А олень отвечает ему:

— Я — не чудо! Не удивляйся мне! Чудо чудеснее меня в доме Баева Кази.

— В таком случае я должен выяснить это! — сказал Бадзи. И он пустился в путь в Дигорию и очутился в местности Донмайта. Там он повстречался со мной.

— Добрый день! — сказал он мне. — Не знаешь ли Баева Кази?

— Знаю. Он — мой сосед.

Я привел его в село, завел в свой дом, приготовил для него ужин. После ужина Бадзи мне сказал:

— Прошу тебя, проведи меня к Кази: у меня к нему есть небольшой разговор.

— Кази — я сам, хозяин твой.

— В таком случае мне хочется переговорить с тобой наедине, — сказал он мне.

Я завел его в отдельную комнату, и Бадзи поведал мне, как он убил оленя, как тот ожил и заговорил с ним, — вот все это он мне рассказал.

— Да не простит бог врагу, нельзя мне об этом говорить, — сказал я ему, — но они, наверное, уже больше не мое достояние, и я скажу тебе все.

И я тоже рассказал ему свою историю от начала до конца.

— Шестьдесят лет, — сказал я, — таскал я на них дрова. Сегодня же ночью они подохнут, наказание было назначено им до этого времени.

Он переночевал у меня, а утром я вывез подохших осла и ослицу в поле, за село.

Жили были Сохити Лох и Коголкин Пах. Лох жил в Мизуре, Пах — в Коголкино. Не зная друг друга в лицо, они сделались друзьями.

Однажды Лох отправился на охоту и в дремучем лесу ранил зубра; по его кровавому следу он вышел на Урсдонскую равнину, к Хорхуарбуну, и там его убил. Там же встретился с ним Коголкин Пах с двенадцатью товарищами. Он обрадовался им, попросил их спешиться, убрал их коней, приготовил шашлыки и угостил их. А когда они уже должны были уехать, он спросил их:

— Кто вы такие, что вы ищете? Вы уже хотите уехать, а я еще не знаю, кто вы такие.

Пах сказал ему:

— Я — Коголкин Пах, а это — мои двенадцать товарищей.

— А я — Сохити Лох! — сказал Сохити Лох, и они обрадовались друг другу.

Коголкин Пах взял с него слово, что он приедет к нему. В назначенный срок Лох поехал в Коголкино. Когда он прибыл к Коголкину Паху, то кабардинские алдары собрались в дом Паха, и Пах устроил пир в честь Сохити Лоха.

На пиру кабардинские алдары стали просить их обоих:

— Вы оба — известные охотники; расскажите нам, кто из вас добыл ружьем своим лучшую добычу.

Коголкин рассказал им:

— Я отправился на охоту и на Дзанкалицевской длинной поляне нашел сто пляшущих медведей. Они плясали вокруг белого медведя, который сидел в центре. С каждым кругом белый медведь бросал им по зерну. Они сделали три круга, и один медведь не поймал своего зерна; сразу же от злости он выколол себе глаз. И в другой раз получилось так же. Вот после этого я выстрелил и убил того белого медведя, который сидел в центре и вокруг которого они плясали. Остальные бежали. Я нашел те три зерна, которые упали на землю, положил их в свои газыри, принес, и газыри сами собой наполнились порохом, которого к тому времени больше не было. «В таком случае, — подумал я, — это какой-то источник добра». Я положил зерна в закрома амбара, где хранились обычно кукуруза, пшеница, просо, и закрома наполнились ими. Я извлекал все это оттуда, и закрома снова переполнялись: их никак нельзя было опорожнить. Таким способом я семь лет кормил зерном весь кабардинский народ. А когда я об этом стал рассказывать, то в закромах больше ничего не осталось.

После рассказа Паха Коголкина спросили Сохити Лоха:

— А какую самую лучшую добычу ты добыл своим ружьем?

