Чтобы удобнее следить за планами графа де Лозен, необходимо познакомить читателя с некоторыми событиями, происходившими при дворе Людовика XIV, пока в Париже разыгрывалась драма страшных отравлений. Еще во время беседы с Пенотье, когда ему нужны были деньги для достижения места начальника всей артиллерии, Лозен смотрел на свое положение, как на переходную ступень, неизбежную для достижения гораздо более высокой цели. Он видел, что маркиза Монтеспан шла по своей опасной дороге одна, без него, любимца короля; тогда и он решился идти по намеченному пути совершенно одиноко и везде, где только возможно, обходить маркизу. Мы уже видели, что счастье не всегда благоприятствовало ему, но он, королевский любимец, составил совершенно оригинальный план, для удачи которого ему необходимо было высокое положение.

Граф де Лозен желал — ни более, ни менее, — как сделаться членом королевской семьи. Он был признанным любимцем всех дам. С тех пор как Фукэ был заключен в тюрьму за свой проступок, на его дороге стоял только один король. Поэтому Лозен решил направить все свои силы на завоевание сердца принцессы Монпансье, не для того чтобы играть в любовь, но для того чтобы прочной горячей привязанностью к себе принцессы принудить короля согласиться на брак графа де Лозен с Марией Луизой Орлеанской, носившей титул герцогини де Монпансье. Ей было уже сорок лет, но зато Лозен становился родственником самого короля, а у невесты, кроме титула, было еще миллионов двадцать приданого, помимо нескольких имений, герцогств и графств.

Сближение началось уже давно, и Лозен был уверен в победе, как вдруг внезапно открыл, что благодаря чьему-то влиянию Мария Луиза начала колебаться, некоторые друзья графа уверяли, что причиной нерешительности принцессы были нашептывания ее родни; другие, более осведомленные, утверждали, что у графа явился конкурент в лице прекрасного поручика мушкетеров, и что это повлияло на чувства принцессы. Что бы то ни было, ее склонность к честолюбивому графу в то время перестала быть такой нежной и искренней, какой была в первое время их связь.

Граф пережил много грустных часов. Он употреблял все силы, чтобы вернуть прежнюю привязанность ветреной принцессы, но это казалось невозможным. Тогда Лозену пришла мысль — разыграть равнодушного. Это оказалось хорошим средством. Принцесса без памяти влюбилась в того, кто избегал ее и не обращал на нее ни малейшего внимания. Лозен наконец позволил себе смягчиться и взглянуть на несчастную приветливыми глазами. После этого он начал изыскивать средства прочно привязать к себе принцессу; клятвы и обещания казались ему недостаточными; тайн, благодаря которым легко было держать в руках многих дам того времени, у принцессы не было, так как она всегда действовала более или менее открыто. Жениться на ней Лозен хотел во что бы то ни стало; таким образом он обратился к средствам, вполне соответствовавшим этому легкомысленному веку, дети которого при полном неуважении самых священных уз, при склонности к всевозможным излишествам, нередко граничившим с преступлением, — с боязливым суеверием прибегали к содействию сверхъестественных сил, когда дело шло об исполнении более или менее преступных желаний.

Граф Лозен обратился к помощи волшебства. Увидевшись в Бастилии с Экзили, он просил его составить для него любовный напиток, а так как для этого отравителю нужна была свобода, то Лозен желал видеть его свободным, чтобы итальянский доктор помог ему скорее добиться руки принцессы.

Но вернемся на улицу Францисканцев, в дом, где находилась Атенаиса Монтеспан.

Граф Лозен лично позаботился распространить слухи о неудовлетворительном состоянии здоровья маркизы и подкупил для этого ее врача Фагона. Последний пользовался славой хорошего врача, но за деньги готов был сделать все, что угодно.

Маркиза Монтеспан сидела на своей постели. Паж, только что вернувшийся от короля, привез известие, что в самом скором времени будет прислана помощь, и маркиза ждала какого-нибудь молодого врача. Сама она не могла судить о серьезности или несерьезности своего положения.

Госпожа Скаррон удалилась, чтобы не оказаться в фальшивом положении. Таким образом, маркиза была одна и смотрела за своим ребенком, лежавшим в колыбельке около нее, когда служанка доложила о приходе врача, явившегося по приказанию свыше.

— Впусти его! — сказала маркиза.

Дверь отворилась, и Атенаиса вскрикнула:

— Доктор Экзили!

Итальянец подошел и, низко поклонившись, произнес:

— Успокойтесь, многоуважаемая маркиза, я пришел в качестве врача и доверенного человека. Вы желали говорить со мной. Разве не совершенно понятно, что скорее я должен явиться к Вам, нежели Вы — посещать меня?

— Кто прислал Вас? — спросила маркиза, — король?

— Да, многоуважаемая маркиза. Смею просить и Вашего на это согласия.

Маркиза пристально взглянула на непрошеного гостя, а потом сделала ему знак приблизиться. Экзили подошел, взглянул на спящее дитя и протянул было руки, чтобы дотронуться до него.

— Назад! — вскрикнула Атенаиса, — не прикасайтесь к ребенку! Вас прислали сюда ради матери, а не ради дитяти!

— Вы все еще не доверяете мне, маркиза? — отойдя, спросил Экзили.

— Не доверяю? При виде Вас я чувствую просто ужас!

— Вы несправедливы ко мне. Я пришел как друг и прошу Вашего доверия. Почему же Вы не хотите выказать его здесь, на улице Францисканцев, когда собирались почтить им меня в Консьержери?

Маркиза несколько мгновений молчала, а затем промолвила:

— Закройте двери, а затем подойдите ко мне; сядьте на то кресло.

Итальянец затворил двери и сел на указанное ему место.

— Теперь скажите мне, чьей властью освободились Вы из тюрьмы, чтобы разыгрывать роль моего врача? — спросила Монтеспан.

— По приказанию короля.

— У Вас должен быть друг, который освободил Вас из тюрьмы, чтобы Вы могли проникнуть ко мне. Да, да!.. Ведь Вы пришли не как доктор; Вас прислали ко мне, чтобы торговаться относительно тайны, связывающей меня с убийцей, маркизой Бренвилье. Видите, я знаю смысл и ход дела.

— Вы уже не больны, маркиза?

— Я не нуждаюсь в Вашей помощи, доктор Экзили. Фагона удалили, чтобы иметь возможность призвать Вас; это входило в расчет моих врагов. Ну, диктуйте свои условия и условия тех, кто прислал Вас. Вы знаете, что благодаря маркизе Бренвилье и мне в свет проникла роковая книга, которую мой отец отказался возвратить ее законному владельцу. Вы можете сказать и, вероятно, скажете на суде, что эта книга — причина всего зла; этим Вы предадите позору семью Мортемар и маркизу Монтеспан. Но взгляните на это дитя… Что, если король, несмотря на мой проступок, все-таки отдаст предпочтение матери этого младенца, его собственного сына перед всеми придворными, жаждущими мести? Что, если, несмотря ни на что, он сохранит за мной то положение, которое я занимала до сих пор? Что будет тогда с Вами и с Вашими сообщниками, доктор Экзили? Этот ребенок — могущественная связь между мной и королем. Если Вы хотели моей гибели, Вам следовало начать свое дело раньше, чем мальчик увидел свет Божий.

Экзили молча наклонил голову и произнес:

— Вы видите, я на свободе.

— Нет, Вы не обманете меня. Я даже, кажется, видела через дверь служителей правосудия, приставленных сторожить Вас. Нет, доктор! Король не послал бы к Атенаисе Монтеспан человека, сидевшего в тюрьме по самым чудовищным подозрениям, человека, которому приписывают смерть Анны Австрийской, — без того, чтобы не обеспечить себя с его стороны и не иметь возможности потребовать от него отчета.

— С Вами трудно бороться, многоуважаемая маркиза, — сказал Экзили. — Да, Вы отгадали: за дверями сторожат мои тюремщики. Король поверил в опасность Вашей болезни; он сегодня же навестит Вас. Одно лицо, для которого очень важно мое свидание с Вами, убедило короля допустить меня к Вам. Я явился сюда под предлогом оказания Вам медицинской помощи. Будем играть в открытую! Я могу причинить Вам много зла, так как знаю историю книги; если я расскажу ее на суде, — произойдет то, что Вы сами сказали, многоуважаемая маркиза. Я не говорю о Вашем совершенном падении, но не забудьте, что королева и герцогиня де Лавальер еще живы. Для Вас, во всяком случае, будет полезнее, если я промолчу. Вспомните еще, что может явиться на сцену Ваш опозоренный супруг… Да, лучше, если я промолчу.