Уцепившись за дерево, Стася поплыла к месту, где раньше была лестница, надеясь, что там остались ещё какие-то выступы, по которым могла бы взобраться, хотя не представляла, как можно сделать это с поломанной ногой. Волны всё время швыряли её на скалу.

Остатки лестницы торчали метрах в четырёх над поверхностью воды. До них было очень высоко. Что же делать? Вернуться в разрушенный дом, уповая на то, что он устоит? Но не снесёт ли её в море?

Вода бесцеремонно трепала уставшее тело девушки. Стася чувствовала себя тряпичной куклой, чудом зацепившейся за одну из металлических балок, на которой когда-то держалась лестница. Девушка часто уходила под воду, накрываемая мощными волнами, но каждый раз, барахтаясь, выныривала, долго откашливалась и судорожно хватала ртом воздух.

А море вокруг неё билось в новых приступах конвульсий. Оно скалилось, обнажая в темноте рваные клыки, бросалось на утёсы и, зловеще урча, грызло каменные глыбы. Словно душевнобольной в болезненном пароксизме, с помутневшим взором, непредсказуемый, неуправляемый, и от этого бесконечно страшный.

Руки Стаси устали, тело замёрзло, силы быстро покидали её. «Какая глупая смерть… Бабушка, помоги!» — в отчаянии подумала она, а потом стала кричать во весь голос:

— Бабушка, помоги! Бабушка, помоги!!!

Стасины руки уже ничего не чувствовали, она не знала, сколько времени висит здесь, под шквалом, методично бьющим её тело о скалу. Она кричала, пока голос не охрип, и дальше просто шептала одними губами: «Бабушка, помоги…»

Сил больше не было. И надежд тоже. Она смотрела на свои бледные исцарапанные руки, освещаемые молниями, и уже не пыталась унять озноб, от которого стучали зубы.

Вдруг ей показалось, что наверху мелькнул свет. Стася старалась приглядеться, но ливень мешал. Есть ли там кто? Возможно, её ищут? Однако теперь она даже крикнуть не может, совершая одну роковую ошибку за другой…

И вдруг её сердце бешено забилось — кто-то спускался по лестнице. Она с трудом стянула с себя светлую кофту, отяжелевшую от воды. Оставшись в одном белье, отчаянно начала размахивать ею в темноте. Её увидели. Она услышала сквозь гул:

— Подожди! Держись!

И фигура вновь стала подниматься. Прошли мучительные двадцать или тридцать минут. Стасин взгляд с надеждой был прикован к вершине спуска.

Тёмная фигура появилась опять, кто-то спустился до края уцелевшей лестницы и бросил Стасе верёвку. Пару раз девушка пыталась ухватиться за неё, но соскальзывала. Она совсем выбилась из сил, и всё же продолжала бороться. Пробовала вновь и вновь, но у неё не получалось. Стася видела, что человек в темноте что-то делает, и поняла, что он, привязал верёвку к лестнице, а потом прыгнул в воду. Прыжок был сильный, Стасю обдало брызгами и отнесло на какое-то расстояние, человек скрылся под водой и бесконечно долго не показывался. Наконец он вынырнул рядом с ней. Она узнала его. Это был Януш.

— У меня сломана нога, — прохрипела Стася.

Он кивнул, быстро подтянул девушку к себе, схватил верёвку, обвязал вокруг её талии, сильно сдавив кожу, и стал забираться по верёвке вверх, цепляясь за скалу. Добравшись до лестницы, начал тянуть Стасю наверх. Она тоже пыталась цепляться за скользкие выступы, но получалось плохо, поломанная нога висела плетью.

Когда он наконец подтащил её к краю уцелевшей лестницы и схватил, Стася увидела, что его ладони стёрты в кровь. Он освободил её от верёвки, взял на руки и понёс вверх.

Поднявшись на пустошь, парень направился к маяку. Дверь была выбита. Видимо, Януш сделал это, когда искал верёвку.

В комнатке с пультом управления от генератора горел свет, хоть и тусклый, с перебоями. Но здесь слишком дуло в зияющий дверной проём, и Януш занёс Стасю в сам маяк, который страшно гудел и стонал от урагана. Там было темно, зато безветренно.

