Третий, к сожалению моему уцелел. А когда я, ревя от боли в спине, все-таки расправил крылья и прыгнул с края утеса, он уцепился одной рукой за спинной гребень, ногами уперся в скрещение плечевых ремней, и свободной рукой принялся расшатывал ближайший меч...

Больно-о-о!!!!

Я буквально обезумел от боли так, что не видел и не слышал ничего, а думать мог только об одном: как избавиться от смертельно опасной букашки! Я не мог достать его ни лапами, ни зубами — этот гад всякий раз прятался за выступами спинного гребня, регулярно втыкая меч и продвигаясь все выше, к основанию шеи. Моей шеи!

Лутин уже почти добрался до цели, когда я все-таки сумел подловить его без опоры. Он как раз в очередной раз вытащил меч и буквально на миг отвлекся — не уцепился руками и ногами за плечевые ремни или выступ гребня, а сидя на почти горизонтальной спине, воровато оглянулся. И наткнулся на мой взгляд!! Всего на какой-то миг... но мне этого хватило. Потому что вцепившись в его взгляд всей своей силой, я одновременно, едва не ломая крылья, «встал на крыло», на несколько секунд повиснув в воздухе почти вверх лапами.

Должен сказать, дрался лутин до конца. Уже летя вниз, отдаляясь от меня, он все-таки извернулся и вонзил меч в уже и так поврежденную перепонку левого крыла. На миг мне показалось, что он удержится, но тут меч, раздиравший кожу, ударился о крыльевую кость, дернулся, чуть развернулся... и все. Лутин камнем рухнул вниз, а я... Остался.

Дальнейшее мне помнится... смутно. Как я держался в воздухе, с разорванным крылом,  с торчащими в спине мечами, с зияющими там же ранами, с текущей из них кровью — не могу понять до сих пор. Силой воли? Магией?

Кажется, я летел в сторону Цитадели, во всяком случае, я точно помню, как планировал в ту сторону... вполне возможно, призвав на помощь ветер, и довольно сильный. Скауты потом показывали скрученные винтом деревья и утверждали, что это я. Хм...

В любом случае, к концу пути у меня не было сил даже реветь, я едва дышал, отплевываясь кровью, и лишь с помощью призванного ветра кое-как держал себя над деревьями. Каждый взмах крыльями, казалось отдавался в спине больнее, чем все предыдущие вместе взятые, а лес внизу тянулся уже целую вечность, когда северные башни Цитадели буквально возникли из окутавшего мои глаза тумана.

Я из последних сил попытался взмахнуть крыльями, усилить призванный ветер, но тут силы и магические и физические внезапно оставили меня и последним, но зато самым ярким воспоминанием стала ринувшаяся к морде заснеженная дорога.

Сначала была пустота и темнота. Потом появился голос. Прекрасный, нежный женский голос. Он звал за собой, манил, заставлял вслушаться и я...

Вслушался:

— Дурость полнейшая! Просто какая-то феноменальная глупость! Этот Сарош, похоже головой припечатался куда раньше, чем все тут говорят! Всего-то нужно было засесть где-нибудь в укромном месте, зализать царапинки на спине, а уж потом идти потихоньку в Цитадель. Ногами!

Ох!

Как будто холодной водой окатили!

Вот же... как там... сестра «милосердия»!

Я вдохнул поглубже и, не открывая глаз, попытался разобраться в ощущениях тела. Лапы — болят, но терпимо. Грудь — тоже болит, но дышу, а значит терплю. Спина почти нормально... пока не пошевелился. А вот едва только попытался двинуть крыльями, как прострелило болью так, что аж в груди захолодело... и кажется, я даже потерял сознание.

Во всяком случае, очнувшись в следующий раз, я уже не услышал чарующего голоса... а жаль. Еще раз проверив ощущения, почувствовал, что лапы и грудь почти не болят, так — умеренно ноют, правое крыло просто немного затекло, от долгой неподвижности, левое... тоже ноет, чешется и, кажется, за что-то зацепилось.

Непроизвольно дернув крылом, я глубоко вдохнул и, морщась от резанувшей нос вони, открыл глаза.

— Не дергайся. Знаю, воняет. Но ты терпи, уж лучше пусть воняет, чем нестерпимо болит, — женский, вернее девичий, если не сказать девчачий голос сказал откуда-то из-за крыла.

