– Что ты об этом думаешь, жакарэ (кайман)? – обратился вождь к колдуну.

– Нет! – коротко отозвался тот. – Атторади уже далеко… или, быть может, белые говорят неправду! Лучше их отвести в малока!

– Зачем?

– Никогда ширикума не видел белых; никогда еще ни один вождь не имел свирели, сделанной из кости этих белых, великих воинов!

– Это правда!

– Когда мы их отведем в малока, то убьем их, сделаем большой кашири, изготовим себе свирели. Ни жоапири, ни парикоты, ни кара, ни пианокоты не имеют «teiqienes», сделанных из голеней белых. Мы, ширикума, будем одни, у которых они будут, и ты, туксау Лууди, будешь благодаря этому могущественнее, чем все другие туксау этой страны!

– Ты говоришь правду, жакарэ!

Никто из искателей хинных деревьев не понял смысла этих ужасных слов, произнесенных самым развязным тоном на ширикумском наречии, а потому не мог и подозревать грозившей им опасности.

Полагая, что это не более как случайная встреча с индейцами, столь же безобидными, как и все те, кого они видели до сих пор, и думая дешево отделаться от них, наши друзья даже надеялись выпросить у них немного провианта на дальнейший путь.

У них в карманах остались еще кое-какие безделушки, которые можно было обменять на съестные припасы.

Но, – увы! – им пришлось горько разочароваться.

– Не находите ли вы, мосье Шарль, что мы скорее походим на пленников, чем на гостей, приглашенных отобедать? – спросил Маркиз.

– Я только что собирался высказать вам эту же самую мысль! Эти индейцы смотрят на нас далеко не дружелюбно и оцепили нас кругом, как будто опасаются, чтобы мы от них не сбежали!

– Какое несчастье, что у нас нет больше при себе наших карабинов и хотя бы по пятидесяти зарядов на брата! Как бы живо мы всех их расстреляли, если бы им пришла вдруг фантазия превратить наши голени во флейты!

– Да, но у нас нет ничего, кроме бесплодных сожалений, и остается только клясть негодяев, которые, быть может, заставят нас потерпеть крушение у самой цели!

– А кстати, при вас еще ваш револьвер?

– Мой отняли!

– А ваш, Винкельман?

– При мне только один тесак. А у вас, Хозе, есть какое-нибудь оружие?

– У меня ни тесака, ни револьвера!

– К счастью, мой револьвер еще при мне! – проговорил Шарль. – Кроме того, с десяток патронов!

– Это не дурно, но мало!

– Ба-а! – воскликнул Винкельман со свойственной ему спокойной уверенностью силача. – Тем временем, как господин будет стрелять в нос дюжине этих краснокожих чертей, я, пожалуй, столько же уложу на месте простой дубиной. А вы, Маркиз, и вы, Хозе, тоже не безрукие и тоже сделаете свое дело как следует, и в свалке лицом в грязь не ударите!

– Это плохое средство поладить с ними, и к нему можно прибегнуть только в случае крайней необходимости, а пока будем осторожны и постараемся выказать им, хотя бы только для вида, полное доверие!

После получасовой утомительной ходьбы добрались, наконец, до малока.

Это громаднейшее здание, построенное по индейской системе: конструкция из множества столбов, крытых огромной кровлей из листьев. Обстановка, конечно, самая простая, состоящая из пеньковых гамаков, местами окрашенных красными пятнами руку. Кухонные принадлежности, старательно вылизанные тощими голодными и свирепыми собаками, валялись на земле в беспорядке: кастрюли, котелки, куа (глиняные горшки). Ребятишки сосали обрубки сахарного тростника. Манговые ядра лежали на земле между грубосработанными сиденьями, изображающими черепах и кайманов.

Внутри вся крыша малока буквально утыкана стрелами, воткнутыми в брусья и жердины, поддерживающие кровлю. Это общий арсенал, где каждый, в случае надобности, может запастись этим метательным оружием.

Под той же кровлей свободно разгуливают дикие животные, которых индейцы, со свойственным им терпением, сумели приручить. Маленькие пекари, тату, агути и козлята скачут и прыгают, хрюкают и ворчат. Черная обезьяна коата старательно перебирает шерсть молодого ягуара и с наслаждением грызет выловленных паразитов. Яркие ара с крепкими, крючковатыми клювами немилосердно кричат; хокко гнусаво гогочут, поклевывая маис; хмурые саваку сосредоточенно дремлют, стоя на одной ноге и спрятав длинный, как у цапли, клюв в перья своего пушистого зоба.

Среди этого зверинца плавно и лениво, взад и вперед, двигаются женщины, а дети, прикрытые только одной своей невинностью, скачут и кувыркаются, как настоящие маленькие бесенята.

Хотя это примитивное жилище, под кровом которого ютится целый клан, состоит только из кровли, тем не менее воздух в нем до того зловонный, что непривычному человеку трудно вынести это даже несколько минут.

Лес, окружавший малока, вырублен, повсюду торчат пни вышиною в метр, а между этими пнями растут маис, тыква, сахарный тростник, пататы и маниок, там и сям высоко раскинулись колоссальные бананы.

Возвращение краснокожих воинов радостно приветствуют все животные. Но вид белых людей вызывает настоящую панику и заставляет их разбегаться и разлетаться во все стороны. Все эти птицы и животные, свыкшиеся с краснокофейным цветом кожи индейцев и даже с их страшной татуировкой, приходят в невыразимый ужас при виде бледных, белых лиц, которых они никогда не видали раньше.

Одно обстоятельство заставляет наших четырех друзей призадуматься: воины не расстаются со своим оружием, даже придя домой, в этой совершенно мирной обстановке. Это – плохой признак, не предвещающий ничего доброго. Они прекрасно это сознают, несмотря на спокойное и серьезное выражение невозмутимых, неподвижных лиц.

Никто из них не поздоровался добрым, ласковым словом с женщинами, женами, матерями и дочерьми, после, быть может, довольно продолжительного отсутствия. Вместо ласки дети, которые при виде белых, подняли истошный крик, были награждены полновесными затрещинами.

Едва ступив под кров, воины принялись за свое обычное домашнее занятие – за пьянство.

Среди множества запахов, которые ударили в нос белым, они сразу отличили сильный запах спиртового брожения – чрезвычайно едкий запах кашири. Краснокожие совершенно не знают меры в потреблении спиртного.

В центре малока, на самом почетном месте, поставлены два огромных обрубка древесных стволов, вышиною в три метра, диаметром в полтора метра, снабженные внизу краном, из которого сочится капля за каплей жидкость, превратившая земляной пол малока в небольшую яму.

Оба эти громаднейших ствола внутри выдолблены и представляют собою котлы, в которых вырабатывается хмельной напиток, столь полюбившийся индейцам и получающийся от брожения сахарного тростника, бананов, ананасов, маниока и маиса.

Весьма разборчивые в спиртных напитках, индейцы разнообразят свой кашири в зависимости от вкуса и каприза или обилия продуктов брожения в данный момент, отчего состав напитка меняется.

Этот напиток, однако, – не праздничное угощение, как это можно было бы подумать, а повседневное питье, потребляемое во всякое время дня и даже ночи.

Индейцы, как мужчины, так и женщины, вечно пьяны, когда они дома. И не удивительно: им стоит только подойти к этим громадным чанам, отвернув кран, подставив под него сосуд и осушив его, повторять эту операцию до тех пор, пока они будут в состоянии также.

Чаны эти являются общей собственностью также как их содержимое, – нужно только наполнять их, чтобы они не опустели. Женщины сообща обрабатывают плантации, дающие в изобилии сырье для кашири.