— Да, — решительно кивает она, глядя на моего мальчика. А потом нежно улыбается и произносит. — Гарри, дорогой, нехорошо воровать чужие носки.

Лицо Гарри становится угрюмым, но я вмешиваюсь прежде, чем он ответит. У него лишь одна дурная привычка. Всего лишь одна. И я рад, что прекрасные качества Оливии доминируют в нем, затмевая мою тьму.

— Мисс Филлипс, Гарри, терпеть не может разные носки. Я говорил вам об этом, но повторюсь еще раз. Попросите родителей следить за носками своих детей. Это ведь не трудно. И почему они позволяют своим чадам выходить из дома в разных носках — загадка. Думаю, это замечательное решение проблемы.

— Мистер Харт, я не в том положении, чтобы диктовать родителям.

— Тем не менее, вы высказываете это мне.

— Но…

— Я еще не закончил. — Обрываю ее жестом руки. — Вы придаете слишком много значения этому. Просто попросите родителей следить за носками своих детей. — Обнимаю Гарри за плечи и веду его прочь. — И мы больше не будем возвращаться к этой теме.

— Согласен, — добавляет Гарри, прижимаясь к моему боку. — Спасибо, папочка.

— Не надо благодарить меня, милый мальчик, — тихо говорю.

Я сам часто проверяю лодыжки людей, поэтому задумываюсь, не из-за меня ли у Гарри появился этот пунктик. В любом случае мир нуждается в избавлении от разных носков.

— Где мой мальчик? — доносится из коридора счастливый голос Жозефины, когда мы заходим. Я наблюдаю, как Гарри снимает конверсы и аккуратно ставит их на полку.

— Я здесь, прабабушка! — отвечает он, кладя рюкзак рядом с ботинками.

Жозефина вытирает руки кухонным полотенцем, а на ее прелестном лице появляется счастье.

— Добрый вечер, Жозефина, — приветствую ее, снимая пиджак и вешая его на крючок, аккуратно разглаживая. Чудесная бабушка Оливии целует меня в щеку, а следом повторяет тоже с Гарри.

— Сколько сегодня? — спрашивает она.

— Пять.

— Пять.

Я киваю в подтверждение, заставляя ее пробормотать что-то о позоре. Она права.

— Люблю, когда ты приходишь.

Своими темно-синими глазами она смотрит на Гарри, а он улыбается. Он всегда улыбается прабабушке.

— А как поживает мой замечательный мальчик?

— Прекрасно, спасибо. — Он бросается в ее распростертые объятия и крепко прижимает к себе. — Ты сегодня прекрасно выглядишь, бабушка.

— Ах ты, дамский угодник, — смеется она. А затем берет Гарри за щеки и сжимает их. — Ты красивый, хороший мальчик. — Когда Жозефина хватает его за руку и ведет на кухню, Гарри продолжает улыбаться. — Я испекла твой любимый пирог, — говорит она.

— Перевернутый ананас?

Гарри вне себя от счастья, и это заметно по его обрадованному тону.

— Да, дорогой, но дядя Джордж тоже обожает его, поэтому придется поделиться.

Я следую за ними, улыбаясь как сумасшедший. Жозефина показывает Гарри на стул.

— Привет, Джордж, — произносит Гарри, окуная палец в пирог. Я не единственный, кто вздрагивает. Джордж выглядит испуганным.

Старик откладывает газету и смотрит на Жозефину, которая пожимает плечами. Так что я вмешиваюсь.

— Гарри, это невежливо, — ругаюсь я. Это особенно трудно, когда он облизывает свои маленькие пальчики.

— Прости, папочка.

Он стыдливо опускает голову.

— Я смотрю на этот пирог уже двадцать минут. — Джордж берет сервировочный нож и начинает нарезать его. — Бабушка Жозефина тоже отчитывает меня, если я лезу руками в пирог.

— Но так же вкуснее! Хочешь попробовать, папочка? — интересуется Гарри, беря тарелку со стола. Затем он кладет на колени салфетку и смотрит на меня. Я сажусь рядом с ним, нежно ероша его волосы.

— С удовольствием.

— Папа не против, Джордж.

— Все хорошо, малыш.

Я замечаю, как Джордж протягивает мне кусочек знаменитого ананасового пирога Жозефины. Тарелка стоит немного не ровно, и я слегка подправляю ее. Ничего не могу с собой поделать, привычка. Когда мой мальчик видит, что я тоже кладу салфетку на колени, он радостно улыбается.

Он само совершенство.

