— Защитник, — издевательски бросил наглец. — Эй, слышишь, Арзан, или как там тебя зовут? У тебя защитник появился, своей особенной персоной — Элид.

Толпа вновь загудела, поняв, что действо закончилось и пришла знакомая пора издевок и криков, расходилась кто куда: кому-то и впрямь было нечем заняться и грели уши, так еще и ладони на печи. Топот и возня быстро утихли. Мужик, тихо ликовавший о не утратившихся монетах, тяжело поднялся, размахивая руками по мантии. Вскоре в камбузе остались лишь их четверо, и никто не отводил взгляда с юноши, копавшегося в карманах, и только присвистывали, нагнетая и без того ужасную досаду.

— Арсент… — пролепетал он, вдруг нащупав монеты. — Вот, держите.

Все тут же повставали, выставляя ладони вперед. Пальцы Арсента будто окоченели, подрагивали, нехотя выпуская золото — единственное спасение, утратившееся так скоро, что еще не успело доплыть до дома. Остановившись на победителе, он помялся, думая: давать ему две монетки или нет. А лицо его уж давно искривилось от радости и горело желанием пустить фортуну по бесконечному кругу. «А давайте еще один разок!» — чуть ли не выплеснулось у него из-за рта, однако, добытое терять вот уж никак не хотелось. Хоть привяжите, и огонь к оголенному телу подносите — нет, не отдам! Все же, свое добро он получил и тут же приласкал в руках, только и воскликнув прощание, скрываясь за порогом. Когда отчаявшийся, пустой взгляд Арсента застыл на лице Элида, хотелось всплакнуть и уверенно оттолкнуть его ладони, уверенно говоря: «Не нужно мне это, ни к чему!» Не сказал, а напрасно, ведь, как только камбуз стих окончательно так, что лишь был слышен скрип досок под ногами, воздух вдруг стал сперт. Парень молчал, искоса глядя на него, и будто желание спросить, разузнать, чего он еще не ушел, рвало его изнутри. Сжав монеты в кулаке, Элид уверенно поднял голову, и с выделанным безразличием сказал:

— Мне не нужны монеты. Я так, для удовольствия играл. Честно, и не знал даже, что вы все на монеты играете, — он соврал. Все игры, как по обычаю, в колдовском кругу проводятся вовсе не для развлечений. Каждый должен внести свою жертву, и если фортуна сжалиться, принять чужое благодеяние с широкой улыбкой. — Понимаешь, у меня и карманы пусты… Так что вот, держи, тебе нужнее.

Гнетущее молчание. Арсент даже на монеты взгляда не повел, он был прикован к лицу Элида. Смутившись, он нахмурился, и сразу же закивал головой, но не двинулся, чтобы забрать. Теперь Элид мог рассмотреть эти черты, побитые горечью: большие черные глаза, точно тянущие его в глубокий водоворот, тонкие, бледные губы, чуть приоткрытые в удивлении, до ужаса впалые щеки. Стоило Арсенту повернуться вполоборота, как на миг непримечательность его сменилась на сладкую тайну. Тех мрачных глубин радужки не стало: мрак исчез. Светло-коричневый правый глаз озарил свет лампы, а левый оставался в неподпускавшей темноте. Необычайность навела в камбуз совсем другое настроение: все засверкало тяжелой, каменной грустью, рвущейся на свободу. Монеты звенели в руках Элида. Перебрасывая их, он хотел хоть чем-то себя занять, но отступать нельзя. «Если не отдам сейчас, то я трус! — беспокойство пробралось в голову. — Чего это я его боюсь? А ведь Илекс права, глупец я… Он не причинит обиды, да если и так, то… Смеяться только. Выглядит, как мой ровесник, наверное, недавно только шестнадцать исполнилось». Пареньку и вправду не дать больше восемнадцати. Было видно, с каким трудом он пожирает плоды своих бед, и в какую грязь влип лицом: а если она не отмоется, и имя его станет символом легкомыслия? Тогда ведь позор полностью заглотит мать и ее веру в будущее сына.

