Последний слегка вздрогнул, но, не желая выказывать свой страх, спокойно проговорил:

— Прекрасно, Пенотье, возьмите моего слугу, а Вы, сударь, посидите еще со мной! — и он вышел из комнаты, чтобы проводить Пенотье.

Оставшись один, Лашоссе быстро вынул из кармана ножницы и, ловко взобравшись на спинку стула, перерезал проволоку звонка, помещавшегося в углу. Не успел он окончить свое дело, как вернулся Сэн-Лорен; они смерили друг друга злобным взглядом.

— Вы явились, чтобы снова мучить меня? — начал Сэн-Лорен.

— Это — цель моей жизни.

— Берегитесь! Вы вынуждаете меня прибегнуть к силе. Вспомните Сюзанну, которая погибла от одного моего слова.

— Я не забыл этого, но Вы не запугаете меня… Я явился к Вам, чтобы заключить с Вами договор.

— Я уже давно предлагал Вам это. Вы могли бы теперь спокойно сидеть в собственном имении.

— Это и есть мое желание; я представился Пенотье в качестве человека, желающего приобрести имение.

— Меня удивляет, что Пенотье не справился в дворянских списках. Там вряд ли есть какие-нибудь Ролатры.

— Пенотье больше всего любит деньги. Это имение купите мне Вы, господин де Сэн-Лорен.

— Я согласен на это.

— Затем… Я надеюсь, мы одни?

— Подождите! — Сэн-Лорен вышел в соседнюю комнату, затем вернувшись сказал: — Слуги ушли.

— Тем лучше, все идет прекрасно! — пробормотал Лашоссе и презрительно улыбнулся, заметив в кружевах одежды Сэн-Лорена рукоятку кинжала.

— Чего же Вы еще желаете? — спросил Сэн-Лорен.

— Я требую от Вас завещания в пользу Вашего сына.

— Я имею дело с Вами, а не с сыном этой Тардье. Я не желаю признавать сыном такого негодяя. Разве он не отказался от денег? Он во мне не нуждается; его чертова наука приносит ему, как говорят, массу денег. Он содержит эту ужасную женщину, — Сэн-Лорен взволнованно заходил по комнате, но вдруг остановился, покачнулся и провел рукой по лбу. — Мне даже в голову ударило, когда я заговорил об этом бездельнике. Ни слова больше о нем!

— Ведь это — Ваш сын! — воскликнул Лашоссе.

— Вон! — закричал Сэн-Лорен, — если ты, бродяга, будешь надоедать мне, то знай…

— Подумайте о своем сыне! — кротко перебил его Лашоссе, — все мы смертны; может быть, и Ваш конец близок.

— Ха, ха, ха, — рассмеялся Сэн-Лорен, — бродяги становятся благочестивыми. Вы видите, что силой ничего не можете поделать со мной, так хотите действовать мягкостью? Нет-с! Но, Боже, что такое? У меня стало вдруг так темно перед глазами:

— Может быть, настает Ваш последний час, — глухо проговорил Лашоссе.

— Боже мой! — прохрипел Сэн-Лорен, — я — великий грешник! Бродяга, спаси меня! — Он собрал свои последние силы, подошел к звонку и дернул его, однако звонка не последовало.

— Какая ужасная слабость! — проговорил он затем опускаясь в кресло…

Лашоссе подошел к нему и размеренно произнес:

— В последний раз, когда мы виделись, я сказал, что приду к тебе еще раз, и сдержал слово. В этой жизни мы больше не увидимся, так как ты умрешь через несколько минут. Ты сделал меня несчастным, соблазнил женщину, которую я любил; теперь ты хочешь снова погубить меня… Так знай же: я отравил тебя каплями, которые сфабриковал твой собственный сын вместе с предрекателем твоей судьбы Экзили. Мое мщение совершено.

Умирающий хотел подняться, но его члены уже онемели и отказывались служить.

— О, — прохрипел он, — умереть, не увидев тебя в цепях!.. Сжалься! — застонал он, — приведи Сюзанну, священника… Я не выдам тебя.

— Можешь выложить свои грехи мне, — воскликнул бродяга. — Смотри на часы, тебе осталось жить только несколько минут.

Умирающий бросил злой взгляд на Лашоссе, но его руки были бессильны, зубы стучали, лицо пожелтело и приняло землистый оттенок. Он хотел что-то сказать, но уже не мог.