Приподняв голову, я увидел девушку, почти девочку, закутанную в белый медицинский балахон, осторожно смазывавшую длинный-длинный шов на перепонке левого крыла какой-то вонючей мазью. Клода, помощница придворного целителя, когда-то плотно сбитая сероглазая, рыжеволосая пышечка, более чем средних лет. Мда, проклятье молодости изменило ее весьма. Хотя сладости она и сейчас уважает.

«Что?» —  выдохнул я.

— Что?! — ее руки продолжали невесомо порхать над моим крылом. — Да почти и ничего. Так, мелочи! Сначала Лауру притаскивают из лесу раздавленную, следом Михася, об стенку стукнутого, а потом, в качестве, так сказать десерта, к концу дня — дракона, разбитого всмятку, с крылом изодранным в клочья. Откуда вы все взялись? Да еще в один день! Чем вы там, в лесу, занимались?

«Извини, — вздохнул я, — ну, вот так вот как-то... война...»

— Ох, да ладно тебе! Все вы мужики... Только и знаете: война, война! Мать родна! А нам бабам вас заштопывать... — она вдруг всхлипнула, — да лечить... Молчи лучше! Ящерица крылатая... безмозглая...

Я покаянно помолчал, глядя в пол. Тем временем девушка вытерла слезы, поправила косынку на огненной шевелюре, и опять взяла в руки вонючую баночку.

— Ты вот лучше скажи, герой, с кем ты там повстречался, таким страшным? Не каждый день, знаешь ли, у ворот Цитадели падают полумертвые драконы! Так кто это сделал? Гигант? Дикий дракон? Грифон?

Отчаянно смутившись, я опустил голову:

«Карлики. Лутины. Один лутин. Вернее, трое, но потом — один. Паршивцы спрыгнули мне на спину, пока я рассматривал трупы их дружков».

Она утешающе улыбнулась:

— Что ж теперь-то? Поймали в ловушку, со всяким может случиться. Надеюсь ни один из них живым не ушел?

После ее слов я немного повеселел:

«Ну, у меня не было возможности проверить, но кажется не ушел. Уж последний-то точно!»

— Вот и хорошо, вот и молодец! — она похлопала меня по морде, убрала подальше вонючий пузырек и пошла к выходу. — Сейчас позову Брайана и Электру, а ты не вздумай двигаться! Как целитель тебе говорю!

«Угу», — послал я мысль в ответ, приподнимая голову и осматриваясь.

Я лежал на присыпанной соломой брусчатке, судя по запахам, пробившимся сквозь вонь мази — недалеко от кухни. Значит, сначала меня затащили внутрь стен Цитадели... интересно, кто и как это сделал? Потом уже над моим бесчувственным телом поставили пару больших ярмарочных павильонов и согрели воздух жаровнями. Меня самого зафиксировали тюками соломы, заодно разложив на них левое крыло, как на столе.

Неплохо придумано — решил я, разворачивая голову и осматривая повреждения. Перепонка оказалась зашита надежными, но ужасно грубыми стежками, чуть ли не сапожной дратвой. А уж длина шва... И с такой дырищей в перепонке я еще как-то летел!

«Охо-хо, нескоро я полечу, ох, не скоро», — вздохнул я, выворачивая шею, чтобы осмотреть спину.

По всей длине моя бронзовая шкура была испятнана следами разрезов — немногим более аккуратными швами, все еще влажными от той же мази.

— Не тяни шею, не тяни, свернешь — вправлять не будем! — весело сказал кто-то от входа в палатку.

Вздрогнув, я повернул голову вперед, едва не сбив с ног енота-морфа, как раз подошедшего ближе.

— Ну как тут поживает мой самый большой пациент? — присев, Брайан пропустил над собой мою шею и принялся осматривать швы на крыле. — На что жалуетесь?

«Есть хочу... — смущенно пробормотал я. — Ну и так... повернуться хочется,  а нельзя... и крыло затекло...»

— Отлично... нет, просто великолепно... — мурлыкал под нос енот, легонько трогая затянутой в полотняную перчатку лапой, многочисленные швы. Потом он фыркнул и сморщил нос: