Миллер рассказал о моей маме. Все защитные механизмы приходит в действие. Жду, пока кто-то из них первым нарушит молчание. А когда это не происходит, беру ситуацию в свои руки.

И зарываю голову глубже в песок.

— Бабушка в кровати, в порядке, и Джордж с ней. — Направляюсь к раковине и погружаю руки в мыльную воду. — Она выглядит неплохо, но ей нужно соблюдать постельный режим хотя бы неделю. — Я мою и ставлю несколько грязных кружек на слив, а потом ищу еще грязную посуду, чтобы занять руки. — Это будет непросто.

— Оливия? — Миллер подходит ко мне. Закрываю глаза и сдаюсь, продолжая шарить руками в мыльной воде. — Думаю, ты закончила.

Миллер достает мои руки и начинает вытирать их кухонным полотенцем, но я отмахиваюсь и делаю это сама.

— Мне нужно протереть стол. — Бросаю мокрую ткань на столешницу, отчего Грегори смещается назад. Не упускаю из виду настороженный взгляд, который он бросает через мое плечо в сторону Миллера. — Дом должен быть в полном порядке. — Яростно тру деревянную столешницу, убирая грязь, которой нет. — Бабушка расстроится и начнет сама убираться.

Чувствую, как меня хватают за запястья и удерживают.

— Достаточно.

Поднимаю глаза от сшитого на заказ костюма к шее и челюсти. Миллер пристально смотрит на меня своими голубыми глазами. В них мелькает сочувствие. Но оно мне не нужно. Хочу просто жить дальше.

— Я не готова, — шепчу, сглатывая ком в горле, и взглядом умоляю Миллера оставить меня в покое.

— И я не хочу подвергать тебя еще большей боли. — Он вырывает у меня из рук тряпку, аккуратно складывает ее, а я молча благодарю его и стараюсь успокоиться. — Я останусь здесь на ночь, так что мне нужно заскочить домой и забрать кое-какие вещи.

— Хорошо, — соглашаюсь, разглаживая подол сарафана.

— Да, мне тоже пора.

Грегори встает и протягивает руку Миллеру, который резко кивает и принимает ее. Своими действиями он без слов успокаивает моего лучшего друга.

Их вежливость в другое время обрадовала бы меня. Но не сейчас. Они будто в отчаянии, поэтому объединились… чтобы справиться с хрупким беспризорником. Не могу сдержать волну негодования. Это только шоу. Они учтивы не от осознания, что это сделало бы меня счастливой. Они ведут себя так из-за боязни, что я не вынесу их вражды.

Грегори подходит и обнимает меня. Пытаюсь найти силы, чтобы ответить. Внезапно ощущаю себя по-настоящему хрупкой.

— Позвоню тебе завтра, малышка.

Киваю и отстраняюсь.

— Я провожу тебя.

— Хорошо, — отвечает Грегори и выходит из кухни, махнув на прощание Миллеру. Не замечаю реакции Миллера, потому что уже иду к выходу.

— Эта женщина настоящая бомба! — смеется Джордж, а я поднимаю глаза и вижу, как он тяжело спускается по лестнице. — Но она вымоталась. Я ушел, чтобы дать ей поспать.

— Ты уходишь, Джордж?

— Да, я приду завтра в полдень. У меня есть парочка заказов.

Джордж доходит до последней ступени и тяжело вздыхает.

— Теперь твоя очередь присматривать за ней.

Он слегка сжимает мое плечо.

— Я отвезу тебя домой, Джордж, — предлагает Грегори, размахивая ключами. — Если ты не против сидеть рядом с инструментами.

— Ха! Во время войны приходилось разделять пространство с предметами похуже, сынок.

Грегори натянуто улыбается и проходит мимо меня, открывая дверь Джорджу.

— Расскажешь мне об этом по пути домой.

— У тебя волосы встанут дыбом!

Мужчины уходят по садовой дорожке. Джордж рассказывает о военных буднях, Грегори время от времени натянуто смеется в ответ. Закрываю дверь, отгораживаюсь от мира, но вскоре осознаю, что собственный мозг заткнуть не в силах. Я просто обманываю себя. Находиться здесь, в этом доме, знать, что Нан в безопасности на втором этаже, а Миллер суетится с совершенствованием всего вокруг, не работает так, как я надеялась. Шокирующе точный вывод бабушки только усугубил ситуацию.

