– Уж скажем лучше, что увидав, как эти проклятые переселенцы одолевают и берут верх над нашими, вы трое побоялись попасть к ним в руки. Знали, что они вас не пощадят, а подвесят где-нибудь на первом же дереве за ваши добрые дела или же водворят вас обратно в Кайену в благодарность за ту милую маленькую проделку, которую вы себе позволили с переселенцами на Арагуари! Не так ли? Вот и весь секрет вашего усердия!

– А что вам из того, ваша милость, из каких целей мы за вас стояли, из своих ли выгод или из симпатии к вам? Не все ли это равно? .. А своя выгода – это, видите ли, самое надежное средство расположить к себе людей… Кто своей выгоды не соблюдает?

– Это верно, а потому я вас не забуду. А теперь иди, старик, и зови остальных да скажи, чтобы они были спокойны: я не только не намерен наказывать их, а хочу высказать свою благодарность за их усердие.

– Вот это слово так слово! Умные речи приятно слышать! .. Эй вы, ребята, Красняк, Кривой, живо! рысью! ..

Не прошло и получаса, как довольно большая и чрезвычайно шумливая толпа, состоявшая из мужчин, женщин и детей всякого возраста, появилась вдали, под предводительством беглых каторжников.

Страх, внушаемый грозным вождем, был так велик, что несчастные подданные его едва решились приблизиться к нему. Луш, который призывал на помощь все знакомые ему португальские слова, еле убедил несчастных негров, что им не грозит ни малейшая опасность.

Диего с первого взгляда определил приблизительно их число и убедился, что хотя от неприятельских ружей значительно поредели ряды его сторонников, тем не менее уцелевших еще достаточно много, чтобы и они могли представлять собою довольно внушительную силу.

Итак беда была еще не столь велика, как он полагал сначала.

Несмотря на весьма значительные убытки, причиненные его маленькой колонии, он вскоре утешился, убедившись, что смело может положиться на тех, кто остался в живых. Вместо того, чтобы трусливо бежать при первом выстреле, они мужественно защищались, не боясь смерти. Это было хорошо.

В прочувствованных и теплых словах Диего поблагодарил собравшихся за их геройское поведение во время неприятельского нападения, что вызвало настоящий энтузиазм. В заключение своей речи он сказал:

– Ваши хижины сожгли… Но вы не горюйте! У вас будет новая деревня, лучше и красивее этой, более удобная, а главное – лучше защищенная, чем эта. Я вас поведу на большой остров Лаго-Ново, и там вы построите себе новые хижины, новые жилища, лучше прежних, до которых никто не доберется. Там мы будем царями озера, которое величиною с море! Посевы и сады наши, слава Богу, не тронуты. Вы останетесь здесь, пока не соберете урожай, а затем мы переселимся туда, не теряя времени. Я вам доставлю оружие такое же, какое вы видели у наших врагов. У меня есть судно, такое, как у белых, и в нем есть карабины и порох… и… Гром и молния! Что это такое! .. К оружию, друзья! К оружию! .. – вдруг закричал он зычным голосом, выпрямившись во весь рост и сверкнув глазами.

В этот момент Фриц и Раймон, о которых все, по-видимому, забыли и которые стояли, смешавшись с толпой растерянных негров, вдруг опрокидывают двоих из своих соседей, выхватывают у них из рук ружья и сабли и стремительно кидаются вперед с криком:

– Сюда, Маркиз! Сюда! На помощь!

Маленький отряд индейцев под предводительством трех белых неожиданно появился из-за леса. Оба француза сразу узнали своего друга Маркиза, Шарля Робена и Винкельмана, который несмотря на усердное оттирание еще не сумел избавиться от окраски, приданной его коже соком генипы.

Достаточно двух слов, чтобы объяснить читателю: появление маленького отряда было столь же неожиданное, сколь и несвоевременное – увы!

Шарль Робен, не дождавшись Диего в карбете на Тартаругале и не зная, чему приписать это необъяснимое отсутствие, понял, что в деревне произошло что-то необычайное, и решил отправиться туда немедленно.