В техническом помещении парень отыскал сухую робу, которую надел на Стасю, в аптечке обнаружил бинт и соорудил из него и дощечки лангетку на раненую ногу девушки. Кожа на том боку, которым Стасю кидало на камни, была чёрно-сизой, и Януш сорвал с окна шторку, сложил её и аккуратно подоткнул под кровоподтёки, чтобы девушке было удобнее… И только тогда, прислонившись к стене спиной, он сел рядом и откинул голову, стараясь отдышаться…

Над ними рычала буря. Она завывала, металась и колотила в стены. Но в маяке было сухо и пахло пылью…

Стася наконец согрелась и немного пришла в себя. У неё перестали стучать зубы.

— Как ты здесь оказался? — сорванным хриплым голосом спросила она.

— Я почувствовал, что ты в опасности. Отец и брат уехали на машинах в город, поэтому я пошёл пешком…

— Но ведь ты должен был улететь…

— Я не смог, — ответил он глухо, глядя вверх, в темноту маяка.

— А где Ева? — продолжала расспрашивать Стася, пытаясь собрать мысли и сложить в голове мозаику событий.

— Она всё поняла… Она очень хорошая девушка… Но… — он повернулся к Стасе и сказал: — Разве ты не понимаешь: я увидел, что она немного похожа на тебя, но… но не ты…

Он замолчал, зашмыгав носом, а потом продолжил:

— Я с детства хотел увидеть тебя и боялся… Боялся разочарования… Но оказалось, что ты в сто раз лучше выдумки… Я ведь тогда принёс тебе гирлянды, чтобы ты вспоминала обо мне. Чтобы осветить твою жизнь так же, как ты внезапно осветила мою… Но понял, что опоздал… И ничего не мог поделать… — Януш снова умолк, подбирая слова, а потом сказал: — Знаешь, как-то отец подарил мне добротные рыбацкие сапоги. Они были надёжные и прочные. В них было удобно и хорошо… Это была незаменимая любимая обувь… Но через какое-то время мать решила, что они поношенные, больше мне не нужны и выбросила их… И сколько бы у меня после этого не было сапог, я понимал, что лучше тех уже не будет. Можно и не искать… Когда я тебя увидел там, в темноте, в первый раз, я подумал, что ты, как те сапоги, можно и не искать другую — лучше уже не найдёшь… Что это раз и навсегда. Что это сильно и по-настоящему.

Он повернулся к Стасе. Она беззвучно плакала.

— Прости меня, вот я дурак… — расстроенно погладил он её по голове, неловко пытаясь утешить, — не умею говорить и делать комплименты. Обидел тебя… Сравнил с сапогами… Глупо всё получилось… Но я неспециально…

— Нет-нет, — мотала она головой, — я не обижаюсь.

— Ну, хорошо, — обрадовался он и прижал её к себе так сердечно и сильно, что опять испугался, не сломает ли ей что-то ещё.

Глава 37

Через час, немного обсохнув, Януш взял Стасю на руки и понёс до фермы. Четыре километра он нёс её не останавливаясь, по размытой дороге. Она обняла его за шею, а он, прерывисто дыша, рассказывал, как отстроит ей заново дом.

Стасе, укрытой непромокаемой робой, было на его руках тепло и спокойно.

Семья Януша, увидев их в окна, выскочила в полном составе. Они засуетились, помогая внести Стасю в дом, задавая вопросы и бегая вокруг сына и девушки.

Когда через час, умытая и перевязанная, Стася в чистой одежде была спущена к столу, то её досыта накормили и опять расспрашивали…

Ей очень понравились эти простые, скромные люди.

— Никогда не бывало такой бури в наших краях, — качал головой отец Януша.

— Да, — подтверждала, кивая, его жена Берта, — жуть, а не буря.

…Засыпая в их доме, в чистой сухой постели, Стася думала, что существует на земле и доброта, и искренность, и честность, и любовь.

К утру Великая буря, как её сразу же нарекли в окрестностях, прекратилась. Януш отвёз Стасю в городскую больницу, где ей наложили гипс и зашили пару рваных ран на теле. Януш боялся, что она захочет остаться у матери, но Стася решила вернуться к ним на ферму, куда её звала вся его семья. Только на обратном пути из города девушка попросила парня заехать в Медовую бухту.

У маяка он помог ей выбраться из машины.

Они стояли у края скалы и смотрели вниз. Над всем пространством Медовой бухты сияла огромная яркая радуга. Вода сошла, море выглядело так же, как и прежде, но вещи из полуразрушенного дома разбросало по всему побережью.