— Бабушку Франсис? — Парис поколебалась и виновато качнула головой. — Да я смертельно ее боялась. Как, впрочем, и все окружающие. И дело не в том, что она была злой и сварливой, хотя это чистая правда. Просто у нее отродясь не имелось того, что называют душой.

Именно такой ответ Слоан надеялась услышать.

— В таком случае ее можно считать главной виновницей того, что произошло, — полушутя заметила она. — Впрочем, так оно и было на самом деле.

Слоан рассказала Парис о том, что случилось в тот день, когда мать Картера прибыла во Флориду и увезла с собой драгоценного сыночка. Парис молча слушала, и Слоан видела, как сестра уходит в себя, замыкается, словно не в силах поверить, что отец и бабка оказались способны на такую жестокость.

— Главное, необходимо помнить, — весело заключила Слоан, — что в то время отцу было всего двадцать семь. Слишком молодой, привыкший жить в роскоши, а тут вдруг вынужден содержать жену с двумя детьми. Должно быть, он смертельно напугался. Мать, вероятно, убедила сына, что она лучше знает жизнь, напомнив, что после смерти отца компания нуждается в руководстве. И Картер не мог не поверить ей. Кто знает, что было на самом деле? С тех пор он, должно быть, совершенно переменился.

— Наверное, ты права, — выдохнула Парис после недолгого раздумья.

— И еще одно нельзя упускать из виду: мама и не имели между собой абсолютно ничего общего. Он не любил ее. Для него она была всего-навсего красивой наивной провинциалкой, которая влюбилась с первого взгляда в опытного сердцееда-красавца, светского человека и залетела после единственной ночи.

— И он попытался поступить как подобает порядочному человеку и женился, — вставила Парис. :

— Не совсем. Приехав в Сан-Франциско, чтобы сообщить Картеру о своей беременности, она случайно наткнулась на его родителей. Они пришли в такую ярость, узнав о похождениях сыночка, что, когда тот ночью вернулся домой, велели ему убираться вместе с мамой.

Слоан сочла за лучшее не открывать сестре всей правды: Картер явился вдребезги пьяным, и родители посчитали беременную несчастную девочку последней каплей, точкой в длинном списке его безумных выходок. Слоан, помолчав, осторожно затронула самую болезненную тему, из-за которой, собственно, и начала весь разговор:

— После развода наших родителей тебе наговорили немало ужасных вещей, и со стороны отца и бабушки это просто недопустимо, но если хорошенько подумать, тут нет ничего удивительного.

— Собственно говоря, все эти пакости придумывала в основном бабушка Франсис.

—  — Охотно верю, особенно после всего, что ты мне про нее рассказала, — попыталась пошутить Слоан.

— Да, но папа слышал все, что она несет, и ни разу не попытался вступиться за маму.

Слоан от неожиданности растерялась, но ее немедленно осенило. Вот он, подходящий случай!

— К этому времени он стал старше, и не исключено, что втайне стыдился содеянного. Согласись, нелегко признать, что родная матушка склонила его к нечестному поступку! Он, очевидно, очень любил тебя и не хотел выглядеть в твоих глазах подлецом.

Давая Парис время хорошенько все обдумать, Слоан поднесла к губам стакан с, водой и решила усилить впечатление:

— По-моему, разведенные пары вечно чернят друг друга перед детьми.

— Верно! А какие гадости говорила об отце мама?

Вот это удар! Слоан едва не поперхнулась и, машинально отставив стакан, огляделась, словно в поисках поддержки.

— Несколько лет назад какой-то подросток выхватил у мамы сумочку. В день суда она выступила свидетелем защиты и умоляла судью оказать вору снисхождение. — Слоан усмехнулась и добавила; — Она так старалась добиться своего, что прямо-таки разливалась соловьем!

— И его освободили?

— Еще бы Судья объявил, что если пошлет мальчишку в тюрьму, то не сумеет отделаться от ощущения, что наказывает ее.

— Какая чудесная история!

— А по-моему, не слишком. Неделю спустя он стянул ее машину. Позже объяснил, что посчитал маму настоящей размазней. Видимо, так оно и есть.