Одно из двух: или нападение на деревню, произведенное отцом, удалось, и тогда он ничем решительно не рисковал, так как его враги должны были быть разбиты. Или же похищение его жены и детей не удалось. В таком случае подкрепление, которое он мог оказать своим маленьким отрядом, неожиданно явившимся на выручку, могло быть чрезвычайно полезно, а, может быть, изменить исход борьбы. Затем, если даже все бесповоротно погибло, то и тогда у него останется утешение отомстить за дорогие и близкие ему существа, погибнув вместе с ними или за них.

Руководствуясь этими мыслями, он спешил, насколько мог, и прибыл на то место, где стояла деревня, а теперь курились обгорелые развалины, как раз в тот момент, увы, когда Диего только что собрал вокруг себя остатки подчиненных.

Растерянность негров, пепелище на месте хижин, отсутствие старика Робена и его верных сподвижников – все говорило за то, что экспедиция его отца удалась.

Но у него не было времени поделиться этой радостью со своими близкими. Бешеная злоба, какую проявили негры, уцелевшие от погрома, заставляла действовать немедленно.

Отступать уже поздно. Надо во что бы то ни стало проявить свою силу, иначе всем им грозят ужаснейшие мучения. Впрочем, Шарль не знал, что Фриц и Раймон еще находились в руках бандита. Этого одного было бы достаточно, чтобы заставить его явиться сюда и попытаться во что бы то ни стало спасти их.

Он едва успел приказать своим людям изготовить оружие и построить их полукругом, чтобы не дать окружить себя, как уже рычащая, разъяренная толпа с бешенством устремилась на них.

Негры Диего, возбужденные присутствием своего вождя и желая отомстить за свое поражение, сорвать свою злобу на этих, так поздно подоспевших врагах, кинулись в бой с отчаянным бесстрашием, пренебрегая не только опасностью, но и самой смертью.

Первый же дружный залп заставляет их отступить. Но зато и индейцы, вообще мало привычные к огнестрельному оружию и не обладающие дисциплиной негров бони, начинают стрелять, почти не целясь, с нервозной суетливостью, излишней всегда, особенно в такие моменты.

Вскоре их ружья раскалились до того, что до них трудно было дотронуться; они расстреляли все патроны.

Правда, зато они уложили многих наповал, многих ранили, но и выстрелы негров тоже выбили нескольких из их строя.

Четверо индейцев убито, эльзасец ранен пулей в плечо и потому вынужден драться своим ружьем как палицей, благо правая рука его еще невредима. Раймон ранен картечью в бедро и едва может держаться на ногах. Из числа белых только Шарль, Фриц и Маркиз пока еще остались невредимы.

– Взять их живыми! – приказал Диего властным голосом, покрывающим нестерпимый гам, шум и вой, сопровождающие битву. – Слышите, живыми! Не то я размозжу голову первому из вас, кто убьет хоть одного из них! Что касается индейцев, то перебить их всех до последнего!

С этими словами он сам кидается вперед, не щадя себя, во главе небольшой кучки человек в тридцать, опередив на несколько шагов главные силы своей армии.

Несчастным европейцам приходится теперь защищаться каждому против пяти или шести человек негров, самых сильных и самых смелых, которые набрасываются на них с бешеным порывом диких зверей. Напрасно они отбиваются прикладами, с удвоенною отчаянием и решимостью силой, напрасно колят и рубят саблями тех, которые падают под их ударами. Врагов заменяют другие. Наконец, их схватили за руки, за ноги, за голову. Они стряхивают с себя последним нечеловеческим усилием эту гроздь людей, повисших на них, и изнемогающие, выбившиеся из сил и обезоруженные, падают на землю.

Фриц, падая, невольно восклицает:

– Herr Gott sacrament! ..

Винкельман при этом возгласе вдруг приподнимается и в свою очередь восклицает:

– Да разве ты немец?

– Такой же, как поляки – русские! – отзывается Фриц. – Я – эльзасец!

Тогда взгляд Винкельмана жадно впивается в розовое лицо, в белокурые волосы Фрица, так резко контрастирующие со всеми этими черными лицами и телами лежащих кругом негров, и из уст его вырывается душераздирающий, подавленный крик: