Ей хотелось швырнуть ему в лицо самые едкие оскорбления, но, к собственному смущению, она почувствовала, что вот-вот заплачет, и плотно сжала губы, рассердившись на себя еще больше. Брови Джесса угрожающе сошлись.

— Я приехал извиниться за все, что наговорил сегодня, — буркнул он. Как-то не похоже, чтобы он оправдывался!

— Превосходно, — процедила Сара. — Ты извинился, но для меня это особого значения не имеет. И мое мнение о тебе не изменилось.

Она попыталась захлопнуть дверь, но Джесс вовремя подставил ногу.

— Ну что тебе еще? — теряя терпение, воскликнула она.

— Я только что понял, что явился сюда не извиняться, — выпалил Джесс, и не успела Сара опомниться, как он поймал ее за плечи и притянул к себе.

— Убери руки! — вскрикнула она, но его губы уже завладели ее губами в безжалостно-крепком поцелуе. Шок, ярость и постыдно-жгучее наслаждение заставили сердце Сары бешено заколотиться, но она даже не пошевелилась, не желая доставлять своему врагу удовольствие яростным сопротивлением.

И едва он разжал руки, как Сара отпрянула, пытаясь нашарить дверную ручку.

— А что, именно грубое насилие заводит тех метелок, с которыми ты спишь? — прошипела она и, прежде чем Джесс успел ответить, резко захлопнула дверь перед его носом и обессиленно прислонилась к косяку, боясь двинуться с места, пока не услышала шум отъезжающей машины. Слезы почему-то высохли, и теперь девушка сухими, горящими бешенством глазами оглядывала с такой любовью выбранные предметы обстановки: прелестную фарфоровую вазу, антикварную табуреточку для ног, маленький столик в стиле Людовика XIV. Любимые, дорогие веши, подлинники, прекрасные символы прекрасной жизни, которую она желала для себя и своих будущих детей.

Уже в сумерках Картер Рейнолдс, удобно устроившийся в своем домашнем кабинете, повесил трубку и повернулся к огромному круглому окну. Перед ним расстилалась панорама Сан-Франциско, окутанная легким туманом, таинственная, волнующая, прекрасная. Через две недели придется сменить все это на вечноголубые безмятежные небеса Палм-Бич — паломничество, ставшее давней традицией многих поколений его семейства, традицией, которую его бабка ни при каких условиях не позволит нарушить.

За последние несколько лет эти ежегодные поездки в Палм-Бич становились для него все более невыносимо тоскливыми, казались назойливым вмешательством в его жизнь, но после этого телефонного звонка будущее неожиданно засверкало новыми гранями.

Картер просидел в кабинете еще около часа, со своей обычной тщательностью обдумывая все возможные варианты и повороты событий, и наконец нажал кнопку внутреннего переговорного устройства.

— Где миссис Рейнолдс? — спросил он у слуги.

— По-моему, отдыхает в своей комнате перед ужином, сэр.

— А моя дочь?

— Читает книгу миссис Рейнолдс.

Довольный, что может застать сразу обеих женщин, Картер встал и направился на третий этаж, отведенный, по решению семейного архитектора, под хозяйские покои сорок лет назад. .Презрев такое удобство, как лифт. Картер поднялся по широкой лестнице с затейливо изогнутыми перилами из кованого железа, повернул направо, прошел по коридору, обитому панелями и увешанному портретами в тяжелых резных рамах, с которых строго смотрели на него предки.

— Я рад, что вы вдвоем, — приветствовал он Парис, открывшую дверь, и приветливо улыбнулся, стараясь не показать, что задыхается в этой мрачной комнате с постоянно задернутыми темно-бордовыми шторами, не пропускавшими света, пропитанными назойливым сладким запахом лаванды. Едва заметно поморщившись, он обнял Парис за плечи и кивнул бабке, сидевшей в барочном кресле у камина. Господи, да Эдит Рейнолдс не берут ни годы, ни болезни! Белые как снег волосы убраны в строгий узел, высокий ворот серого платья заколот большой филигранной брошью с рубинами. Настоящая светская дама эпохи Регентства! Английская герцогиня!

— Что тебе, Картер? — повелительно бросила она. — Говори, да поскорее! Парис остановилась на самом интересном месте.

