Пассажиры, разбуженные неистовыми криками, воплями и воем злополучных жертв, не верили своим глазам: подобное наказание глубоко возмущало их.

– Послушайте, господа, надо быть благоразумными! Вы, может быть, думаете, что индейцы озлоблены против меня за то, что я их так проучил? Нимало, могу вас в том уверить! Такая аргументация, соответствующая их пониманию, дает им, напротив, самое прекрасное мнение обо мне! Вот вы сейчас сами увидите. Скажите, довольны вы вашим шкипером? – обратился он к наказанным.

– Да, довольны! – ответили прерывающимися, дрожащими голосами только что так ужасно наказанные беглецы.

– А почему вы им довольны?

– Потому, что шкипер поручил нашим же товарищам наказать нас!

– Но ведь ваши товарищи били вас больно!

– Да, но мамалуко (то есть метисы, помесь белых и индейцев) бьют еще гораздо больнее и дольше!

– Ну да, конечно! Знаете ли, что они всыпают им по сто ударов палкой по пяткам и подошвам ног! – пояснил он пассажирам.

– А белые?

– Белые бьют еще хуже: они бьют, пока не переломают кости, а когда кости переломаны, человек не годится больше на работу, и тогда его кидают в воду, чтобы даром не кормить.

– Значит, я лучше и мамалуков, и белых?

– Да, лучше!

– Что же, будете вы опять пытаться бежать?

– Нет!

– А почему нет?

– Потому, что мы боимся канаемэ!

– Вы теперь сами видите, сеньоры, что они неисправимы!

– Но скажите мне, сеньор Хозе, что это за канаемэ, которые, как вижу, внушают этим людям безумный страх!

– О, сеньор, – отозвался мулат, понизив сильно задрожавший голос,

– это ужасные люди, живущие исключительно только ради убийств. Воспитываясь из поколения в поколение для грабежа и убийств, они не знают с самого раннего детства никакой другой цели, кроме убийства ради убийства; так как они не людоеды, они изготовляют себе только ожерелья из зубов своих жертв и флейты из их голеней. Будь то белый или негр, индеец, мулат, мамалуко, для них безразлично; они убивают всех, кто только не принадлежит к их племени или к их общине. Да хранит нас Господь от встречи с этими канаемэ!

Жестокое наказание подействовало превосходно. Вместо возмутительной небрежности к своей работе индейцы проявили сразу же удивительную деятельность, которая, хотя и не граничила с героизмом, тем не менее была очевидна и небезрезультатна.

Тяжелое судно снова стало подвигаться вперед, хотя и медленно. Дело в том, что, несмотря на все усилия, бороться против течения чрезвычайно трудно.

Однако жестокий урок, данный непокорным, оказался настолько полезен и для других, что не только товарищи, но и сами пострадавшие взялись за весла. Они работали своими избитыми, окровавленными руками и, только благодаря своей индейской закаленности, упорно хранили молчание, не жалуясь ни на что.

Шкипер потирал руки от удовольствия при виде такого усердия, утверждая, что их гребцы будут работать, не покладая рук и не помышляя о побеге до тех пор, пока будут находиться в местности, населенной канаемэ. «На что-нибудь да беда нужна! » – говорит старая французская пословица, а мы говорим: «Нет худа без добра! » Но впоследствии снова придется принуждать их к работе, если мы не хотим, чтобы бателлао лишился своей двигательной силы и не пошел вниз под напором сильного и быстрого течения.

Но вот весла перестали делать свое дело, несмотря на страшные усилия гребцов. Бателлао, правда, не уносится вниз течением, но и не двигается вперед ни на единую пядь, так силен напор черных волн Рио-Негро. Видя это, шкипер заставляет причалить к берегу и распоряжается прибегнуть к помощи двух орудий, обычно используемых в подобных случаях и с успехом заменяющих весла. Эти два примитивных орудия известны здесь под названием gancho – ганчо (крюк) и foquilha (вилка).

Ганчо – это шест длиною в 4 или 5 метров, снабженный на конце небольшой палочкой, привязанной к нему крепкими лианами, образующий как бы крючок.

Форкильха несколько короче, но гораздо крепче и толще ганчо, причем один ее конец раздваивается естественно в обе стороны, образуя собою вилу.

Бателлао между тем идет вдоль берега и по самому берегу; двое индейцев зацепляют ганчо за большую ветвь, за ствол или за корневище и затем тянут со всей силы, подтягиваясь, тогда как двое других напирают сзади на форкильо и толкают вперед, упираясь ногами о корни, пни и лианы.

Восемь человек работают таким образом, напрягая все свои силы, двумя ганчо и двумя форкильями.

Таким образом медленно движущийся вперед бателлао со стороны похож на громадного паука, ползущего вдоль берега, цепляясь за него длинными лапами.

Он и тащится таким образом по реке, под навесом прибрежных деревьев, которые задевают своими нижними ветвями за кровлю над кормой, служащую защитой и от солнца, и от непогоды, и от всяких неприятных случайностей в пути. Защита, по правде сказать, недостаточная во всех отношениях; под нее забираются мириады муравьев, падающих с ветвей деревьев, за которые зацепляется кровля. Эта грозная армия насекомых, которыми буквально кишат все берега рек экваториальных стран, обрушивается целыми полчищами на матросов и пассажиров, облепляет все тело как нагих негров и индейцев, так и закутанных в одежды белых, не давая никому пощады. За ними идут и другие враги из мира насекомых: пиаосы, эта маленькая мошкара, от уколов которой вся кожа покрывается черными пятнышками; карапана, острое жальце которых прокалывает даже самую толстую ткань и вонзается с такой силой в кожу человека или животного, что при его уколе брызгает кровь; москито, яд которых вызывает значительную опухоль, не менее болезненную, чем укус нашей европейской осы; карапаты, которые своими острыми челюстями впиваются в тело человека и, как клещи, въедаются, врастают в него, уходят вглубь и насасываются кровью до того, что при вытаскивании у них обычно отрывается голова, присосавшаяся так крепко, что ее нет возможности вырвать.

И все эти мучители, все эти мелкие, ужасные вампиры с бешенством и озлоблением накидываются на путешественников, разливают по их жилам свой яд, упиваются их кровью, мучают и терзают их беспрерывно, и днем, и ночью, во всякое время, доводя их до бешенства, до исступления.

Индейцы, почти всегда малокровные, по-видимому, менее страдают от этой язвы, потому что вследствие их малокровия являются менее заманчивыми для насекомых жертвами, или же потому, что уже успели освоиться и притерпеться к укусам этих мучителей, или же потому еще, что кожа их несравненно грубее и менее чувствительна; во всяком случае они сравнительно меньше страдают, чем европейцы.

Кроме того, установлено, что европейцы, прибывшие в экваториальные страны, населенные насекомыми и мошкарой, менее страдают от них, когда успеют акклиматизироваться, чем в первое время по своем прибытии. Путем ли постоянных прививок всех этих разнообразных ядов, или вследствие быстро развивающейся в этом климате анемии они с течением времени становятся менее чувствительны к ожогам и укусам насекомых, чем вначале.

Но это еще не все, что предстоит претерпевать в этих краях злополучным путешественникам. Берега этих рек поросли маленькими деревцами, с широкими толстокожими листьями, как листья фикусов, называемыми туземцами эмбооба. Каждое такое дерево, от линии воды, из которой выходит их ствол, и до кончиков листьев усеяно сплошной массой желтых муравьев, тех ужасных муравьев, которых бразильцы называют огненными муравьями. Эти свирепые насекомые моментально наводняют собою бателлао, проникают всюду, набрасываются на съестные припасы, которым они сообщают нестерпимый запах муравьиной кислоты, ползут по ногам вверх и облепляют всего человека, кусают, жалят, жгут нестерпимо, невыносимо, точно огнем, и вызывают во всем теле ужаснейший, болезненный зуд, способный довести человека до отчаяния.