Афелиса неспешно приблизилась к ней. Девочка вскрикнула в испуге, словно от того, что она посмела подойти к ней; вдруг оттолкнула мага своей костлявой рукой и бросилась к двери, из которой ранее вылезла. Более фигурка ее не показывалась. Девушка, точно в испуге, осмотрелась по сторонам и, развернувшись, ступила к крыльцу, но вдруг увидела, как по ступеням тихо шагал Элид.

— Что это за чудо? — спросил он, спрыгивая с последней. — Я вот проверить хотел, куда ты ушла, и застаю тебя с какой-то нищенкой. Илекс уже упрашивала, а самой сходить не судьба.

— Девочка просила помощи. Теперь уже ушла.

— Понятно, почему ушла, — твердо сказал Элид, показывая на дряхлый дом. — Меня увидела, так сразу побежала.

— Теперь ясно…

— Пойдем уже. А то, мало ли, кто здесь бродит.

— Ничего ведь не произошло?

— Совсем нет. Заставила ты конечно поволноваться Илекс.

— Тогда пойдем, — сказала Афелиса, в последний раз взглянув на маленький дом.

Трепет и дрожь все еще били по всему телу. Они немедля вернулись в дом старухи, точно будто опасаясь кого-то. Маг долго вспоминала маленькую девочку, одетую в грязное тряпье. Когда прозвучал протяжный скрип открывающиеся двери, Илекс вмиг обернулась и ступила навстречу, неловко протягивая руки. Лицо ее просияло светлой, радостной надеждою.

— Куда ты уходила? — робко спросила она, с беспокойством смотря на Афелису. — Я хотела сама броситься искать тебя… Элид остановил. Подумала уже, что все пропало. Право, так незаметно, вскользь.

— Я была недалеко, — заговорила она, — у самого крыльца.

— И зачем же? — спросила вдруг, как-то подозрительно и недоверчиво всматриваясь в подругу. — Неужто передумала?

— Совсем нет. Мне нужно было освежиться.

Она оглядела Илекс искоса: в последнее время она очень похудела, и лицо стало бледнее, изредка заливаясь румянцем и горькими слезами. Девочка как-то необыкновенно обрадовалась ее возвращению, хоть и скромность не позволяла ей изливать душу сполна. Впрочем, Илекс влюбилась в образ, с которым непременно может разделить свои мысли, схватить за руку и признаться во всем сокровенном и трепещущем. В эту ночь она необыкновенно была порывиста и встревожена. Металась из угла в угол, иной раз отчужденно глядела в низенькое окно, в каком проглядывал лишь грязный, мокрый тротуар проспекта. Бессонница приносила одни муки. Старуха уговаривала ее поспать, но девочка все избегала лишних расспросов, будто бы они приносили ей жуткое неудобство. Элид, уже как час, тихо ютился на диване, всхрапывая и сопя. Илекс все не могла свести глаз с Афелисы, которой, видимо, было так же тревожно.

— Что же вы, совсем не устали? — шептала старуха, подходя к племяннице. — Такой путь прошли, неподготовленные, да и еще с пустыми руками. Как такое возможно? На тебе лица нет, милая. Изморила тебя Милада, да пусть ей все беды и вернутся.

— Главное, что пришли живыми, — заговорила Афелиса, — В лесу тропинки не протоптаны, да и дождь пошел.

— Да и хорошо, что дождь пошел. Не то бы еще с грозой… Жуть сущая.

Афелиса сидела и слушала, не понимая, как бы поскорей заговорить с Илекс с глазу на глаз. Она кратко отвечала на какой-то вопрос старухи о положении дел за границей, о камне, способном спасти историю магов и их униженное существование, и о том, следует ли опасаться развязки событий. Но все же, должный ответ на последний вопрос не нашелся. Колдунья упорно отказывалась предвидеть будущее маленького островка, будто бы это было запрещено на уровне закона. Она говорила долго и много, спокойно, словно стрелки часов вмиг застыли. Речь была тиха, и одни слова никак нельзя было различить. Спустя четверть часа на лице Илекс виделась мучительная усталость, а взбудораженность мгновенно улетучилась. Вскоре женщина тоже, судя по всему, ощутила непоколебимое желание прильнуть лицом к подушке и заснуть крепким сном, и более не стала настаивать на разговоре. Девочка увела ее, сонную, потирающую глаза, за перегородку, и только на утро Афелиса увиделась с ней.