Вдали звонит телефон, отчего я стону, но не спешу к нему. Все, с кем я хотела бы поговорить либо находятся со мной в одном доме, либо только что ушли. Возвращаюсь на кухню, но не нахожу там Миллера. В сумке ищу источник раздражающего звука. Тут же отклоняю вызов, замечая шесть пропущенных от Уильяма. Выключаю мобильный и бросаю в сторону, сердито глядя на него.

А затем отправляюсь на поиски Миллера. Он в гостиной сидит на диване. В его руках книга. Черная. И он увлечен содержанием.

— Миллер!

Он тут же заметно подпрыгивает, а я подбегаю и выхватываю книгу из его рук.

— Где ты это взял? — спрашиваю зло, убирая за спину и пряча от него предмет… я смущена.

— Она была тут, на диване, — указывает он на край, и в моей памяти всплывает картинка, как я бросаю книгу после чтения. Как я могла быть такой беспечной?

— Ты не должен читать это! — выпаливаю, ощущая, как эта ужасная штука обжигает ладони. Будто она оживает. Отмахиваюсь от этих мыслей, пока они не зашли слишком далеко и незаслуженно не захватили все мое внимание. — Предавался воспоминаниям, да? — осведомляюсь я. — Напоминаешь себе о том, чего тебе не хватает?

Я начинаю сожалеть о жестоком выпаде до того, как лицо Миллера искажается от боли, а потом сожаление усиливается, когда эта боль превращается в гнев. Мои слова были лишними и слишком злыми. Я не это имела в виду. Я срываюсь не на том человеке.

Миллер медленно выпрямляется во весь рост, лицо его приобретает характерную невозмутимость, и он занимается тем, что поправляет рукава пиджака, а затем галстук. Переминаюсь с ноги на ногу, пытаясь придумать хоть что-нибудь, чтобы искупить свою вину. Ничего. Я не могу забрать слова назад.

— Прости.

Опускаю голову, пристыженная. Стараюсь не поддаться искушению и не сжечь книгу.

— Ты прощена, — отвечает Миллер совсем неискренне, проходя мимо меня.

— Миллер, пожалуйста! — Тянусь за ним, чтобы схватить за руку, но он уворачивается. — Миллер.

Он поворачивается, отбрасывая меня назад своим свирепым взглядом. Челюсть сжата, грудь часто вздымается. Замечаю в нем жесткость, говорящую о нынешнем душевном состоянии. Тяжесть взгляда буквально придавливает. Миллер указывает на меня.

— Никогда не говори так, — предупреждает он. — Никогда! Слышишь?

Он выбегает, хлопая дверью. А я остаюсь. Не могу сдвинуться с места после такой вспышки ярости. Миллер никогда не злился на меня так сильно. Он выглядел так, будто готов разбить что-нибудь. И я, конечно, уверена, что он никогда и пальцем меня не тронет. В этот момент боюсь, что кто-то может попасться под горячую руку.

— Блядь! — Я слышу, как он матерится, а затем его шаги приближаются.

Застываю на месте, пока Миллер не появляется в дверях гостиной. Он направляет палец в мою сторону.

— Ты остаешься здесь. Поняла?

Не знаю, что произошло. Что-то в его приказе заставляет меня двигаться и встать перед ним до того, как я успеваю взвесить все «за» и «против». Бью его по руке.

— Не указывай мне!

— Оливия, не дави на меня.

Совсем не важно, что я не планирую никуда идти и оставлять бабушку одну. Это принцип.

— Да отвали!

Миллер сжимает челюсти.

— Прекрати все усложнять! Ты останешься здесь!

Перед глазами встает красная пелена, и я выпаливаю то, что удивляет нас обоих.

— Ты знал?

Миллер втягивает шею, хмурость исчезает.

— Что?

— Ты знал, что она вернулась? — кричу я, думая о том, как же хорошо Миллер справился с ситуацией. Никакого шока. Спокойствие, будто он знал и был готов. — Когда я сходила с ума, а ты успокаивал меня, ты знал?

— Нет.

Он не сдается, но я не верю. Миллер способен на все, лишь бы уменьшить мою боль. Мы молчим. Тед увиливал от ответа, Уильям игнорировал меня, а Миллер практически уронил телефон на стол, когда услышал имя Грейси. А затем я вспоминаю о звонке Сильвии с предупреждением об ищущей меня женщине. Описание подходит Софии, но и моей матери тоже. Ясность — замечательная вещь.

Кровь вскипает в венах.

— Ты попросил Уильяма скрыть это от меня, да?