– В самом деле крайне удивительно! – согласился уполномоченный слегка изменившимся голосом.

– Смотрите, какая чудесная находка! .. Каждый из этих людей несет на себе не менее тридцати трех килограммов золота, а их десять человек; это составляет уже миллион, если считать на французские деньги!

– Поздравляю вас, милейший, и от всего сердца! Но я думаю, эта находка ни в чем не изменит наших условий?!

– Конечно нет! Кой черт, когда начинаешь получать миллионы, то хочется получать их как можно больше… Я в настоящее время более чем когда-либо нуждаюсь в деньгах, точно так же, как и в благосклонном нейтралитете вашего правительства.

Заручившись этим уверением, уполномоченный, которому, в сущности, ничего более не оставалось делать в Озерной деревне, по крайней мере в настоящее время, стал прощаться с негром. Последний со своей стороны, по-видимому, весьма был озабочен необходимостью припрятать свое золото в надежное место.

Поднявшись со своего места, уполномоченный подошел к двери и окликнул своего офицера, продолжавшего сидеть неподвижно под сенью дерева. Тот, в свою очередь, окликнул солдат, мирно спавших растянувшись подле своих ружей; те тотчас же вооружились и построились в ряды.

Чернокожий вождь и белолицый дипломат расстаются с притворной сердечностью, условившись свидеться вновь через три дня.

Трубач заиграл марш, на звуки которого опять сбежалось чуть не все население деревни, еще более возбужденное и заинтригованное теперь. Но музыка звучит все дальше и дальше от деревни, и вскоре залитый золотом уполномоченный, и офицер, и солдаты, словом, все это необычайное шествие скрывается в чаще леса. Ни у кого нет желания следовать за ними: в связи с находкой сокровища, все ожидают великих щедрот со стороны Диего, ожидают, что угощения и тафия достанутся на долю каждого, и потому все возвращаются назад в деревню.

Но мы последуем за солдатами.

Вскоре солдаты подходят к проливу, служащему путем сообщения с южной частью этой территории; здесь они садятся на пирогу, на корме которой развевается бразильский флаг, молча размещаются по своим местам. Солдаты превращаются в гребцов и сильно работают веслами.

Немного погодя уполномоченный прервал, наконец, всеобщее молчание, продиктованное самой элементарной осторожностью с самого момента выхода их из деревни.

Но теперь, когда, кроме этой пироги, нигде кругом нет ни души, когда нечего более опасаться шпионов, этот столь удивительно невозмутимый и бесстрастный господин вдруг издает бешеный крик ярости, вскакивает со своего места и кричит на этот раз уже по-французски и совершенно иным голосом:

– Черт возьми! Тысяча тысяч миллионов громов и молний! .. Ведь все погибло, Винкельман!

– Что вы говорите, Маркиз? – отзывается офицер, который уже расстегнул свой мундир и готовится заменить его простой холщовой блузой.

– Сущую правду, увы! .. Надо же было обстоятельствам так сложиться, что этот клад, так тщательно запрятанный и скрытый от всех, на который я рассчитывал, чтобы обеспечить несчастным пленникам свободу, был отрыт этими чернокожими как раз сегодня!

– Какое несчастье!

– Это Бог знает на что похоже! Дело было так хорошо обставлено, проведено без сучка, без задоринки, так удачно задумано, и вдруг, когда уже удалось провести этого дьявольски хитрого и подозрительного негра, остаться на бобах в самый последний момент! Нет, это положительно ужасно!

– Ну, а что вы скажете обо мне? Чего ради я превратился в мулата, чего ради потел в этом мундире и задыхался в этой упряжи? Для того только, чтобы упустить столь благоприятный случай придушить этого черного негодяя?

– Ну, а разве мой маскарадный наряд не был хорош? Разве можно было меня узнать в этом наряде и в этой роли бразильского дипломата? И все это напрасно!

– Ну что делать, Маркиз! Что сделано – то сделано! Не надо только отчаиваться… Мы еще можем соединиться с господином Шарлем, который успеет уплатить требуемую сумму!

– Да, но ведь эта сумма вернет свободу только одному, тогда как, если бы не эта неудача, через три дня были бы свободны все! .. Право, если бы нас было не четырнадцать человек, а 40 или 50, и если бы на Арагуари действительно стояло военное судно, как я налгал этому черномазому, то можно было бы напасть на деревню с оружием в руках и воспользоваться опьянением негров, которые теперь, несомненно, все перепьются на радостях до полного бесчувствия и самозабвения…

– … И все там перевернуть вверх дном и увезти наших пленников? Не так ли?

– Что ты на это скажешь, Табира?

Сержант, сидевший на корме пироги и направлявший ее ударами своей нагайи, невозмутимо поднял голову и ответил:

– Я сделаю так, как того захотят белые, но я с большой радостью поджег бы всю эту деревню и изжарил бы всех этих проклятых негров в их хижинах! – и Табира при этом пренебрежительно сплюнул. – Но всего лучше идти к господину!

– Да, ты прав, Табира! Мы не можем и не должны ничего делать без его согласия: ведь малейшая неосторожность с нашей стороны может повести к ужасным последствиям! Ну же, дружно, ребята! Налегай на весла и с Богом в путь! ..

Путем какого странного стечения обстоятельств Маркиз, так превосходно переодетый и загримированный, встретился с Винкельманом, и с индейцем Табирой и разыграл эту смелую комедию, которой ему удалось провести и одурачить Диего, этого хитреца из хитрецов и самого недоверчивого из людей?!

Но, вероятно, читатель уже сам об этом догадался, а потому мы удовольствуемся только тем, что подтвердим его догадку несколькими краткими словами.

Читатель, вероятно, еще помнит: при расставании Шарль дал эльзасцу следующую инструкцию: пользоваться деньгами по своему усмотрению, затем соединиться с Табирой у развалин серингаля, где тот тем временем должен был заняться розысками уцелевших во время погрома бывших служащих, и, посоветовавшись с ним, продолжать действовать сообща, имея в виду ближайшее возвращение Шарля Робена на Тартаругал-Гранде.

При содействии того же французского негоцианта, Винкельман приобрел эгаритеа (то есть небольшое судно) и нанял нескольких матросов тапуйев, тщательно отобранных все тем же его соотечественником. Нагрузив свое небольшое судно хорошими запасами продовольствия и раздобыв превосходнейшее огнестрельное оружие, с соответствующим количеством боевых патронов, он рассчитывал произвести, в случае необходимости, вооруженное нападение на Озерную деревню.

Решившись даже разыграть роль бразильского офицера, действующего по предписанию местных властей, чтобы тем самым сильнее воздействовать на умы в сущности весьма трусливых жителей деревни, он заказал себе прекрасный мундир капитана морской пехоты и двенадцать комплектов солдатского обмундирования, которые и уложил в особый ящик.

После того он спешно направился на Арагуари, куда и прибыл после довольно продолжительного, но совершенно благополучного плавания.

Табира, давно уже бывший на своем посту, успел за это время собрать кое-кого из своих бывших товарищей, бродивших в лесу без убежища и без дела со времени страшного разгрома.

Что же касается остальных служащих серингаля, негров и индейцев с женами и детьми, то все они перебрались на верховья реки, выше порогов, где и ютились временно, и откуда их во всякое время можно было вернуть.