– Так вы думаете, – сказал молодой человек, когда Маркиз закончил свою речь, – что этот негодяй, рассчитывая получить полностью весь выкуп, распорядится привести сюда всех своих пленных?

– Я уверен, что он явится сам: он ни за что не согласится доверить кому бы то ни было эту громадную сумму!

– Господи! Что это только будет, когда он увидит, что у вас нет всего этого золота, которое он думает получить?

– Да ведь нас здесь четырнадцать хорошо вооруженных человек, да еще ваши два негра, поддерживающие костер там на горе! Это уже шестнадцать. Мы спрячемся здесь поблизости и в нужный момент с быстротой смерча нападем на него!

– Ну, а если он прикажет своим черномазым негодяям сопровождать себя? Если нам придется иметь дело с сотней этих разбойников, что мы тогда будем делать? Шестнадцать человек, будь они смелы, как львы, и вооружены целым арсеналом превосходнейшего оружия, все же ничего не могут поделать против ста человек! Право же, это средство слишком рискованно, милый друг!

– А потому мы прибегнем к нему лишь в крайнем случае. Вы будете как будто одни – и всецело поглощены вашими условиями торга и выкупа. И тогда одно из двух: или он будет здесь с многочисленным отрядом, и мы останемся смирно сидеть в кустах. Вы уплатите ему обещанную на этот срок сумму, а он, не видя меня, подумает, что я несколько задержался, что весьма возможно при затруднительности здешних сообщений. Если же силы наши будут равны, я предстану перед ним в наряде уполномоченного, вступлю с ним в переговоры, объявлю, что миллион здесь, на лицо, в моей пироге, и в заключение выхвачу из кармана револьвер и прострелю ему голову. Этот выстрел будет сигналом для наших людей; они стремительно накинутся на его людей с шумом и гамом, которые заставят их поверить, что врагов не 16, а 100, и, пользуясь первым моментом их замешательства, перебьют всех, кто только вздумает сопротивляться.

Шарль, почти убежденный этими доводами, готов был согласиться на этот план, не имея в своем распоряжении ничего лучшего, как вдруг ему вспомнилось решение, принятое его отцом и братом.

– А я чуть было не забыл, – сказал он сдавленным голосом, – что завтра, ровно в полдень, мой отец должен напасть со своим отрядом на деревню и вооруженной силою вырвать из рук негров мою жену и детей. Неужели они подвергнут себя совершенно бесполезной опасности, в то время как мои бедные дети и жена будут уведены сюда? Неужели им предстоит схватка с чернокожим разбойником? А если мы не справимся с ним? Что произойдет тогда, когда их приведут обратно в деревню? .. Каких страшных и ужасных репрессий с его стороны должен я опасаться для них?

Перед такими доводами Маркиз принужден был смолкнуть.

Оставалось только надеяться, что Диего явится сюда с небольшой горстью своих приближенных или что Робены, отец и сын, узнав каким-нибудь образом, что пленных под конвоем отводят в какое-то надежное место, последуют тайно за ними, скрываясь в лесу и в кампо. Но на это, увы, было весьма мало надежд!

Однако эти предположения оказались ошибочными: они упустили из вида одно, правда, самое невероятное и недопустимое: никто из них не предвидел, что Диего может не явиться на условленное свидание.

А потому можно себе представить их удивление и недоумение, а затем и безмерную тревогу, когда назначенный для свидания день стал медленно клониться к концу, а ни негра, никого из обитателей Озерной деревни не было видно.

Шарль был близок к умопомешательству. Какие таинственные причины могли удержать беспредельно жадного до денег Диего? Какая ужасная катастрофа грозила вновь всем надеждам бедного молодого плантатора?

Друзья его не находили слов для утешения и молча оставались свидетелями его страшного горя и отчаяния, от которых у них у самих сжималось сердце. Вдруг им показалось, что там, за темным лесом, раздаются глухие неравномерные удары, едва уловимые в тишине ночи. Их можно было принять за выстрелы из огнестрельного оружия.

Уж, конечно, не по своему желанию Диего не явился на условленное свидание в карбет на Тартаругал-Гранде. Неожиданная помеха остановила его на полпути.

Более того, он был взбешен этой задержкой, так как серьезно верил в посольство от бразильского правительства.

Заставить Шарля Робена терзаться неизвестностью и мучиться ожиданием было бы для него, пожалуй, даже приятной шуткой: самая мысль причинить страдания человеку белой расы являлась для него своего рода наслаждением. Но оказаться не пунктуальным по отношению к дипломату, особенно, если свидание с ним предвещало деньги и всякие блага, это, действительно, могло вызвать у Диего злокачественную лихорадку и разлитие желчи.

Между тем все произошло по его же вине.

Как только он почувствовал себя владельцем сокровищ, найденных его людьми в погоне за тату, у него в голове засела одна мысль – скрыть эти сокровища в таком надежном месте, где бы они были недоступны ни для кого. Но где найти такое место?

– Хм! Вот блестящая мысль! – воскликнул он, ударив себя по лбу. – Я перевезу все это золото на «Симона Боливара». Судно стоит в надежном месте; о существовании этого озера мало кто знает, пароход тщательно скрыт и замаскирован так, что увидать или разыскать его трудно. И хитер должен быть тот, кто разыщет его там. До срока, назначенного мне этим раззолоченным шутом, остается еще три дня; этого более чем достаточно, чтобы побывать на озере и, вернувшись оттуда, поспеть к условленному времени в карбет на Тартаругале.

Горя желанием покончить с этим делом побыстрее, Диего тотчас же приказал отнести корзины с золотом в самую большую из своих пирог, выбрал из числа своих людей самых надежных и немедленно отправился к месту швартовки присвоенного им парохода. Как человек, в высшей степени осторожный или, вернее, недоверчивый, он усадил с собой на пирогу и двух артистов, Фрица и Раймона, чтобы те не сбежали, как это сделал на днях их товарищ Маркиз, непонятное исчезновение которого сильно тревожило его.

Кроме того, перед своим отъездом он увеличил вдвое число стражей, на обязанности которых лежало поочередно караулить жилище госпожи Робен и ее семейства. Строжайше наказав им не допускать ни под каким видом связей с пленниками и преподав самые подробные наставления одному из своих самых верных людей, которого он оставлял в деревне, Диего успокоился.

Доставка золота прошла вполне благополучно, точно так же, как и упаковка его в денежный ящик парохода, по-прежнему неподвижно стоявшего в тихих водах у берега маленькой скрытой бухточки. После этого пирога, не теряя даром времени, направилась обратно в Озерную деревню.

Пирога прошла благополучно более половины пути, и Диего, довольный успехом экспедиции, щедро вознаградил обильными порциями тафии своих гребцов. Вдруг тяжеленное дерево, вышиною более сорока метров, покачнулось и с оглушительным шумом рухнуло, увлекая за собой соседние молодые деревья, сплетенные с ним крепкой и непроницаемой сетью лиан. Громадный ствол лесного великана, обрушившись на носовую часть пироги, проломил оба борта и уложил на месте троих гребцов, а все оставшиеся в живых пассажиры и гребцы были опрокинуты в воду.

Пролив был не особенно глубок, и Диего, вероятно, скоро бы утешился после этого происшествия, так как жизнь гребцов для него была сущим пустяком, если бы только упавший старый ствол не преградил путь.

Продолжать путь пешком было невозможно, так как по обе стороны пролива тянулись плавучие и наносные пески, перемежаясь с илистыми мелями, которые ежеминутно готовы были поглотить всякого, отважившегося ступить на них.