Российская империя. Поместье барона Светлакова под Санкт-Петербургом.

«Да что ж такое! Уже столько времени прошло, почему они молчат⁈» — думает Светлаков, ходя из угла в угол.

В одной руке он держит полный бокал коньяка, из которого отпивает глоток за глотком, даже не закусывая. Во второй руке сжимает телефон, на экран которого смотрит каждые несколько секунд, ожидая сообщения от лидера наёмников.

До сих пор никаких вестей. А может, Зверев сгинул в одном из разломов? Альберт Геннадьевич слышал, что они там часто закрываются сами по себе. Может, с этим негодяем так и случилось? Зашёл в разлом, а тот схлопнулся, и всё! Нет больше Андрея Зверева, и проблем никаких нет.

Так было бы лучше всего. Но барон сомневался, что ему может так повезти.

Бокал в руке вдруг оказывается пустым, но Светлаков чувствует себя так, будто и вовсе не пил. Нервы так напряжены, что алкоголь его просто не берет.

Он ставит бокал на подоконник и продолжает нарезать круги по комнате. Солнце за окном уже клонится к закату, а новостей нет и нет.

Ну, когда же? Хоть хорошие, хоть плохие — всё лучше, чем неведение!

Телефон вдруг издаёт короткую трель. Барон радостно поднимает его в надежде, что пришло сообщение от лидера наёмников. За короткое мгновение у него в душе успевает расцвести надежда. Сейчас там будет написано: «Всё готово», и это будет означать, что Зверев мёртв.

Увы. На экране показывается совсем другое сообщение. Уведомление о том, что роду Светлаковых объявил войну…

Род Зверевых⁈

Какое-то время Альберт Геннадьевич хлопает глазами, не понимая, как такое возможно. Но затем головоломка складывается.

Зверев перебил наёмников, а кого-то из них допросил и узнал, что это Светлаков завербовал их. И теперь он наверняка едет сюда, чтобы мстить.

Альберт Геннадьевич в панике пытается вызвать капитана своей гвардии, но не успевает. С улицы вдруг раздаются автоматные очереди и крики. Подбежав к окну, барон видит, что у ворот его поместье кипит сражение. Гвардейцы отчаянно отбиваются от одного единственного человека, а он, не обращая внимания на пули и заклинания продвигается к поместью. Невидимыми заклинаниями он швыряет солдат, как тряпичные куклы.

Светлаков роняет телефон. Он понимает, что его бойцам не выстоять. Они все трупы.

И он тоже труп.

Российская империя. Поместье барона Светлакова под Санкт-Петербургом.

Разметав охрану у ворот, направляюсь к дому. Хорошо, что среди охранников была пара магов, я сумел наполнить парочку мана-кристаллов и сам заодно напитался. С крыши поместья в меня стреляют снайперы, так что приходится ускориться. Неприятно, когда их пули стучат по голове.

Подобравшись на расстояние удара, струнами хватаю снайперов и скидываю их с крыши. Даже добивать не приходится, гравитация справляется и без меня.

Выбиваю дверь в поместье, и на меня тут же обрушивается шквал свинца. В коридоре скопился десяток гвардейцев, они даже баррикаду из мебели успели выстроить. Иду напролом, не обращая внимания на пули.

— Сдаться хочет кто-нибудь, пока я добрый? Времени подумать нет!

— Мать твою, да почему ты никак не дохнешь⁈ — поливая меня непрерывным огнём, орёт один из гвардейцев.

— Что-то сегодня не хочется. А ты как насчёт этого?

— Да пошёл ты! — раздаётся злобный ответ.

— Понятно, сдаваться никто не хочет. Ну ладно, значит, вы умрёте как мужчины, с оружием в руках.

Так и случается. Переступая через трупы, я начинаю подниматься по лестнице и кричу:

— Альберт Геннадьевич, выходите! Закончим уже, а то столько людей из-за вас погибло. Не стоит проливать их кровь и дальше.

— С чего ты взял, что я буду от тебя прятаться? — из комнаты выходит сам барон.

Вид у него не то чтобы испуганный, но весьма взволнованный. Несмотря на то, что в руках у него меч, готовым к бою он не выглядит. Бледный какой-то, будто ему нездоровиться.

Бросив взгляд на кровавую баню у лестницы, он громко сглатывает и поднимает меч. Клинок слегка дрожит.

— Смотрите, как нехорошо получается. Я ехал себе с охоты, и тут внезапно меня атаковала целая толпа наёмников. Они, наверное, не знали, кого вы их послали убить, поэтому очень расстроились, когда я их всех перебил. А перед смертью так испугались, что рассказали мне, кто их нанял. Я совсем не удивился, что это были вы, — закончив свою речь, я неожиданно выпускаю струну и вырываю меч из руки Светлакова.

Клинок успевает вспыхнуть синим огнём, но тут же гаснет, когда я отбрасываю его прочь. Меч вонзается в стену и дрожит, а барон становится ещё бледнее.

— Вот такая неприятная история, Альберт Геннадьевич, представляете? Надеюсь, вы не удивились, что я объявил вам войну. Есть ещё гвардейцы или я всех перебил?

— Подмога будет через пару минут, — хрипло отвечает он.

— Да? Понятно. Вы как хотите, что я убил сначала вас, а потом их всех, или наоборот? Если что, меня оба варианта устраивает. Настроение паршивое, хочется пустить немного крови. А лучше много.

— Не надо, — Светлаков опускает голову и снимает магический доспех.

— Что не надо? — уточняю я.

— Не надо больше никого убивать! Я сдаюсь.

— Так, а кто вам сказал, что я готов принять вашу сдачу? Может, я хочу уничтожить вас и весь ваш род, сравнять поместье с землёй и сжечь дотла все ваши владения, а землю засыпать солью, чтобы здесь больше никогда ничего не выросло? — с каждой фразой добавляя в голос всё больше стали, спрашиваю я.

— Ты… зачем тебе это? — барон становится таким белым, что сливается со стеной.

— Чтобы больше никто не подумал, что можно предать меня, потом натравить наёмников и выйти сухим из воды. Вы, когда просили не рассказывать никому причину нашей дуэли, говорили про какую-то честь, и тут же поступили подло и бесчестно. Вы станете уроком для остальных, Альберт Геннадьевич.

— Не надо, Андрей. Прошу тебя. Умоляю!

Светлаков падает на колени и молитвенно складывает руки. На его лице столько страха и покорности, что смотреть противно. Даже убивать такого слизняка не хочется. Однако на дуэли он вел себя совсем иначе, шею под удар подставлял, что же сейчас изменилось?

Барон будто угадывает мои мысли и говорит:

— Я прошу не за себя, а за свою семью и своих людей. Я не хочу, чтобы кто-то ещё умирал из-за моей глупости!

— Не глупости, ваше благородие, а трусости и подлости. Так будет точнее.

— Ты прав, тысячу раз прав. Я трус и подонок, — Светлаков опять бросает взгляд на трупы у подножия лестницы, и закрывает глаза ладонью. Плечи его вздрагивают, будто он плачет.

— Дошло, наконец-то? Гвардейцы красавчики, сражались до последнего, хотя я предлагал им сдаться. Не то что вы, — морщусь я.

Снизу раздаётся шум. В дом врываются вооружённые бойцы, видят нас, но открыть огонь не решаются. Вид стоящего на коленях господина весьма красноречиво говорит о том, что война, видимо, уже закончилась, не продлившись и нескольких часов.

— Выйдите. Я принял решение сдаться, — негромко говорит барон.

— Между прочим, я ещё не согласился. Но вы лучше и правда, выйдите. Давайте, кыш, — я машу рукой, как будто мух отгоняю.

— Ваше благородие, вы уверены? — спрашивает капитан гвардии, тот самый, который был секундантом на дуэли.

— Уверен. Оставьте нас для переговоров, — приказывает Светлаков.

Немного помявшись, капитан хмуро бурчит:

— На выход, — и первым проталкивается к дверям.

Когда мы с Альбертом Геннадьевичем снова остаёмся наедине, он глухо спрашивает:

— Что я могу сделать, чтобы ты принял мою сдачу?

— Не знаю. Удивите меня.

— Я попробую договориться с Ярыгиным, чтобы он отозвал своё заявление…

Немедленно перебиваю его:

— Не удивили. Это предложение было актуально несколько дней назад, когда мы сражались на дуэли. Теперь я уже сам со всем разберусь.

Продолжая стоять на коленях, Альберт Геннадьевич перебирает пальцами, явно размышляя, что ещё он может мне предложить. В конце концов, его осеняет: