь. Дядя тоже сноб, еще похлеще твоих родных. Они готовы пересматривать свое отношение к людям, менять оценку. Мой же дядя упрям, и если сказал, что мне кто-то не подходит, то додавит человека и выкинет из моей жизни. Я вчера очень испугалась, когда вы исчезли…

— Мы поладили, — улыбнулся Костя. — Мы с ним в чем-то похожи, оба не сдаем позиции. Он попер буром, я пошел в ответку. Пободались и сели за стол переговоров. В общем, нашли общий язык.

— Я заметила, — усмехнулась я.

— Ты точно еще не готова? — вдруг спросил Костя. — В чем сомнения?

— Не дави на меня! — возмутилась я.