— Он принадлежит мне, — убираю ладонь Миллера со своей руки и делаю шаг вперед, — телом и душой. — Игнорирую укол тревоги, возникающий в результате легкого сомнения, которое Кэсси явно пытается скрыть. Я — его свет, но в тоже время прекрасно осознаю, что он — определенный вид тьмы для меня. Но это не имеет значения. Нет меня или него, есть только мы. — Ты понимаешь?

Она пристально смотрит на меня, пока Миллер молчит на заднем плане, позволяя мне высказаться.

— Понимаю.

Я целую вечность прожигаю ее взглядом, не желая уступать. И не моргаю. В итоге Кэсси опускает глаза. Выиграв безмолвную битву, я поворачиваюсь на босых ногах и оставляю их за спиной.

Почти добираюсь до верха лестницы, когда слышу, как закрывается входная дверь.

— Оливия. — Спокойный оклик разрывает мне сердце. Я поворачиваюсь, крепко держась за перила. — Ей тоже нужно выбраться. Я не оставлю ее одну. Мы вместе застряли в этом мире, вместе и уйдем.

— А она желает уйти?

— Да, — заявляет он, делая шаг вперед. — Я не могу видеть тебя грустной.

Качаю головой.

— Невозможно.

— Я захлопнул дверь. Вот и все. Здесь только мы.

— Но этот мир все еще снаружи, Миллер, — тихо произношу я, — нам стоит открыть дверь и встретиться с ним лицом к лицу.

Ухожу, оставляя его в полном смятении.

Нечто личное нужно ему так же сильно, как и мне, и я ненавижу себя за то, что лишаю этого нас обоих.

Миллер не лишил нас нашего. Он присоединился ко мне в кровати через несколько минут. Когда подвинулся ближе, мне хотелось отказать ему, обидеть за то, что обидел меня, даже если сделал этого не напрямую. Однако я не отказалась от его восхитительного тепла, моя собственная потребность в утешении перевесила желание наказать.

Он всю ночь крепко обнимал меня, ограничивая возможность извиваться и ерзать, так что утром мы проснулись в той же позе. Не произнося ни слова, мы просто лежали, когда взошло солнце. Я знала, что он не спит, потому что мои волосы закручивали, а к шее прижимались губы. Затем Миллер пальцами скользнул вниз по моему бедру и обнаружил, что я готова к обоготворению и хочу этого. Меня взяли сзади, прижавшись всем телом, и по-прежнему не слышалось ни единого шепотка, только ровное тяжелое дыхание. Это умиротворяло. Приносило покой. И мы кончили в унисон.

Крепко держа, Миллер впился зубами в мое плечо, подрагивая внутри меня, а затем отпустил и толкнул на спину, прежде чем устроиться сверху. Он по-прежнему молчал, как, впрочем, и я. Он убрал волосы с моего лица, наши горящие взгляды встретились и целую вечность не отпускали друг друга. Думаю, Миллер этим сказал больше, чем когда-либо мог выразить словами. Даже неуловимое «я тебя люблю» никогда бы мне не открыло того, что я увидела в его глазах.

Меня заворожило.

Я попала под его мощнейшие чары.

Миллер разговаривал со мной.

На несколько мгновений нежно прикоснувшись губами к моим, он отстранился и ушел в душ, пока я, задумавшись, заворачивалась в простыни. На прощание нежно поцеловал меня в волосы и провел большим пальцем по моей нижней губе. После душа Миллер стащил телефон с прикроватной тумбочки и некоторое время играл с ним, прежде чем положить мне в руку, поцеловать мои веки и выйти. Я не задавала вопросов, позволив ему удалиться. Только потом опустила глаза и увидела, что в интернете открыт Youtube и на экране Жасмин Томпсон. Включила песню и внимательно слушала, как она поет мне «Ain’t Nobody». После того как она закончила и в комнате снова воцарилась тишина, я еще долго лежала. Наконец убедив себя встать, вымылась и провела утро за уборкой дома, слушая трек на повторе.