И тут Парис словно прорвало. Она засыпала Слоан вопросами о матери, которых хватило на весь день.

Разговор с Парис о матери так увлек Слоан, что она даже забыла о Ное. Но вот настало время одеваться к ужину, и Слоан почувствовала невероятное волнение. Она так торопилась, что была готова задолго до приезда водители.

Оставалось только выбрать платье.

Заглянув в ее комнату, Парис предложила помочь. Внимательно пересмотрев весь гардероб сестры и похвалив привезенные наряды, она, однако, решительно покачала головой и объявила, что в этом случае не обойтись без длинного платья.

— Не слишком роскошного, — пояснила она, — но обязательно с летящей юбкой, соблазнительно обрисовывающей ноги при каждом шаге.

Убедившись, что сестра не привезла с собой ничего в этом роде, Парис обняла ее и повела к себе. Ее шкаф был буквально набит одеждой. Тут оказалось куда больше модных туалетов, чем во всем магазине Лидии, а в смежной комнате висели в ряд недошитые наряды, над которыми работала Парис.

Слоан наблюдала, как Парис принялась вынимать из шкафа платья, одно роскошнее другого, решительно отвергая каждое по причинам, не вполне понятным Слоан.

— Вот оно! — наконец-то торжествующе объявила она, извлекая открытое белое платье без бретелек. — Ну как?

Слоан показалось, что платье чем-то похоже на красную полотняную «рубашку» Сары, если не считать цвета и длины. Однако она промолчала, покорно давая облечь себя в новый наряд. Но едва Парис потянула вверх молнию и повернула Слоан к зеркалу, девушка ахнула. Лиф обтягивал грудь, как перчатка, юбка чуть расширялась от бедер и изящно ниспадала на пол. Гроздья вышитых белых цветов с золотыми листьями и стебельками украшали корсаж и были рассеяны по подолу.

— Господи, — прошептала Слоан, — как красиво!

— Ты еще не видела остального, — заговорщически подмигнула Парис, накидывая на ее плечи прозрачный палантин с рисунком из белых и золотых листьев. — А теперь осталось только найти подходящие украшения.

Она стала выдвигать ящички, встроенные прямо в стену.

— А как насчет волос? — взволновалась Слоан. — Может, причесаться по-другому?

Она поспешно подобрала падавшие на плечи волосы и, свернув в слабый узел, закрепила на затылке.

Парис озабоченно рассматривала два золотых филигранных колье и, наконец сделав выбор, обернулась:

— Твоя прическа идеальна, как и макияж, но к ней нужны серьги. Эти то, что надо!

Она приложила к ушам сестры длинные сверкающие золотые капли.

Слоан надела серьги и застегнула широкое колье, не в силах отвести взгляда от своего отражения. Каким волшебством сумела Парис так изменить ее внешность?

Она повернулась к сестре, чтобы поблагодарить, но та исчезла и вернулись несколько минут спустя с тремя бутонами белых роз.

— Я их стащила из цветочной аранжировка на одном из столов, — пояснила она, прикалывая цветы к волосам Слоан.

— Интересно, знает кто-нибудь, куда мы отправляемся? — спросил Пол, когда водитель в униформе открыл дверцу «роллс-ройса».

— Только не я, — покачала головой Слоан, — но так или иначе, а сегодня все дамы будут у твоих ног.

Ее волнение оказалось таким заразительным, что даже Пол пришел в беззаботное настроение.

— Им не повезло! Я уже в компании самых прекрасных дам во Флориде! Парис, вы хотя бы догадываетесь, куда мы едем?

Парис, удивительно похожая на райскую птичку в своем шелковом ярком саронге, устроилась рядом с сестрой.

— Знаю, — поддразнила она, — но не выдам Ноя! Однако, посмотрев на сгоравшую от любопытства сестру, немного смягчилась:

— Пожалуй, намекну, так и быть! Будем ужинать в самом изысканном ресторане Палм-Бич.

— И каком же именно? — допытывался Пол, широко улыбаясь.

— Он называется «Призрак».

На лице агента появилась странная гримаса, и Слоан невольно подумала, что ему знакомо это название.