«Не надо, не говори никому!» — попросила Стася, но уже успела огорчиться за свой длинный язык, потому что Вига была жуткая болтушка. «Конечно не скажу!» — отписалась подруга, но звучало это неубедительно.
Потом Стася попыталась писать, но от жары или внутренней тревоги ничего не сочинялось. Она посидела ещё немного и с досадой захлопнула крышку ноутбука, вспомнив Писателя. Да, необходимо вдохновение. И Стася опять представила Писателя на старом чердаке. А что на чердаке у них? Интересно. Она вышла в коридор второго этажа и окинула взглядом люк, ведущий на чердак дома. Потом притащила снизу лестницу, залезла на неё и рванула крышку…
На чердаке было сухо и пыльно. Пространства здесь оказалось не так много, и всё оно было забито ящиками, связками старых газет, какими-то тюками. Посередине пылился комод и каркасный металлический манекен на одной резной ножке. Стася сразу вспомнила, что когда-то он стоял в её спальне и бабушка сказала, что манекена зовут Люси. На аккуратную госпожу Люси надевали Стасины платьишки, и она хранила их в полном порядке.
Стася решила, что Люси снова будет жить с ней в комнате. Она с трудом спустила её по крутой лесенке и, удовлетворённая, вернулась обратно. На комоде нашёлся большой плоский ящик. Она рукавом стёрла с него пыль и замерла. Старый проигрыватель!
У бабушки с дедушкой в доме было не так много богатств, но одна из ценностей — этот проигрыватель. Дедушка привёз его, вернувшись после какого-то рейса. Бабушка же купила на рынке пару пластинок. И вот они тоже нашлись — лежали рядком в коробке.
Стася, с бьющимся сердцем, оттащила находки вниз в гостиную, села, как в детстве, перед печью на ковре, подключила проигрыватель и стала перебирать забытые пластинки. Здесь была пара её любимых сказок, сборники песенок… Но она с трепетом искала другую… Вот эту! На большом картонном чехле был нарисован строгий мужчина в белом кудрявом парике, в руках он держит скрипку. «Антонио Вивальди “Времена года”» — прочла Стася знакомое название. В детстве она думала, что Вивальди — это Бог, потому что он сочинил музыку, которая заставляла её переноситься в особенный мир. Скрипки Вивальди мгновенно отзывались у неё внутри, их вибрации пронизывали всё её существо до мурашек. Как будто она распласталась на море, которое заполнило её и, качая, несло в неведомые края.
Слушая музыку, Стася порой оказывалась в весеннем лесу, где с посветлевших веток тихо падала первая капель; иногда на рукав ей опускались снежинки, медленно сыпавшиеся с чёрного неба, а под ногами трещали заледенелые воды; временами над ней вились грозовые тучи, а она стояла среди моря колышущейся спелой нивы и заворожённо смотрела на сверкание молний…
На обороте чехла от пластинки были стихи, посвящённые каждой мелодии. Оказывается, Стася помнила их наизусть… Она сняла с проигрывателя крышку, осторожно локтём протёрла пластинку, поставила свой самый любимый отрывок — «Зиму». И стала слушать.
И вот уже перед ней хмурое заснеженное поле, старые тополя по краям дороги и озябший путник, который в бессилии бредёт по холодной неприветливой позёмке, кутаясь в старинный плащ. Он очень замёрз и еле передвигает ноги. А равнодушный ветер рвёт последние полевые травы, перемешивает их с колючим снегом и горстями швыряет ему в лицо. Руки путника давно закоченели и ничего не чувствуют. Он падает и, прислонясь к дереву, вглядывается вдаль, почти потеряв надежду. И вдруг видит огонёк. Путник встаёт из последних сил и ускоряет шаг, а Стася, закрыв лицо руками, как в детстве, заливается горючими слезами, надеясь, что он успеет дойти по этой жестокой метели, его пустят и обогреют добрые люди.
Такой её и застала вернувшаяся бабуля. Сначала Старая Ксения испугалась, увидев рыдающую внучку, но, услышав музыку, всё поняла.
В детстве Стася с закрытыми глазами, раскинув руки, кружилась по гостиной под Вивальди и припевала: «Бабуля, я летаю… Я вижу сверху море и каждый камешек на дне. Бабуля, там, в воде, играют русалки… Там стайка золотых рыбок. Как сверкает их чешуя! Как хорошо летать!!!» И кружила она так, пока в изнеможении не падала на мягкий ковёр, словно в траву.
