— Хочу, но сомнительно, чтобы я мог исполнить это, так как выйду отсюда, конечно, только для того, чтобы отправиться в эшафот.

— Вы ошибаетесь. Кто мне — друг, тот не так-то легко погибает от руки палача. Я обещал Вам свободу, и Вы получите ее.

— Граф, я не отрицаю Вашей власти, но на этот раз Вы, я думаю, придаете ей слишком большое значение: сам король поклялся судить всех участников процесса отравителей без всякого милосердия, а я был главным наставником в этом деле.

Лозен невольно отступил на несколько шагов.

— Не пугайтесь, — улыбнулся итальянец, — в своем искусстве я еще не достиг того, чтобы убивать собственным дыханием, хотя и надеюсь дойти до этого, если моя жизнь не кончится слишком рано.

— Что послужило основанием подозревать Вас в соучастии? Ведь Вас уже допрашивали?

— Пять раз, но эти господа не могут понять меня. Мои средства могут столько же помогать, сколько и вредить; мои сношения с Сэн-Круа не могут быть поставлены мне в вину. Против меня имеется только один могущественный свидетель, хотя немой, но очень красноречивый, и этот свидетель — книга.

Лозен сделался внимательнее.

— Книга? — повторил он.

— Да. Она содержит в себе рецепты, указания и наставления для приготовления страшных ядов. Эта книга — улика против меня, не допускающая никакого оправдания, так как действие ядов может быть проверено на многих жертвах. Симптомы, которые можно было наблюдать у Сэн-Лорена и членов семейства д‘Обрэ, даже смерть самого Сэн-Круа, — все свидетельствует о верном, безошибочном действии тайных средств. Конечно, эта книга доступна пониманию только адептов черной науки, но в Париже есть человек, который может объяснить ее загадочные письмена.

— И этот человек?

— Герцог Мортемар.

Лозен вскочил.

— Что? Но почему же Мортемар мог бы объяснить эту книгу?

— Почему? Граф, эта книга вышла из его дома. Попав в руки герцога-библиомана, эта книга, на которой уже тяготело проклятие, была похищена из его библиотеки маркизой Бренвилье и Атенаисой Мортемар, которая теперь называется маркизой Монтеспан. После многих странствований, она попала в мои руки, что дало мне возможность изучить эти могущественные средства и усовершенствоваться в искусстве, которому я посвятил всю свою жизнь. Но, с другой стороны, эта книга послужит мне на погибель.

— Вы ошибаетесь! — воскликнул Лозен, — она спасет Вас.

— Нет, граф, Вы ошибаетесь: поверьте, маркиза Монтеспан гораздо могущественнее, нежели Вы думаете. Король в ее власти. Она, без сомнения, знает, что маркиза Бренвилье рассказала мне, откуда появилась эта книга, и это, вероятно, сильно беспокоит ее. Она сделает все возможное, чтобы погубить человека, показания которого могут навлечь позор на семью, возвысившуюся до такого блестящего положения, в каком она сейчас находится, да, она не поколеблется сделать это. Меня даже не будут судить, а просто засадят в Бастилию и сгноят в одной из подземных темниц.

— Нет, нет! — прервал Лозен, лицо которого светилось злорадством, — нет, для этого-то я и пришел сюда! Итак, Вы знаете, что все зло пошло из дома Мортемаров; Вы знаете, что на этой книге тяготело страшное проклятие, что Мортемар был предупрежден об этом и что теперешняя маркиза Монтеспан похитила эту книгу вместе с отравительницей, маркизой Бренвилье. Этого достаточно! Вы не погибнете в стенах Бастилии, знайте, что маркиза сегодня собирается посетить Вас, — вероятно, чтобы купить Ваше молчание, возвратив Вам свободу.

— Возможно ли?! — воскликнул Экзили.

В это время появился Пикар и доложил:

— Господа, дозор идет!

— Одну минуту! — воскликнул Лозен. — Вы можете быть совершенно спокойны; если маркиза будет просить, умолять Вас, — ни за что не соглашайтесь. Теперь мы держим в руках всех Мортемаров! А, маркиза! Я отплачу Вам за lettre de cachet.

— Вы думаете, что маркиза придет сегодня? — спросил Экзили.

— Я так полагаю; не правда ли, Пикар?

— Она не придет, — сказал комиссар.

— Что?!

Пикар отвел графа в дальний угол и прошептал ему на ухо несколько слов. Сперва графа охватил ужас, потом он схватил Пикара за руку и сказал с угрозой в голосе:

— Правду ли Вы говорите? Берегитесь! Не угощайте меня такими сказками!.. Помните, что Бастилия недалеко!

— Это — правда; я говорю Вам то, чему сам был свидетелем.

— Ах, — воскликнул Лозен, — это — очень опасное обстоятельство! Я надеялся, что победа уже в наших руках, но она снова ускользает от меня. Надо действовать быстрее! Доктор, благодарю Вас за сделанные Вами разоблачения; рассчитывайте на меня. — Он близко подошел к итальянцу и прибавил: — А когда Вы будете свободны…

— Первым моим делом будет приготовление напитка, который нужен Вам, — шепотом ответил Экзили.

Пикар взял фонарь и вместе с графом вышел из камеры в то время, когда дозор показался в конце галереи.

“Теперь ты в моих руках, гордая женщина! — подумал Лозен, — ты так же опасна, как твоя прежняя подруга. Подождите! Я отплачу Вам за кражу книги! Мы с Вами встретились на опасном пути, прекрасная маркиза Монтеспан; один раз Вам удалось столкнуть меня, теперь, может быть, пришла Ваша очередь!”.

Когда они снова вышли на улицу, Лозен обратился к своему спутнику:

— Вы оказали мне большую услугу, господин Пикар, двойную услугу: тем, что дали возможность видеться с Экзили, и тем, что сообщили новость. Как Вы думаете, у маркизы родился сын?

Пикар пожал плечами, а затем произнес:

— Я завтра же узнаю это: парижские доктора — верные друзья полиции.

— Дайте мне знать. Место де Риона за Вами.

— Тысячу раз благодарю Вас, граф! А чтобы доказать Вам свою признательность, вот Вам еще одна новость: сегодня, в четыре часа, арестован Пенотье.

— Черт возьми! — воскликнул Лозен, — я должен серьезно приготовиться к защите; счастье благоприятствует маркизе. Но за удар — удар! Мы еще поборемся! Иначе не может быть: один из нас должен быть раздавлен!

Нечего и говорить, что связанные с открытием преступной лаборатории события — разоблачения и аресты — служили предметом нескончаемых пересудов парижских любителей новостей. Почти каждый день приносил новые, необыкновенно пикантные сведения. Но никому во всем Париже не принесла страшная катастрофа столько горя, как герцогу и герцогине Дамарр.

Через своих друзей герцог узнал об аресте Гюэ и о том, что в городе ходят странные слухи относительно причастности к делу Ренэ Дамарра.

Присутствие молодого герцога на месте катастрофы в самый момент события; его частое появление в доме Гюэ и всем известные отношения к дочери подозреваемого лаборанта; известие, что Лашоссе служил прежде в доме Дамарра, хорошо знал Ренэ, а потом оказался слугой Сэн-Круа, — все эти факты, связанные с именем Дамарра, давали обильную пищу клевете, которая, подобно страшной пропасти, поглощает и губит людей.

Глубокая меланхолия овладела сердцем герцога. С момента ареста Лашоссе его обуревали самые мрачные предположения. Он искал нитей непонятных для него и запутанных событий и постоянно наталкивался на загадочную причину покровительства, которыми его жена дарила человека, оказавшегося преступником. Он принялся думать о прошлых годах, о прошлом Сюзанны, чего до сих пор никогда не делал. Он припомнил годы своего брака, дни своего пребывания в Амьене, постоянно задавал себе все один и тот же вопрос: “Разузнал ли я ее прошлое? Спросил ли ее?” — и отвечал: “Нет, никогда!”. Он знал и помнил жизнь своей жены с 1641 года. Но мало ли что могло случиться в ее жизни до этого года!

Все эти мысли сделали герцога недоверчивым. Тайна, явно существовавшая между Лашоссе и его женой, мучила его, требуя разгадки. Наконец он стал даже избегать общества своей жены.

Невозможно описать мучения Сюзанны. Не имея никаких известий о Ренэ, так как герцог строго следил за каждым поступавшим в дом письмом, она тщетно боролась со страхом перед разоблачениями, которые мог сделать во время допроса Лашоссе. Сюзанна не смела расспрашивать мужа. Может быть, он уже имел подозрения? Это было весьма вероятно, так как его обращение с ней очень изменилось.