Затем отправилась я проведать Нан. И не стала протестовать, заметив Теда снаружи. Не жаловалась, когда он следил за мной весь день. Не откусила Уильяму голову, когда добравшись, нашла его выходящим из больницы. Не ответила, когда Грегори устроил очередной нагоняй за то, что втянула его в свои преступные дела. И не игнорировала ни одно из сообщений Миллера. Но меня захлестнуло волной разочарования, стоило лечащему врачу объявить Нан, что ее не выпишут до завтрашнего дня. Что-то связанное с отправкой ее домой с нужным лекарством. Она, конечно же, подняла шум, но, не желая принимать на себя всю тяжесть бабушкиного недовольства, я хранила молчание.

Сейчас я дома, уже десятый час; сижу за столом на кухне и скучаю по знакомому запаху сытной, тяжелой еды. Слышу тихое гудение телевизора из гостиной, где Тед устроил себе базу. Часто улавливаю звонок его мобильного, на который он быстро отвечает тихим шепотом, несомненно, убеждая либо Уильяма, либо Миллера, что я здесь и со мной все в порядке. Я сделала ему бесчисленное количество чашек чая и лениво поболтала ни о чем. Даже снова осторожно заговорила о своей матери и ничего не получила в ответ, кроме косого взгляда и замечания, что очень на нее похожа. Он не поведал ничего такого, чего бы я уже не знала.

Звонит мой телефон. Опускаю взгляд на стол, где он лежит, и удивленно поднимаю брови, видя на экране «Сильвия».

— Привет, — произношу, надеясь, что хорошо замаскировала безнадежность в голосе.

— Привет! — Кажется, она запыхалась. — Я бегу к метро, но хотела позвонить тебе как можно скорее.

— Зачем?

— Недавно в бистро заходила одна женщина и спрашивала о тебе.

— Кто?

— Не знаю. Она довольно быстро ушла, когда Дэл спросил ее имя.

Я выпрямляюсь в кресле, разум лихорадочно работает.

— Как она выглядела?

— Шикарная блондинка, очень хорошо одетая.

Сердце догоняет разум и пускается вскачь.

— Около сорока?

— За тридцать, но чуть меньше сорока. Ты знаешь ее?

— Да, знаю. — Прикасаюсь ладонью ко лбу и ставлю локоть на стол. София.

— Грубая корова, — возмущенно шипит Сильвия, и я согласно фыркаю. Но какого черта она делает? Следит за мной?

— Что ты ей сказала?

— Ничего особенного, только то, что ты больше не работаешь в бистро. Кто она?

Делаю глубокий вдох и откидываюсь на спинку кресла, задетая напоминанием, что у меня больше нет работы.

— Да никто.

Несмотря на усталость, Сильвия смеется. Оскорбленно и недоверчиво.

— Ну конечно, — говорит она. — В любом случае, просто подумала, что тебе стоит знать. Я на станции, так что соединение может прерваться в любой момент. Заскочи на следующей неделе. Приятно будет встретиться.

— Обязательно, — соглашаюсь я без энтузиазма. Глупо, но я не хочу наблюдать, как моя замена аккуратно справляется с кофемашиной или разносит знаменитые сэндвичи с тунцом.

— Береги себя, Ливи, — мягко прощается Сильвия и отключается прежде, чем я успеваю заверить ее в этом. Правда, ответ был бы не убедительней предыдущего обещания как-нибудь заскочить.

Начинаю набирать Миллера, но застываю, когда на экране высвечивается незнакомый номер. Долго смотрю на мобильный, испытывая глубоко укоренившуюся внутри тревогу, которая требует не брать трубку.

Конечно же, я ее игнорирую и делаю совершенно противоположное, отвечая на звонок.

— Алло. — Звучит робко и нервно. Однако мне не хочется, чтобы человек на другом конце провода знал о моем состоянии, поэтому когда не получаю ответа, повторяю, в этот раз прокашлявшись и придав тону уверенность. — Алло?

Ничего, ни шороха на заднем фоне. Делаю вдох, чтобы заговорить снова, но улавливаю знакомый звук и задерживаю только что втянутый воздух. Я слышу слова. Знакомый голос с иностранным акцентом, хриплый и низкий.

— Миллер, дорогой, ты в курсе, как я к тебе отношусь.

Глотаю воздух, стараясь не подавиться им.

— Знаю, София, — мягко и снисходительно подтверждает Миллер. Это заставляет меня чувствовать себя отвратительно.

— Тогда почему ты продолжаешь избегать меня, — интересуется она также нежно. Воображение быстро рисует сцену на другом конце провода. И мне совершенно не нравится то, что я вижу.

— Мне требовалась передышка.