Тусклое солнце медленно возвышалось над темными проспектами. Казалось, что улиц Кансдона доселе не касались теплые, ласкающие лучики света, от того и водятся здесь угрюмые, хмурые люди. Илекс проснулась, когда все еще в домишке дремало. Она незаметно прошмыгнула на крыльцо, затворяя дверь. В ее ладонях, переливаясь на солнце, сверкал осколок рубина, до того хрупкий, что, казалось, одним сжатием его можно разломать на мелкие хрусталики. Опершись локтями о перила, девочка, восхищенная красотой и силой камня, перекатывала его на ладонях, точно играя. Вчерашним вечером, в то самое время, когда тетушка Амура вручила ей сей рубин тайно, скрываясь ото всех, Илекс не подала ни виду, что в теперешний час стала обладательницей большой силы. Впрочем, пробыла на улице девочка не долго. Вскоре пришлось воротиться, когда услышала робкие шаги и увидала старуху за своей спиной. В руках она держала два ведра, а на голову надела платок.

— Проснулась уже, — сказала она, медленно спускаясь по лестнице. — А мне вот за водой сходить нужно. Все-таки, сидеть дома весь день к добру не приведет…

— Я пойду с тобой, — перебила Илекс, — мне нужно прогуляться.

— Как хочешь, но, все же, приятно идти в такой чудесной компании.

Жуткое угнетение царило в комнатке. Элид вскочил с кровати, и непоколебимое намерение разрешить все неясности вмиг овладело ним. Он принялся будить Афелису, получая в ответ недовольство и угрозы. Спустя несколько минут, поняв о серьезном настрое его, маг поднялась с дивана. Вскоре в дремлющем домишке намечался разговор, который решит судьбу странствующих магов.

Листья хрустели под ногами, корявые ветви деревьев ломались с каждым шагом. Шорох берез, щебетание жаворонка, страшные детские всхлипы, медленное движение облаков в беспросветном мраке, лесная тропа, ведущая в темноту — все это казалось ей ужаснейшим сном, навевавшим лишь смутные ощущения. Крик воронов слышался глухо, после совсем умолк. Розалинда в пробивающей дрожи оборачивалась назад, несясь со всех ног в лесную глушь. Вдалеке мигал свет, испаряющийся все быстрее, оставляя лишь тусклые тени на стенах старого приюта. Сердце вмиг забилось, словно готовое в страхе выскочить наружу, ярко озаряя тропинку. Голоса приближались, доносясь из кустов; робкий шепот и порывистое дыхание ощущались на спине.

«Что же это?.. Конец? — навязчивые мысли переполняли голову. — Быть не может! Они снова, снова совсем близко! Как же? Невозможно!»

Споткнувшись о камень, Розалинда тут же поднялась, потирая разбитое колено. Кровь неспешно стекала вниз, бросая свою печать на протоптанной земле. Слезы невольно растекались по лицу, ставшему еще бледнее от волнения. Серая крыша здания давно скрывалась в сумраках ночи. Огоньки сгорали, но топот людей лишь усиливался. То же платье, те же горькие чувства, примкнувшие ко дну души на какое-то мгновение, снова вспыхнули в ярком порыве новых ощущений. Девчонка не могла здраво мыслить, страх взял волю над рассудком. Еще немного и, кажется, точно будет поле! Хрупкие ноги еле передвигались по твердой земле, голова закружилась, и Розалинда упала посреди леса без сознания. Помнится только приближавшаяся фигура, точно женская; она всплеснула руками и застыла на месте, но после бросилась прямо к ней. Это было единственное и последнее мгновение, уцелевшее в ее памяти…

Розалинда помнит себя потом уже в постели. Несколько раз она просыпалась и сквозь сон видела тревожное, заботливое лицо матери, как сказочное видение, словно в тумане иллюзий. Дарья перед ней была волнительная, грустная, иногда вскакивала с кровати в жутком трепете, а после вновь садилась, испуганно поглаживая пальчиками ее вспотевший лоб. Девочка со смущением вспоминает тот ласковый поцелуй на лице, оставленный в момент пробуждения. Мать подносила ей пить, оправляла ее на постели, перешептываясь с Авианой тихо, точно боясь разбудить дитя. Вдруг очнувшись утром, при свете осеннего солнца Розалинда вспоминала только тусклые обрывки сна. Увидев, что дочь очнулась, мать тут же встрепенулась и волнительно спросила: