Отдохнув с четверть часа, человек в шлюпке поднимается; удостоверившись, что канат надежен, надевает его себе через плечо, берется за якорную цепь, проворно взбирается по ней до самого якорного крюка и затем повисает на руках. Еще минута-другая, и он уже на палубе.

Здесь оргия развернулась во всю. Шум, крики, песни и хохот стоят в воздухе, но внизу царит мертвая тишина.

Как человек, хорошо знакомый с расположением судна и знающий все ходы и выходы, ночной посетитель, ни минуты не задумываясь, осторожно прокрадывается к спуску в нижнюю каюту, некогда предоставленную в распоряжение пассажиров. Вот он уже на площадке перед дверью в каюту и видит смутно, при свете закоптелого фонаря, под потолком стоящего у двери часового с копьем в руках.

– Что тебе надо? – резко спрашивает его часовой.

– Сменить тебя… по приказу вождя! Иди – пей, там все пьют… ты не хуже других и тоже заслужил, как и другие.

– Скажи пароль!

– Сейчас, нагнись ко мне ближе, я скажу тебе на ухо, чтобы никто не услышал!

Часовой спешит исполнить это указание, видимо, радуясь избавлению от скучной службы, и почти в тот же момент падает на пол, издав слабый хрип.

– Вот пароль! Десять пальцев вокруг горла, посильнее сдавить, и обморок на полчаса, мертвый! – шепчет незнакомец и входит в каюту.

Пять человек, крепко связанных по рукам и по ногам, лежат на полу, едва дыша.

– Хм! Я еще вовремя поспел! – шепчет ночной посетитель, затем продолжает, несколько повысив тон: – Что же? Никто ни звука? Разве не узнают уже и друзей?

Теперь, когда свет фонаря падает прямо на его лицо, чей-то сдавленный голос шепотом восклицает.

– Маркиз! Это вы? Как вы здесь, друг мой?

– Как видите, и весь к вашим услугам! Пока все обстоит благополучно!

– Маркиз! .. Это Маркиз! – раздаются взволнованные голоса Раймона, Фрица и Винкельмана.

– Да, да, друзья, это я… А теперь – молча за дело!

И, не теряя ни секунды, он разрезает веревки, связывающие пленников, затем подходит к часовому, из предосторожности связывает ему руки и ноги, затыкает рот и спрашивает Шарля:

– Вы не ранены?

– Нет! – отвечает молодой человек.

– Прекрасно, так подвяжите себе этот канат под мышки и вылезайте в люк. Я вас спущу в воду, доплывете до носовых якорей и отвяжите привязанную к якорным цепям пирогу, затем подгоните ее к этому люку и потом не шевелитесь.

– Понял! – отозвался Шарль, наскоро пожал руку Маркизу и стал спускаться через люк ногами вперед, тогда как Маркиз постепенно сдавал канат.

Две минуты спустя чуть слышный стук каната о борт дал знать Маркизу, что пирога уже на месте.

Во избежание возможного недоразумения, Шарль слегка встряхивает канат, и это сотрясение передается Маркизу, как электрический ток.

– Ну, теперь за тобой очередь, мой добрый толстяк, – говорит Маркиз Раймону, который ужасно страдает от своей раны. – Черт побери! Пролезешь ли ты в этот люк? Можно ли иметь такое брюхо, когда затеваешь поиски приключений! – шутит неисправимый Маркиз. – Уф! Наконец-то пролез! .. Ну, и нелегко же это! .. Только бы канат выдержал! Ну, слава Богу! .. Все обошлось благополучно!

Затем пришла очередь Винкельмана, потом Табиры.

– Ну, а теперь ты, мой славный Фриц!

– А ты сам как же?

– Не беспокойся! Когда ты будешь уже в пироге, то я привяжу канат к средине этого здоровенного копья, которое положу поперек люка, и, как видишь, устроюсь прекрасно. Да, кстати, скажи там остальным, что я здесь немного задержусь, так чтобы они не тревожились и ждали меня терпеливо. Мне хочется устроить им маленький сюрприз, а также и тем веселым господам, которые так беспечно пируют на палубе!

– Но смотри, будь осторожен, Маркиз!