Лашоссе снова посмотрел на часы и крикнул на ухо умирающему:

— Еще пять минут — и Вы предстанете перед Богом.

Сэн-Лорен хрипел все сильнее.

— Скорей бы кончилось! Надеюсь, что Экзили верно рассчитал, — пробормотал Лашоссе.

Глаза умирающего широко раскрылись, он произнес протяжное “а”, и его голова склонилась на грудь. В эту минуту часы пробили восемь.

— Счастливого пути! — сказал Лашоссе, — в день Страшного Суда мы опять встретимся с тобой. Экзили — хороший мастер, он не ошибся ни на одну минуту. — Он послушал у дверей, в соседних комнатах было тихо. Тогда он снова подошел к умершему и продолжал: — я не боюсь тебя, ты сам виноват в своей гибели. Сюзанна может быть спокойна. Я возьму эту тайну с собой в могилу. — Он пододвинул кресло с умершим к окну, бросил раскрытую книгу около него на пол, снова скрепил проволоку звонка, посмотрел еще несколько минут на умершего и вышел из комнаты. Подойдя к двери, он обернулся и громко крикнул: — До свидания, сударь!..

Лашоссе нашел слуг на лестнице; сунув по монете в руку каждого, он проговорил:

— Обед был прекрасен.

Слуги поблагодарили щедрого гостя и проводили его по лестнице. Он вышел на улицу и пошел медленным шагом.

Известие о смерти Сэн-Лорена с быстротой молнии разнеслось по Парижу; он был найден в своей комнате мертвым. Еще незадолго до своей смерти он давал обед двум из своих приятелей. Пенотье, бывший в числе гостей, тотчас же получил место покойного, а другой гость, некий Ролатр, бесследно исчез из Парижа. Но самое замечательное было то, что король принял Пенотье в частной аудиенции и был к нему очень милостив. Все эти слухи носились по всему городу и обсуждались на разные лады.

Как помнит читатель, Морель не принимал никакого участия в описанном нами совещании в лаборатории Глазера и предоставил остальным вырабатывать план своих действий.

“Я здесь, кажется, лишний, — сказал он тогда себе, — но я покажу им, что могу обойтись и без них”.

Теперь мы застаем Мореля в лаборатории Сэн-Круа, окруженного различными сосудами, склянками и банками. Он внимательно осмотрел их, затем вышел из лаборатории, тщательно запер дверь на ключ и направился на улицу. Он шел очень быстро, не оглядываясь, и, наконец, вошел во двор дома, где жил Лавьенн. Увидев рабочего, мывшего реторты и бутылки, он сказал:

— Послушай-ка, приятель, я хочу видеть твоего хозяина; скажи, что я принес притирания от Гюэ.

Работник ушел в дом, скоро вернулся и сказал, чтобы Морель шел в лавку.

Лавьенн, увидев Мореля, запер двери и вполголоса спросил:

— Ну, что?

— Принес, — ответил Морель, указывая на принесенный им с собой пакет.

Зеленоватые глаза Лавьенна засверкали; он подвинул себе кресло и сел.

— Вы думаете, приятель, — сказал Лавьенн, — что эти средства можно употреблять безнаказанно?

— Без сомнения. Вы знаете, что я — помощник старика Гюэ; я знаю немало, и любой врач может поучиться у меня. Все доктора ломали себе голову над причиной, от которой умерли больные в “Отель-Дье”, а я укажу ее этим ученым господам. Вот она, здесь!

С этими словами Морель вынул из пакета склянку и поднес ее к глазам Лавьенна.

Тот испуганно отодвинулся и прошептал:

— Шш… ради Бога!

— Я уже сказал Вам условия нашей сделки. В то время как Экзили, Сэн-Круа и другие отыскивают философский камень, я принес Вам кое-что. Вы понимаете меня?

— Хорошо, — ответил Лавьенн. — Но если я буду торговать этим средством, то должен знать способ его употребления.

— Все это предусмотрено, — ответил Морель и стал вынимать коробочку. — Вот видите, на каждом флаконе есть записка; на ней обозначено название, действие, количество, время, симптомы и прочее… только приготовление составляет мою тайну.

— Я возьму эту порцию, — сказал Лавьенн, указывая на пакет, — только ведь мы — преступники!

— Вы уже отправили на тот свет больше народа, чем Вы думаете. Сколько людей погибло от Вашей пудры; а те средства, которые препятствуют росту населения Франции? Сколько матерей нашло себе таким образом смерть?