— Почему ты не идешь? Неужели не скучала по мне, Лили? — женский голос стих. Тень вдруг пошевелилась, поднося руку к окровавленному лицу. Горькие слезы стекали по бледным щекам, а свет непременно озарял потухшую душу надеждой.

— Мерзавка! Мерзавка! — едко закричала она, повторяя снова и снова, всхлипывая и пытаясь вытереть слезы рукавом рубашки. — Неблагодарная скотина! Грех мне на душу за то, что я родила тебя. Сгинь с моих глаз, животное!

— Почему, — с уст Розалинды сорвался вздох разочарования, а сердце ее разрывалось от горестной обиды, — ты зовешь меня так..? Лили? Кто это? — не выдержала потрясенная девочка спустя мгновения тишины.

Мать не сказала ни единого слова в ответ, кажется, замолчав навсегда. Розалинда не могла пошевелиться, что до жути пугало ее и без того хрупкий рассудок.

— Подожди… Я все исправлю, пожалуйста! — умоляла она, вскидывая на женщину потерянный взгляд.

— Ты? Ты никогда не исправишь то, что успела натворить. Ты была моей дочерью, но легко нашла мне замену. Да не будь тебя, я радовалась той жизни, какую могла бы обрести, не тратясь на тебя! Где же твои слова благодарности? Твое счастье, мать умерла в той квартире… И бог с ней. К черту! Знай, что это последняя наша встреча, а иначе мое проклятье будет сильно и вечно.

Мать медленно поднялась, точно некто дергал ее за невидимые нити, и затяжно шагнула к девочке, которую обуяла паника. Как бы ни было велико желание убежать, скрыться и забыть об этой роковой встрече, сила извне не намеревалась исчезать.

— Лили, чего ты так дрожишь? Неужели тебе холодно? — нервный смешок сорвался с уст матери. — Ты могла бы меня согреть… Хочу примерить тебя. Это же мой размер! Не бойся, больно не будет. Я сделаю все быстро. Все для моей любимой дочери. Я не желаю тебе зла, — она положила руки на тонкие плечи Розалинды, сжав их со всей силы. — Помни об этом. Ты такая теплая, а дрожишь, как кленовый лист. Но… Что это за царапины? Мне любо носить лишь качественные вещи, — ее испуганное лицо, искривленные в злобной усмешке губы отражали укол самолюбия и нечистую совесть убогой души. — Ничего страшного… У тебя еще есть шанс искупить свой грех и вину передо мной. Не молчи! — звонкая пощёчина эхом раздалась в стенах непроглядного помещения.

— Да кто ты после этого?! Ты не можешь так поступать… Мерзко, грязно, и…

— Лживо, — перебила женщина, приподнимая её голову за подбородок. — Но лжешь здесь только ты, моя дорогая.

— Отпусти, прошу, отпусти!

— Мне нравится слышать твои просьбы. Но, к твоему сожалению, выполнить их — мне не по силе. Не заставляй меня повторять. Это невозможно.

— Но…

— Ты здесь на-все-гда.

«Он умер потому, что эта смерть была нашей необходимостью; жизнь медленно подводила его к этому случаю. Он должен будет слечь в могилу, когда единственный свет разом потухнет, а руины надежды окончательно рухнут, как бесплодная, пустая мечта. Наверняка ты проклинал меня в тот день. Скрывать мой грех было непростительно, подло и грязно. На это способна лишь нечистая совесть, подпитываемая едким желанием лицемерия. Душа моя давно кается и временами я не могу отыскать здравого смысла в этом поступке. Стоит сказать, что сумасшествие поглотило плоды благоразумия, и, черт, не припомнится мне и секунды того страшного дня.

Мне необходим твой голос, твоя близость и любовь ко мне… Нам не удалось разъяснить многие моменты тогда, о чем я сожалею и хочу написать сейчас. Житейский опыт на каторге дал мне силы на осознание тех безумных мотивов, на воспоминания о том несчастном человеке, что порой пугает до жути, всплывая в памяти. Мною двигало веление сердца — чистое и невинное стремление уберечь тебя. Убить его не составило труда, ведь, признаться, я была не в себе в тот вечер. Мое письмо, кажется, не столь бессмысленно, как я полагала раннее, когда в голове зародилась мысль об этом. Мне известно о твоем укрытии, известно, как ты в отчаянии бежал на юг — подальше от Гроунстена. Хвала небесам за этот воистину бесценный подарок. Ты жив, и это воодушевляет меня. Однако не стану более отходить от главной мысли.

Я вошла в его дом с неясным волнением и предчувствием гадкого конца. Страх сковывал мои движения, ведь, о ужас, я слышала шаги за стеной! Все еще полагалась на богатые плоды воображения. С того убийства прошло немало времени и все вокруг переменилось. Кроме стремлений охотников. Это точно всегда будет прежним.

Чтобы ты знал и это уняло твое волнение, — я сейчас вдали от Гроунстена. Мне удалось сбежать. Похвально, но не более. По пути встречались купцы, что продавали оружие так свободно, что затревожилась даже я. Пистолет, купленный за цену до смешного малую, и по сей день со мной. Кто знает, когда решат проявить себя враги. Пешком я прошла колоссальный путь, показавшийся вечной дорогой. Добрые люди проживали в сельских местностях, отчего мне повезло — вопреки безысходности. К сожалению, не смею сказать, куда в итоге привела меня дорога. Надеюсь, я дождусь ответа столь же быстро, сколь стремительно пролетела та давняя сцена.

Афелиса Д.»

Пару раз пробежавшись взглядом по строкам в едком желании найти то, что и поныне не должен знать Ангарет, она откинулась на стуле. Навязчивые мысли рассыпались по бумаге, словно песок, твердея печатью на ее совести. Истощенная переживаниями, — внешними и душевными страданиями, — Афелиса поселилась в ветхом городишке вдали от побережья.

Серое облако повисло над головами славных горожан, выжимая капли дождя, подобные горьким слезам. Прошлое вилось позади бродячей жизни и истязало совесть в клочья.

Стук в дверь прервал молчание, и Афелиса вернулась в непривычные хлопоты скитальчества. Почтальон забрал письмо скорейшим образом, и казалось, что тот парень оставался единственным посторонним человеком в этой тесной квартире.

Резкий переворот в жизни случился в роковое время; промелькнет ужасом воспоминание о восстании магических сущностей.

Обыкновенные люди, подобные тем, что презирают и попрекают колдунов в демоническом происхождении, оставались холодны и скептичны к противостоянию. Беззаботные и неглубокие умы не знали о предстоящих планах магов, отчаянно прятавшихся от света в своих темных укрытиях, помышляя о сильнейшем ударе по охотничьему самолюбию. Афелиса, уязвленная и униженная в охотничьих кругах, более не хотела скрывать свою настоящую сущность от мира. Она заявилась в общество тех магов, чья способность над превосходством охотников была столь же сильна, как и вина, следующая за Афелисой по пути в маленький городок.

Пусть верховные жрицы недоверчиво и косо смотрели на яростный порыв Афелисы влиться в их общество, но вскоре тепло приняли ее в объятья испытаний и всяческих моральных унижений. Магов в темнице было немного — большая часть даже не подавала голоса, стыдливо теснясь в укромном углу. Люди внешне мудрые, совершенно разного возраста. Один парнишка на радостях едва не сломал рубин, сжимая его в крепких руках, а старика, кажется, готового уже слечь в гроб, почитали, как бога.

После Афелиса узнала о ценности его силы и умений. Все здесь уживались скудно и тесно, подобно серым мышам, что боялись показать свой хвост. Заброшенная темница внушала смердящее чувство страха и ощущение места воистину мертвого и опустошенного. Никто не смел выходить за стены этого места или показываться в закопченных окнах, закрытых черной тканью.

Темница располагалась в отдалении от города и на устах горожан была местом недоступным. Всякий раз легенды о проклятии и порче того места нагоняли панику на приближающихся людей.

«Такая тоскливая аура. Думаю, это место пережило множество потерь,» — раздумывала Афелиса, спускаясь вниз по винтовой лестнице.

После недавнего разговора чувства внутри стерлись, а ожидание доверия верховных жриц стремительно возрастало.

На следующий день, едва начало светать, маги собрались на чердаке под черной крышей темницы.