Таким образом, соотношение сил в Европе может частично быть восстановлено через возрождение Франции, но это в высшей степени проблематично и, конечно, еще не будет иметь места непосредственно в послевоенном периоде, о котором мы должны подумать теперь.
2. Всякая оценка возможности курса политики СССР должна зависеть от хода войны, из того как она отражается на России, состояния, в котором Сов. Союз выйдет из войны и обстоятельств, при которых война окончится. Если поражение германских армий состоится, главным образом, благодаря действию Советских войск и до того как полностью развернется военная мощь Великобритании и США, позиция России на европейском континенте будет неприступной. Русский престиж будет настолько велик что облегчит установления в ряде европейских стран коммунистических правительств и, естественно, Советский Союз соблазнится вести работу в этом направлении. Более того, русские смогут тогда забрать с германских фабрик оборудование, в котором они будут нуждаться для восстановления русской промышленности, не считаясь с нуждами Великобритании и США. В результате Советский Союз может стать совершенно независимым от той помощи, за которой при других обстоятельствах он был бы вынужден обращаться к нам и к Америке и будучи таковым не захочет больше приспосабливаться к той политике, которую Англия и Америка могут пожелать вести.
Эта возможность сама по себе является доводом за установление тесных отношений с Советским Союзом уже теперь, пока еще его политика расплывчата, чтобы иметь как можно большее влияние на формирование его политики в будущем.
3. Но если Россия будет окончательно истощена войной, тогда, нуждаясь в англо-американской помощи для восстановления страны, Сталин будет вынужден, хотя бы временно, следовать политике наиболее приемлемой при таком, менее монопольном положении СССР. Если бы могли быть уверены, что события развернутся именно таким образом, то можно было бы выразить, что нам не нужно идти на уступки и жертвы на этой стадии и считать, что мы сможем добиться того, чтобы Сталин неизбежно равнял свою политику по политике Великобритании и Америки, ибо он зависел бы от этих двух стран в конце войны. Но, очевидно, что мы не можем рисковать рассчитывая на это и простое благоразумие требует, чтобы мы в наших планах исходили из предпосылки, что если мы хотим сотрудничества русских после войны, то должны быть готовы сделать для них эту политику выгодной. Более того, применение такой политики будет трудным и необоснованным процессом и если мы хотим ей следовать, то должны начать вести ее уже сейчас не дожидаясь окончания войны.
4. Безусловно, на практике будет трудно согласовывать англо-русское сотрудничество с англо-американским: советская политика — безнравственна; американская политика преувеличенно нравственна, по крайней мере в том, что касается не американских интересов. В Америке до сих пор широко распространено недоверие и нелюбовь к России, усилившиеся после подписания последней пакта с Германией и нападением России на Финляндию. Но, поскольку, мнение Америки принимает все более реальное направление под влиянием войны это отношение может постепенно измениться особенно потому, что русские могут оказать ценную помощь Америке в предупреждении возрождения японского милитаризма на Дальнем Востоке. Вопрос о балтийских государствах является первым примером столкновения принципов СССР и США: советское правительство одобрило атлантическую Хартию[101], но в тоже время пытается обойти один из принципов Хартии, тогда как США, по крайней мере в данный момент, считает их священными. Если дело дойдет до прямого политического конфликта и нам нужно будет выбирать между США и СССР, мы несомненно решим вопрос в пользу англоамериканского сотрудничества, как более необходимого, более естественного основанного на более широкой и давней базе, чем англо-русское сотрудничество.
5. С другой стороны, мы должны будем удерживаться от каких либо действий, которые могут усилить уже существующее у советского правительства подозрение, что мы намерены рассматривать заключение мира только как англо-американское дело, где русские интересы могут быть игнорированы или не учтены.
6. На практике это означает, что для того, чтобы успешно примирить наиболее уязвимые места американской и русской политики и координировать нашу политику с политикой той и другой страны, нужно советоваться с американским правительством по всем пунктам наших переговоров с советским правительством и добиться его одобрения, или по крайней мере, согласия на все англо-советские мероприятия. Там где возможно мы будем прибегать к обсуждению и решениям, с участием всех трех сторон.
7. При рассмотрении пункта 2, а именно о наилучшем способе действий в связи с требованием Сталина признать нами за СССР границы 1941 г., возникают затруднения, вытекающие из наших собственных интересов:
а) на первый взгляд требование Сталина кажется умеренным, если мы подумаем о том, что он мог бы потребовать гораздо больше, как например, контроль над Дарданеллами, сферу влияния на Балканах, одностороннего навязывания Польше русско-польской границы, доступов к Персидскому заливу и к Атлантическому океану с предоставлением русским норвежской и финской территории. Конечно, нам могут возразить, что у нас нет оснований полагать, что теперешнее требование Сталина является окончательным и что за ним в свое время не последуют другие требования. Но даже если это и так, то удовлетворение нами этого требования не означает, что мы не будем противиться дальнейшим требованиям, которые могут последовать. Поступая таким образом, мы только усилим наши позиции.
б) С чисто стратегической точки зрения, как раз в наших интересах, чтобы Россия снова обосновалась в Прибалтике, с тем, чтобы иметь возможность лучше оспаривать у Германии господство на Балтийском море, чем она могла это делать с 1918 г., когда для доступа к Балтийскому морю имелся только Кронштадт.
в) Конечно, нельзя делать эту или другую уступку Сталину без того, чтобы не потребовать ответной услуги за услугу.
По своей восточной манере мыслить, он истолковал бы как проявление слабости, если бы мы этого не потребовали. Кроме того, настаивая на этом, мы устанавливаем правила, что взаимные уступки нам являются необходимым условием, что затруднит советскому правительству возможность производить на нас нажим с требованием дальнейших уступок, то есть, толкнуть нас на «скользкий путь».
Список возможных контртребований, которые мы могли бы пред’явить я указываю в приложении.
г) Нельзя отрицать того, что требование Сталина о прибалтийских государствах и, хотя в меньшей степени, требование о финской и бессарабской территориях, едва ли находится в соответствии с принципами, изложенными в Атлантической Хартии, в которой говорится о том, что союзные государства не стремятся к территориальному или иному расширению и к таким территориальным изменениям, которые могут итти против свободно выраженной воли самого народа, что они хотят восстановления суверенитетных прав и самоуправления там, где они были насильно отняты. Удовлетворение требований Сталина также противоречит условию, изложенному в Хартии, что союзники будут уважать права всех народов самим выбирать желательную им форму правления.
С другой стороны Сталин может возразить, что он:
1) требует возвращения только того, что уже являлось русской территорией до войны и что теперь оккупировано немцами; 2) что прибалтийские государства сами голосовали за присоединение к СССР, в соответствии с принципами, изложенными в атлантической Хартии и 3) что финская и румынская территории были предоставлены СССР по договорам законно заключенным с Финляндией и Румынией.
д) Если мы соглашаемся с изложенной мной в первой части доклада необходимостью тесного сотрудничества с Советским Союзом после войны, то я считаю, что доводы в пользу удовлетворения требований Сталина убедительны, если бы не серьезное затруднение, создаваемое атлантической Хартией и боязнь в Америке ко всему, что носит характер принесения в жертву свободы независимых наций. Мы должны также учесть, что американское правительство, вероятно, будет весьма недовольно нашими уступками советскому правительству в том, что оно считает основными принципиальными вопросами.