— Стася, — тихо позвала Ксения.
Девушка вздрогнула и сквозь слёзы улыбнулась:
— Прости, я покопалась на чердаке.
— Всё в доме — твоё, — успокоила её бабушка.
— Значит, ты не рассердишься, что я взяла к себе госпожу Люси?
— Старый манекен? О! А я совсем и забыла о нём. Конечно, если она тебя не стеснит в комнате.
Ксения устало села на диван, и только сейчас Стася увидела, какая она бледная.
— Бабуль, ты хорошо себя чувствуешь? — встревоженно спросила внучка.
— Устала. И голова болит.
— Я всё время думаю, что тебя всё же надо было показать врачу после падения.
— Да ладно, мелочи всё это… — отмахнулась Старая Ксения, — полежу и пройдёт. Голову напекло.
Весь вечер Стася крутилась вокруг бабушки. Она заставила её раньше лечь спать, открыла в её комнате окна, впустив свежий воздух с моря, и лёгкие шторы весело затрепетали в отсветах заката, словно дом вздохнул полной грудью. Пионы в вазе на тумбочке от сквозняка тоже закачались, напомнив о себе запахом…
А потом Стася допоздна читала бабуле свои новые сказки, пока та не заснула с лёгкой улыбкой на устах.
Стася встала и у порога ещё раз оглядела бабушкину спальню: обои в мелкий цветочек, старенький сосновый комодик с белоснежной салфеткой и фотографиями в резных рамках; шляпка с плюмажем, висящая на стене; кровать, отделанная вязаными кружевами… Здесь каждая вещица необычная. Бабуля всё старалась украсить — любая коробочка была ею расписана и раскрашена; порванные книги она реставрировала так, что те после починки были лучше, чем из типографии, и выглядели как музейные в обложках из атласных лент и кружев. Старый абажур Ксения вышила бабочками и стрекозами из бисера и бусин, и он стал роскошным. Каждую вещицу хотелось потрогать, поразглядывать, удивляясь при этом неиссякаемой фантазии мастерицы. Мир Старой Ксении… Тут было спокойно и уютно. Стася тихо закрыла дверь.
Весь вечер она переписывалась с Вигой и Стасом. А потом перед сном вышла подышать в остывший от дневной жары сад. Она включила огни и сидела, отхлёбывая малиновый чай, словно в волшебном лесу. В полночь запел соловей. Невидимый певец заливался чарующими серебристыми трелями так сладко, что его песня мгновенно растревожила ей сердце, напомнила о любимом. Стася, как никогда, пронзительно почувствовала, что прямо сейчас отчаянно хочет к нему прижаться, ощутить его, прикоснуться к его волосам.
Она вынесла на крыльцо ноутбук, и у неё родилась грустная нежная сказка о расставании, но прекрасной встрече…
С утра, быстро переделав дела, уговорив бабушку не утомляться, Стася отправилась к ведьмам. На дворе опять было словно в парной. От земли шло марево, и трава переливалась, будто в дымке. Так бывает только перед душным днём, когда от солнца идёт марь, как от поставленной на плиту чугунной сковороды. Она ещё до конца не нагрелась, но ты уже знаешь, что ещё чуть-чуть и чугун будет исходить жаром, отчего в кухне станет нечем дышать. Само солнце напоминало засахаренный липовый мёд — секунда, и он растечётся, затопит весь мир, пропитав собой всё, до последней травинки. Тогда пахнуть им будут и деревья, и волосы, и песок, и море…
Даже металл лестницы к пустоши был таким горячим, что Стася почти не касалась разогретых перил.
Поднявшись вверх, она остановилась и огляделась. Зацвёл шиповник, которого здесь было видимо-невидимо. Издали казалось, что вечерние облака зацепились за колючие кусты и, за ночь разметавшись, так и остались на ветках нежными лоскутами. А ветер носил запах цветов, смешивая его с духом трав и нагретого хвойного леса, превращая в насыщенный аромат лета, юности и счастья.
Стася шла медленно, наслаждаясь летним днём. Особенно в те моменты, когда одно из малочисленных облачков заходило на солнце и наступал миг блаженной прохлады.
Вдруг Стася увидела, как по кромке леса, поднимая пыль, едет большая машина. Когда она поравнялась с девушкой, из окна авто высунулся Януш и приветливо махнул ей рукой:
