Миллер решил проявить выдержку, и такая задорная песня с хлестким текстом служит тому подтверждением, поэтому моя ворчливая задница вынуждена страдать в одиночестве. Движимая безрассудством, я надеялась задеть его, подняв другую тему.

— Почему ты сбросил звонок Уильяма?

— Потому что ситуация вышла из-под контроля, Оливия. Меня из-за тебя в дурдоме за своего принимать начнут. А ты из-за меня теряешь терпение. — В его голосе слышится тоска. Чувство вины. Я невольно киваю, молчаливо соглашаясь. Все и вправду зашло слишком далеко. Я и вправду из-за него выхожу из себя.

— Ты говорил о каком-то Чарли. Кто он?

Перед ответом Миллер делает глубокий вдох. В то время как я задерживаю дыхание.

— Аморальный ублюдок.

И все. Больше он не говорит ничего, и с моих губ срывается следующий вопрос, хотя я предвижу результат.

— Ты в ответе перед ним?

Наступает неловкая тишина, и я готовлюсь к подтверждению, которое последует.

— Да.

Голова раскалывается от вопросов, которые я поначалу так легко отмела в сторону. Миллер отвечает перед мужчиной по имени Чарли. Я могу только вообразить, что он собой представляет, если Миллер боится его.

— Он может причинить тебе вред?

— Я прилично зарабатываю для него, Оливия. Не думай, что я боюсь. Это не так.

— Тогда почему мы сбежали?

— Мне нужно перевести дыхание, для того чтобы обдумать, как лучше с этим справиться. Я уже говорил тебе, что это не так просто, как уволиться. И просил довериться мне, пока я с этим разбираюсь.

— И как твои успехи?

— Уильям выиграл мне немного времени.

— Как?

— Он сказал Чарли, что мы с ним повздорили. И что он ищет меня.

Я хмурю брови.

— Уильям сказал Чарли, что ты его разозлил?

— Ему нужно было как-то объяснить, что он делал в моей квартире. Даже с большой натяжкой не скажешь, что Уильям и Чарли хорошие приятели, как и я с Уильямом. Как ты могла догадаться. — Я фыркаю в ответ на его шутку. — Чарли не должен знать о моем перемирии с Уильямом. Это доставит тому немало неприятностей. Я от него не восторге, но даже ему не пожелал бы вывести из себя Чарли, и неважно может ли он постоять за себя.

Я опять ничего не соображаю.

— Что это значит для нас? — Из-за страха перед ответом мой голос звучит невнятно.

— Андерсон считает, будет лучше, если я вернусь в Лондон. Я не согласен.

С облегчением выдыхаю. Я не собираюсь возвращаться в Лондон, если ему придется скрывать меня и продолжать развлекать женщин, пока не найдет выхода из сложившейся ситуации.

Миллер ободряюще стискивает меня в объятьях, будто догадывается, о чем я думаю.

— Я никуда не поеду, не уверившись, что тебе не грозит опасность.

Опасность?

— Ты знаешь, кто за мной следил? — Короткая звенящая тишина только усиливает мою тревогу. Миллер просто смотрит на меня, пока я осознаю всю серьезность ситуации. — Это был Чарли?

Он медленно кивает, и земля уходит у меня из-под ног.

— Он знает, что ты причина, по которой я уволился.

Должно быть, Миллер почувствовал охватившую меня панику, потому что бросил расческу и повернул меня к себе, устраивая на своих коленях. Я окружена им, но сегодня этого мало для того, чтобы почувствовать себя лучше.

— Доверь мне решить эту проблему.

— Какой еще у меня есть выбор? — спрашиваю я. Это не телевикторина. Есть только один вариант ответа.

У меня нет выбора.

Миллер пытался задобрить меня, и весь остаток дня мы провели, катаясь по Нью-Йорку на двухэтажном туристическом автобусе. Он ласково мне улыбнулся, когда я, игнорируя гида, решила дать краткий обзор достопримечательностей, которые мы проезжали. Он внимательно слушал и задал несколько вопросов, на которые я с удовольствием ответила. Когда мы сошли с автобуса, Миллер выглядел расслабленным и даже охотно отправился в местный гастроном. Поначалу меня испугала царившая там суматоха, но потом я привыкла. Быстро сделала заказ, и оплатила еще быстрее. А потом мы ели, прогуливаясь — опять что-то новое для Миллера. Ему было не по себе, но он не жаловался. Я наслаждалась этим, но тайно, как будто с нами такое каждый день.

После утренней ссоры и в придачу к ней многочасовой прогулки ощущаю себя как выжатый лимон и не в состоянии стоять на ногах, когда мы возвращаемся в пентхаус. Двенадцать лестничных пролетов кажутся непреодолимым препятствием, но вместо того, чтобы побороть страх и вызвать лифт, Миллер подхватывает мое измученное тело на руки и поднимается наверх. Я как всегда наслаждаюсь близостью и собираю остатки сил, чтобы прильнуть к нему. Хоть и не могу удержать сонные глаза открытыми, мне все еще доступны осязание и обоняние. Его крепкие мышцы и неповторимый аромат, проникающий мне в нос, затягивают в мир грез, в котором каждый сон лучше предыдущего.

— Как же я хочу сейчас оказаться в тебе, — бормочет он, опуская меня на кровать. Даже открываю глаза, слыша его тихий сексуальный тембр.

— Я не против, — соглашаюсь быстро, но сонно. Миллер снимает с меня зеленые конверсы и аккуратно ставит их рядом. О скрупулезности свидетельствует то, сколько времени у него занимает вернуться, чтобы раздеть меня. Миллером движут его навязчивые привычки и желание поклоняться мне. Он расстегивает джинсовые шорты и стягивает их с меня.

— Ты слишком устала, сладкая девочка. — Он складывает шорты и убирает их к обуви. У меня совсем нет сил сказать, что он прав на все сто. Сейчас я не годна ни на что.

Миллер приподнимает меня, чтобы откинуть одеяло, а затем заботливо опускает на матрас.

— Подними руки. — Прежде чем топ закрывает обзор, я замечаю намек на дерзкую улыбку. Подчиняюсь только из-за усилий, которые прилагает мужчина, чтобы стянуть с меня футболку, и как только оказываюсь без бюстгальтера и трусиков, на выдохе падаю на спину и перекатываюсь на живот. Миллер долгим жарким поцелуем касается моего плеча.

— Возьми меня в свои чудесные сны, Оливия Тейлор.

Я не в состоянии выразить согласие, не способна произнести ни звука. Погружаюсь в сон и последнее что слышу — это знакомое мурлыканье Миллера.

Увиденные сны были чудесными, и в них присутствовал Миллер, расслабленный и как всегда безупречный. Я открываю глаза, и темнота вокруг сбивает с толку. Создается впечатление, что я проспала целую вечность. Я бодра и полна сил начать новый день… только вот утро еще не наступило. Ощущаю, как за спиной прогибается матрас и ко мне прижимается Миллер. Хочу пожелать доброго утра, но это некстати. Вместо этого поворачиваюсь к нему и зарываюсь лицом в его заросшую щетиной шею. Делаю глубокий вдох и просовываю колено между его бедер.

Он отзывается на мое стремление к близости и не останавливает, пока я ерзаю, чтобы устроиться поудобнее и вдыхаю его. Повисает уютная тишина, пока Миллер не начинает напевать «The Power of Love», отчего я улыбаюсь.

— Ты пел ее в самом начале наших отношений. — Прижимаюсь губами к ямочке под адамовым яблоком и аккуратно посасываю, затем провожу языком по его подбородку.

— Да, — соглашается он, когда я прикусываю его нижнюю губу. — Ты ввергла мой идеальный мир в полный хаос.

Миллер не дает мне обдумать сказанное, укладывая на бок к себе лицом и повторяя мою позу. Все еще темно, но глаза уже привыкли, и я могу разглядеть его.

И мне не нравится увиденное.

Отрешенность.

Озабоченность.

— Что случилось? — Отодвигаюсь назад, пульс учащается.

— Мне нужно сказать тебе кое-что.

— Что? — восклицаю, включая прикроватную лампу; комнату заливает тусклый свет. Моргаю, чтобы снять напряжение с глаз и поворачиваюсь к Миллеру. Он уже сидит, а на его лице читается раздражение. — Говори, — настаиваю я.

— Обещай, что выслушаешь меня. — Он берет меня за руку и крепко сжимает. — Обещай, что дашь мне закончить, прежде чем выйдешь из…

— Миллер! Просто скажи! — Окутывающий меня холод лишь усиливает панику.