– Не бойся!

Когда Фриц в свою очередь скрылся за бортом, а затем вскоре дал знать товарищу о своем прибытии на место, тем же легким сотрясением каната, Маркиз привязал свой конец каната к середине древка копья, снял фонарь, и, накрыв своей курткой, стал осторожно спускаться с ним по лестнице, ведущей в трюм. Здесь, как, впрочем, и повсюду на судне, кроме кормовой палубы, где шел пир, не было ни души. Все двери стояли настежь; нигде ни замков, ни запоров.

– Бочонки должны быть здесь! – пробормотал про себя Маркиз. – Ну, конечно! .. А что это… тафия! Нечего сказать, дикарям есть что пить, если только я дам им срок… А-а! .. Вот они! .. – воскликнул он немного погодя, наткнувшись на четыре небольших бочонка, вместимостью приблизительно в шестьдесят литров, стоявших несколько поодаль, в стороне от других.

Выбрав один из них, он ударом своего тесака выбил втулку, просунул в дыру два пальца, ощупал ими что-то сыпучее, похожее на порошок, и добавил:

– Ну, так и есть, порох!

Он вынул из фонаря свечку, осмотрел ее, затем с удивительным спокойствием духа и самообладанием, ни минуты не задумываясь и не моргнув даже глазом, всунул зажженную свечку в отверстие для втулки прямо в порох.

После того храбрец не спеша направился к выходу, ступая осторожно, чтобы не наткнуться на что-нибудь, но вдруг одумался и вернулся назад.

– Пожалуй, это протянется долго, – пробормотал он и все так же не торопясь всунул свечку наполовину глубже в порох, так что пламя ее едва выступало из отверстия втулки.

– Ну, на этот раз полно смеяться! .. А теперь поторапливайся, Маркиз, хоп-ля!

В две минуты он был уже у люка; еще минута, и он уже спускался по канату в ожидающую его пирогу, где его друзья, в страшной тревоге, уже считали секунды.

– Ну а теперь, друзья мои, за весла! .. Работай дружно! А то здесь скоро жарко будет! – добавил он.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил Шарль.

– Э, милейший, развлечения здесь редки или, вернее, не развлечения, а представления.

– К чему вы это говорите?

– А вот к чему: драма, которая здесь разыгрывалась, подходит к концу; актеры сейчас уйдут за кулисы, а потому было бы досадно, если бы все это представление не имело никакой развязки!

– Но развязка налицо, мой милый, и совершенно иная, чем мы думали, благодаря вам, Маркиз!

– Не хочу спорить с вами, но такая развязка лишена эффекта, а потому я как человек, страшно влюбленный в свое искусство, подумал о красивом апофеозе! Да, кстати, скажите мне, как, на ваш взгляд, далеко ли мы отошли теперь от судна?

– Так, приблизительно на триста метров, если не больше!

– Прекрасно! Нам отсюда отлично будет все видно, и вместе с тем мы не рискуем пострадать от трюка или быть забрызганы!

– Но вы говорили о каком-то апофеозе?

– Да… смотрите! ..

В этот момент громадный столб пламени поднялся во мраке ночи и взвился прямо к небу, затем раскинулся широким снопом, ослепительно ярким и удивительно прекрасным. При этом страшный взрыв, точно сотни одновременно раздавшихся орудийных выстрелов, потряс воздух и оглушительным эхом раскатился по волнам.

Беглецы, онемев от ужаса и недоумения, увидели, как днем, темный силуэт парохода, из которого, словно из кратера вулкана, вырывались длинные языки пламени. При свете его резко выделялись мачты и ванты, но через секунду все это превратилось в бесформенные обломки.

Сильное сотрясение передалось по воде даже до того места, где находилась пирога с беглецами, и утлое судно заплясало на волнах, как ореховая скорлупа, и вдруг все погрузилось в темноту. В пироге все замерли и как будто окаменели.

Режиссер этой ужасной феерии уже не думал об одобрении зрителей, а те были не в силах ему аплодировать.

– Что ж, – проговорил он глухим голосом, – если эти люди были омерзительные негодяи, то, с другой стороны, сама жизнь предъявляет иногда чудовищные требования!