— У меня для вас потрясающая новость! — объявил он, учтиво дождавшись, пока дочь усядется. — Мне только что звонила Слоан. Она неожиданно передумала и решила приехать к нам в Палм-Бич на две недели.

Бабка облегченно вздохнула, но Парис сорвалась с места и подлетела к нему.

— Молодец, — похвалила Эдит, . — царственно наклонив голову и слегка растягивая губы в гримасе, которая при очень живом воображении могла бы сойти за улыбку. Но Парис неприязненно косилась на отца, совсем как чистокровная кобылка, готовая взбрыкнуть и ускакать прочь при малейшем движении жокея.

— Ты… как ты можешь спокойно заявляться сюда и как ни в чем не бывало извещать меня обо всем в самую последнюю минуту, словно свою служанку! Я думала, что она не приедет. Это несправедливо. Я вовсе не обязана с ней нянчиться. И не поеду ни в какой Палм-Бич.

— Парис, не мели вздор. Разумеется, ты едешь с нами, — вежливым, но не допускающим ни малейших возражений тоном изрек он слова, обладающие, по-видимому, силой и властью приговора. — И пока мы еще здесь, я хотел бы, чтобы ты проводила побольше времени с Ноем. Вряд ли тебе удастся выйти замуж за человека, которого ты всячески стараешься избегать. Он просто не подумает обратить на тебя внимание.

— Я вовсе не избегаю Ноя, просто его здесь не было.

Он ездил в Европу, как тебе хорошо известно.

— Но непременно явится в Палм-Бич. И пока мы будем там, можешь заодно наверстать потерянное время, чтобы наконец окрутить его и раз и навсегда покончить с этим.

Кортни Мейтленд, сидя на подлокотнике кресла, неодобрительно наблюдала, как брат складывает бесчисленные папки в два дипломата.

— Не успел примчаться из Европы, как снова линяешь, — проворчала она. — За целый год и двух месяцев дома не пробыл.

Ной на секунду оторвался от сборов, чтобы бросить взгляд на пятнадцатилетнюю девушку в узкой черной юбке «стретч», едва прикрывавшей бедра, и ярко-розовом топе. В этом наряде Кортни выглядела несносной хорошенькой избалованной девчонкой с сомнительным вкусом. Что же, по мнению Ноя, первое впечатление отнюдь не было обманчивым.

— Где ты покупаешь все эти дешевые тряпки? — брезгливо морщась, осведомился он.

— Черта с два! Это последний писк! Конечно, такой старик, как ты, понятия не имеет, что носит молодежь!

Самый крутой прикид!

— Ты походишь на панельную девку.

Кортни предпочла пропустить нелестное замечание мимо ушей.

— И сколько же ваше высочество на этот раз собирается пробыть в отъезде?

— Полтора месяца.

— Бизнес или развлечения?

— Всего понемногу.

— Именно так ты характеризовал поездку в Парагвай, когда брал меня с собой, — напомнила она, картинно вздрогнув. — Дождь лил как из ведра, не переставая, а твои так называемые приятели повсюду таскали с собой автоматы:

— Не правда. Автоматы были у их телохранителей.

— А у твоих партнеров — пистолеты. У меня глаза зоркие! Не обманешь!

— Тебе все привиделось.

— Ладно, ты у нас святой, а я все наврала. Это был не Парагвай. Перу. Там твои дружки уж точно были вооружены до зубов. Я все тряслась, думала, что начнется пальба.

— Теперь я наконец вспомнил, почему перестал брать тебя в деловые поездки. Ты как заноза в заднице.

— Просто я умная и наблюдательная! Листок бумаги слетел со стола, и Кортни едва успела его подхватить и протянуть брату.

— Это все одно, — буркнул он и, наспех просмотрев документ, сунул его в портфель. — Так уж и быть, скажу. На этот раз я еду не в Южную Америку, а в Палм-Бич. Помнишь, такой курортный городок? У нас еще там дом. Каждый год мы ездим туда на твои зимние каникулы. Твой отец там живет. И завтра мы с тобой тоже окажемся в уютном родовом гнездышке.

— Ни за что! Папа целыми днями станет торчать на поле для гольфа. Ты же либо запрешься в кабинете и будешь висеть на телефоне, либо удерешь на «Призрак»и там, посреди океана, снова начнешь вести нескончаемые переговоры. Надоело!