— Лучше тебе самому завязать, — признаю поражение и протягиваю ему галстук. Миллер отталкивает мою руку и, поднимая меня за бедра, усаживает на стойку.

А затем невинно целует и поднимает воротник своей рубашки.

— Нет, ты это сделаешь.

— Я? — осторожно спрашиваю. — Но я ведь все испорчу.

— Без разницы, — произносит он. Я кладу руки ему на затылок. — Хочу, чтобы ты его завязала.

Нервничая и удивляясь, я разглаживаю серебристый шелк, кладу его сверху на шею так, что ткань спускается каскадом по его груди с двух сторон. Я сомневаюсь, и руки дрожат. Вдохнув и убедив себя в победе, начинаю аккуратно завязывать галстук. На сто процентов уверена, что в жизни Миллера Харта никто не делал подобного.

Ощущаю напряжение, но пытаюсь успокоиться. Нет, я действительно беспокоюсь. Проверяю узел, рассматриваю с разных углов. На мой невооруженный взгляд, он завязан идеально, но для Миллера это будет катастрофа.

— Готово, — объявляю, наконец-то опуская руки на колени. Я все также смотрю на свою прекрасную работу, не желая видеть озабоченность на его лице.

— Прекрасно, — шепчет он, поднося мои руки к губам. Не похоже на него, особенно когда речь заходит о чужом творчестве.

Пялюсь на него и ощущаю, как горячее дыхание опаляет костяшки моей кисти.

— Ты даже не посмотрел.

— Мне это и не нужно.

Хмурюсь, снова окидываю взглядом галстук.

— Это не твоя категория идеальности.

Я удивлена, прошло столько времени, а он еще не тянется все исправить.

— Да, — соглашается он, целует мои руки и кладет их мне на колени, а затем опускает воротник, — но это твоя категория идеальности.

Бросаю на него быстрый взгляд. Его глаза сверкают.

— Но это все равно не безупречно.

Он улыбается и этим сбивает меня с толку.

— Ты ошибаешься, — парирует он. Его ответ полностью дезориентирует меня, но я не спорю. — Жилет?

— Хорошо, — медленно выдыхаю и подхожу к шкафу.

А Миллер все улыбается.

— Быстро-быстро.

Теперь уже хмурюсь я и, не глядя внутрь, тянусь за жилетом. Я примерно помню, в каком отсеке они висят.

— Этот.

Я протягиваю жилет.

— Мы следуем твоему плану, — напоминает он. — Я ценю твою заботу.

Издаю саркастический смешок, снимаю с вешалки жилет и передаю Миллеру, а после начинаю застегивать кнопки. Затем беру носки и коричневые туфли. Присаживаясь на корточки, завязываю шнурки и проверяю, не помялись ли брюки. Последняя деталь — пиджак. Миллер выглядит потрясающе, божественно, шикарно, а его влажные волосы — темные и волнистые.

— Ну, вот и все, — объявляю я, отступая назад и натягивая полотенце. — О! — Вспоминаю про одеколон, хватаю флакон «Том Форд».

Миллер не сопротивляется, и я заканчиваю последний штрих. Приподнимая подбородок, он сверлит меня взглядом.

— Вот теперь ты восхитителен.

— Спасибо, — бормочет он.

Я ставлю флакон на место, избегая его пристального взгляда.

— Не надо меня благодарить.

— Ты права, — мягко отвечает он. — Я должен поблагодарить того ангела, который тебя мне ниспослал.

— Никто не посылал меня к тебе, Миллер.

Любуясь им, я щурю глаза, чтобы его вид не обжигал мою душу.

— Это ты нашел меня.

— Обними меня.

— Ты изомнешь одежду.

Не понимаю, зачем я так говорю, когда желаю обратного. А может, просто боюсь, что не смогу его отпустить.

— Я уже попросил тебя, — произносит он, мягко шагая вперед. — Не заставляй меня повторять снова, Оливия.

Губы сжимаю и качаю головой.

— Иначе я не смогу отпустить тебя. Не настаивай.

Он морщится, голубые глаза холоднеют.

— Прошу, пожалуйста.

— Я тоже прошу. — Не сдаюсь, уверенная в правильности своих действий. — Я люблю тебя. Просто иди.

Никогда в жизни мне не бросали такого вызова. Держать себя в руках и без того сложно, а неуверенность Миллера все только усугубляет. Он так и стоит, словно приклеился к ковру, смотрит на меня, не мигая, будто пытается прочитать мои мысли. А ведь он может заглянуть в душу. Мой мужчина все прекрасно понимает, и я молюсь, чтобы он отступил. Хочу, чтобы прислушался к моему желанию.