— Зачем ты мне отдаешь заслуженное? — непонимающе спросил он, накидывая на плечо сумку. — Я уже все потерял, ничего не вернуть. Не унижай меня…

— Нет! Вовсе нет! Я не хотел унижать тебя, — вздохнув полной грудью, Элид набрался сил для чувственного порыва. — Наоборот, я не заслужил этих монет. Я же сказал, что и не знал, что вы на них играете. Я стал частью игры, хотя у меня ничего с собой не было! Представляешь, какое бы тогда было мое удивление, если бы я проиграл? Я часто держу должок, но не всегда получается вовремя вернуть. Меня бы тогда покалечили! — он было хотел положить руку на его плечо и хорошенько встряхнуть, но в то же мгновение избавился от мысли. — А ты, я вижу, еще как нуждаешься в деньгах. У меня есть связи, не пропаду. А о тебе никто не слышал, да и вообще какая-то тень или темная лошадка, как там говорят… Не суть! Мне главное тебе это вернуть.

Элид вновь протянул двумя руками монеты, но тот отстранился, равнодушно повертев головой. Возмущенный его настойчивостью, Элид резко хватил плечо Арсента и насильно впихнул в разжавшиеся ладони золотые монеты.

— Понимаешь, я же не просто так отказываюсь, — пробурчал он, ища оправдания. — Если моя мать узнает, что я снова играл, так еще и получил деньги назад, то опозорит меня. Мне не нужно такого добра…

— А она здесь, на корабле? — вздохнул Элид, мысленно негодуя: «Как же трудно с тобой!» — И зачем ей позорить сына? Вы же семья и должны держаться вместе.

— Нет. Не отправилась со мной. Совсем захворала, и думает, что умрет на судне. Все же, морская болезнь не шутки, — серьезным тоном проговорил он и зашагал вокруг. — И все последние деньги отдала мне, мол, на новую жизнь, на обучение… А я их все и истратил. Но спасибо за помощь.

Натянутая улыбка засверкала на лице. Арсент обернулся, услышав многолюдный топот, и понимая, что время обеденное приближается, тяжело вздохнул и, спрятав руки в карманы, повел плечами.

— Я помочь хотел… Ну, ладно. Как знаешь, Арсент.

— А тебя как зовут? — обратился он не без блеклого интереса.

— Элид.

— Хорошо, я приму монеты, — видя его непоколеблемую тягу, Арсент оступился. — Раз ты так сильно настаиваешь.

***

Вскоре палуба вновь заполнилась колдунами. Мачты больше не были осаждены огромными мешками — все постепенно скрывалось в грузовом люке. За пролетевший день судно, наконец, не кишило беспорядком, а уставший народ, работавший уж спустя рукава, валился с ног: кто на сундуках, кто на нижней палубе у камбуза, кто-то и вовсе вымотался, что улегся на палубе под наступившим мраком. С холодами пришел и резкий вечер: луна отгоняла солнце, сверкая на небосводе сквозь растворявшиеся облака, вдалеке мелькала единственная звезда — снисходительная и стыдливая. Переживания отступили прочь, поддаваясь сну. Та паника, непереносимое волнение на лицах теперь плескалось где-то в волнах, уносясь все дальше, в чужие края. Казалось бы, вода поглотила весь земной шар, и никогда к их взору не предстанут грозные горы, обедневшие леса, разваленный городок и маленькие деревеньки, подчиненные чернокнижниками. «Кто знает, может, они тоже давно покинули остров и не думают возвращаться, — думала Афелиса, пожимая плечами от прохлады. — Было бы сказочно хорошо. Сказочно, от того и не верится».

Стоя на шканцах, она оплетала взглядом дремлющий народ, и спокойная улыбка проскользнула на губах. Впереди — несомненное начало новой эпохи. Не значит ли это безусловную победу? Вдруг они преодолели лишь путь к этой длинной, темной эпохе? Из размышлений ее вывел тихий шепот Бозольда. Склонившись, он натянул на голову фуражку и выдал речь, будто выученную заранее, для особого случая:

— Капитан Яромил приказал доложить Вам о возможном столкновении. Мы уже были вынуждены немного изменить маршрут, дабы не столкнуться нос к носу с охотничьими кораблями, — услышав особый акцент на слове охотничьими, Диамет продрогла. Снова сильная волна энергии разлилась от макушки до пят. — И мы надеемся, что они примут нас за торговцем. Все же, колдуны спят, и их не видно за фальшбортом.

— Охотники, значит, — она проскрежетала зубами. — А опасения все сбываются. Удлиненный путь займет больше времени, но все же, мы прибудем к восходу.

— Остается только надеяться. Капитан утверждает, что остались считанные часы и вот-вот появиться на горизонте Гроунстен. Что ж, я Вам откланяюсь. Если можете, то продержитесь до восхода без сна, пока ситуация с охотничьими суднами не раскроется.