Мой мальчик идеален по всем критериям: умен, нет никаких симптомов ОКР, ну кроме пунктика с носками. Но у каждого свои демоны. Я чертовски сильно горжусь им. Подмигиваю сыну и веселюсь, когда Гарри пытается сделать то же, но вместо одного глаза моргает двумя. Ладно, он продвинулся не во всех аспектах.

— Итак, мой красавец.

Жозефина садится рядом с Гарри, подвигая к нему ложку, жестом предлагая взять ее, но тут же хлопает себя по запястью, когда он хмурится, и кладет ложку на место.

— Бабушка Жози! — говорит он. — Папа не любит так!

— Прости! — Жозефина бросает на меня виноватый взгляд, а я пожимаю плечами, думая, что ей уже пора бы привыкнуть. — А ведь все так хорошо начиналось.

— Все в порядке, приятель, — успокаиваю я Гарри. — Папа ничего не имеет против вилки.

— Ты уверен?

— Конечно.

Я меняю положение вилки, а Гарри начинает хихикать. Этот сладкий звук сдерживает мое желание положить вилку ровно. Он не должен видеть меня в таком состоянии. Мне становится лучше, и в этом мне помогает Гарри. Наверное, бог пытается восстановить равновесие, потому что мой сын, кажется, самый чумазый ребенок на земле.

Джордж усмехается и кладет руки на колени. Выпрямляется и с серьезным видом смотрит на Жозефину.

— Бабушка Жози, — ругается он, качая головой. — Что стало с твоей памятью?

— Иди в задницу, — бормочет она себе под нос и тут же извиняется, когда мы с Гарри кашляем.

— Извините, ребята. — Она встает из-за стола и подходит к Джорджу. Тот выглядит настороженным, хотя так и должно быть. — Ты только посмотри, Гарри! — с энтузиазмом восклицает она, указывая на точку в другом конце комнаты. Гарри довольно улыбается, когда прослеживает взглядом за жестом бабушки Жози. Когда та дает старому Джорджу тумак, я тоже улыбаюсь.

— Ой! — Джордж слегка обиженно трет больное место. — Мне кажется, это было лишним.

Я молчу, потому что не глуп в отличие от Джорджа.

— Ты закончила отчитывать Джорджа, бабушка Жози? — спрашивает Гарри. Его невинный вопрос заставляет всех в комнате улыбнуться, даже Джорджа. — Я голоден.

— Да, Гарри.

Она ласково поглаживает Джорджа по плечу, а затем садится на свое место.

— Замечательно, — выдыхает Джордж, и его рука судорожно сжимает ложку. — Думаю, мы можем начать?

— Нет! — возмущается Гарри. — Сначала мы должны закрыть глаза и помолиться. — Мы немедленно выполняем его приказ, и он начинает. — Благодарю тебя, Господи, за пирог бабушки Жозефины. Спасибо за моих маму и папу, лучших на свете. За бабушку Грейси и дедушку Уильяма, дядю Грегори, дядю Бена и старого Джорджа. Аминь. — Я улыбаюсь и открываю глаза, но тут же зажмуриваюсь, когда он кричит. — Подожди! — Хмурюсь, гадая, про кого он забыл, но идей нет. Поэтому я просто жду, когда мой мальчик продолжит. — И пожалуйста, Господи, прошу тебя, сделай так, чтобы мамы и папы всех детей в стране следили за их носками.

Улыбаюсь и открываю глаза.

— Аминь, — повторяем мы все в унисон. А потом хватаем ложки.

Мой мальчик голоднее меня.

— Бабушка, можно задать вопрос? — спрашивает он с набитым ртом.

— Конечно! Что тебе интересно?

— Почему папа называет тебя сокровищем?

Жозефина хихикает, как и мы с Джорджем.

— Потому что я особенная, — произносит она, бросая на меня нежный взгляд, прежде чем снова обратить внимание на моего сына.

— Мама так же говорит обо мне.

— Мама права, — подтверждает Жозефина, — ты и правда особенный.

— Согласен, — вмешиваюсь я, наблюдая, как Джордж быстро справляется со своим куском. Он не будет вступать в разговор, пока не поест.

За столом воцаряется тишина, пока все смакуют восхитительный пирог Жозефины, а я замечаю, что она постоянно ласково улыбается моему идеальному мальчику. Его мама произвела на меня необычное впечатление, но этот малыш послал миру ослепительную красоту. Все кажется совершенно идеальным, когда он рядом. Ну, почти. Ладно, наш дом выглядит так, будто в нем взорвалась бомба из «Лего», но я справляюсь с этим. Мы теряли подгузники, бутылочки и раздражающие скрипучие игрушки. А еще купили пластиковую посуду и безопасные столовые приборы. К этому можно привыкнуть.