Когда он поворачивается, мне становится легче. Миллер медленно двигается к двери, а моя душа разрывается на части. Я уже скучаю по нему, хотя он еще даже не вышел из квартиры. Мечтаю закричать, чтобы остановить, но вовремя одергиваю себя.

Будь сильной Оливия!

Слезы щиплют глаза, а сердце едва бьется. Я в агонии. Миллер останавливается возле двери. Я задерживаю дыхание и слышу его слова:

— Никогда не переставай любить меня, Оливия Тейлор.

И выходит. Дверь закрывается.

Силы покидают меня, и плача, я падаю на пол. Моя истерика подобна водопаду. Опираюсь спиной о стену и обхватываю ноги.

Сегодня действительно будет самая длинная ночь в моей жизни.

Час спустя я лежу на мягком диване Миллера, побывав перед этим в его кровати, гостиной и кухне. Всматриваясь в карниз на потолке, я заново переживаю каждое мгновение с тех пор, как познакомилась с ним. Каждую секунду. Улыбаюсь, когда представляю в голове завораживающие черты моего мужчины. Но вдруг образ Грейси Тейлор вторгается в мой разум, и я громко ругаюсь. Ей нечего делать ни в моих мыслях, ни в моей жизни. Само осознание, что она заняла кусочек моего мысленного пространства, приводит в бешенство. У меня нет ни времени, ни желания заострять внимание на ней. Она не заслуживает ничего. Эта женщина — эгоистка, и я ненавижу ее. Но теперь знаю, как выглядит объект моей ярости — лицо, запечатленное в моем сознании.

Я лежу на диване, любуясь Лондоном. Гадаю, намеренно ли разум посылает мне эти картинки. Возможно, я подсознательно отвлекаю себя от происходящего. Неужели лучше гнев, чем горе, которое я ощущаю, задумываясь о том, чем занимается сейчас Миллер?

Зажмуриваюсь и мысленно кричу на себя. Грейси внезапно исчезает и ее заменяет мой совершенный мужчина. Не могу просто сидеть здесь всю ночь, ожидая его возвращения. Такими темпами я сойду с ума.

Вскакиваю с дивана так, словно он загорелся. Покидаю мастерскую и стараюсь не смотреть на стол с красками. Уверена, что если воспоминание о том, как я была распростерта на этом столе, всплывет в памяти, то станет только хуже. Я не буду смотреть ни на диван в гостиной, ни на кровать, душ, холодильник или кухонный стол.

— О боже.

Кружа по гостиной, я хватаюсь за голову и дергаю себя за волосы. Ищу место, где можно спрятаться. Легкая колющая боль напоминает о пальцах Миллера, зарывающихся в мои волосы. Не сбежать.

Паника нарастает. Зажмуриваюсь и стараюсь глубоко размеренно дышать, чтобы успокоится. Считаю до десяти.

Один.

«Я могу предложить тебе лишь одну ночь».

Два.

«Молюсь, чтобы ты согласилась».

Три

«Я говорил тебе, Ливи. Ты очаровываешь меня».

Четыре.

«Позволишь ли ты боготворить тебя, Оливия Тейлор?»

Пять.

«Я буду поклоняться лишь тебе. Мне всегда будет недостаточно тебя, Ливи. Ты будешь помнить каждый наш раз. Каждое мгновение запечалится в твоей прекрасной голове. Поцелуй. Прикосновение. Слова. Потому что для меня это так».

Шесть.

«Красивая бедная девочка влюбилась в огромного серого волка».

Семь.

«Не прекращай любить меня».

Восемь.

«Прими меня таким, какой я есть, дорогая. Потому что сейчас я лучше себя прежнего».

Девять.

«Для меня ты совершена, Оливия Тейлор».

Десять.

«Я чертовски сильно ее люблю! Безумно. Мне нравится в ней все, а особенно ее любовь ко мне. Если кто-то попытается отнять ее у меня, то я буду убивать его медленного».

— Хватит.

Забегаю в его комнату, ища свою одежду. Впопыхах одеваюсь, хватаю сумку и направляюсь к двери. Хочу набрать номер Сильвии, но телефон звонит у меня в руках.

Интуиция просит отклонить звонок. Номер неизвестный, просто цифры. Но я понимаю, кто это. Поэтому стоя у входной двери, принимаю вызов.