«Я отправился однажды в дремучий лес на охоту, — начал свою повесть Сохити Лох. — Убил оленя, развел костер, на ужин приготовил себе шашлык. Пока мой шашлык жарился на огне, я заснул. Явился человекозверь и съел мой шашлык. Я проснулся, посмотрел на жар костра, но там остались только одни шампуры. «Ну, это проделка дикого человека», — подумал я. Встал, наколол на шампур целый бок оленя и поставил его жариться на огне; сам же прикатил к костру чурбан, накрыл его своей буркой и слежу, что будет дальше. Костер потух, и этот дикий человек снова явился. Грудью своей он ударил чурбан и разрубил его пополам; затем он набросился на шашлык и стал его жадно поедать. Как только он выпрямился, я выстрелил в него и попал ему в грудь.

— Стреляй в меня еще раз! — смог он еще закричать.

— Я подобен Елиа 71: стреляю раз и второго удара не наношу!

Он с рыданием бежал и скрылся в Таракомском ущелье; залез в свою пещеру и свалился там. Я явился туда по его следам и стал у входа в пещеру. В пещере был разведен костер, а у костра сидели женщина и мальчик.

— Яраби, ты похож на осетина, — сказала мне женщина. — Почему ты сюда явился?

— В таком случае и ты похожа на осетинку, — говорю я ей. — Ты-то что тут делаешь?

— Он похитил меня, — сказала она, — и держит здесь в качестве жены. Не входи туда! Кто-то его ранил, и с восходом солнца он умрет, иной смерти у него нет.

Я сказал ей, что ранил его я. Подождал, пока он не умер, а затем вошел в пещеру и убил мальчика, так как он тоже был с топором на груди. Ночь я провел с женщиной в пещере, а утром захватил ее с собой и привел в Мизур. От нее у меня родилось двенадцать сыновей. Я их женил на двенадцати девушках. И сейчас все они работают в моем доме и в полном здоровье. Все, что было в доме лесного человека, я вывез на двенадцати лошадях. Вот какую драгоценность приобрел я дулом своего ружья!»

Люди сказали ему:

— Благодарим тебя! Ты проявил геройство и приобрел лучшую добычу!

Антонико и Дзанболат были два брата, нежно любящие друг друга. От взаимной нежной любви они не ели друг без друга даже простого куриного яйца. Они владели семью кабаками. Антонико по внешности был неуклюж, а Дзанболат был такой красоты, что женщина, выходившая по воду, при встрече с ним падала без чувств, пораженная его красотой. Дзанболат был младший, а Антонико перешел средний возраст. Оба были неженаты. Однажды Дзанболат подослал к Антонико посредников сказать ему:

— Мы уже дошли до мужского среднего возраста, а у нас нет детей; род наш может пресечься. Не тяни, женись!

— Охотно женился бы, брат мой, — ответил Антонико, — но мы сделаемся врагами, так как при встрече с тобой женщины, идущие по воду, от твоей красоты падают без чувств.

— Жена твоя не увидит меня, кунацкую нашу я построю на расстоянии кабардинской десятины от твоей комнаты.

Дзанболат построил себе кунацкую на расстоянии кабардинской пахотной десятины, и Антонико в тот же день женился.

В старину существовал такой обычай: сыграв свадьбу, молодожен отправлялся в годичный балц. Антонико оседлал своего коня, собрался в дорогу и поручает своей жене:

— Я отправляюсь в годичный балц. Счастливо тебе оставаться, милая моя жена! Но своим семи кабакам мы ежегодно устраиваем пир. Если я не вернусь, то, может быть, тебе придется устроить годичный пир нашим семи кабакам.

И он отправился в годичный балц. Годичный день наступает. Жена Антонико устроила годичный пир и собрала жителей семи кабаков.

У них были два глашатая: Дзандар старший и Дзандар младший.

На пиру присутствовало великое множество людей. Они стали переговариваться между собой и спрашивают друг друга:

— А что, если мы устроим встречу нашего владетеля Дзанболата и его невестки?

Дзандар старший и Дзандар младший схватили почетный бокал и почетную долю, ворвались к Дзанболату и говорят ему:

— Вот твоя невестка прислала тебе почетный бокал и долю и просит тебя, чтобы ты вышел к людям, собравшимся на пир.

Дзанболат схватил свою шашку и закричал на них:

— Продажные собаки! Как вы меня приглашаете, когда я дал слово своему брату?!

Они унесли свое обратно. Входят к невестке Дзанболата и говорят ей:

— Вот твой деверь вернул тебе свой почетный бокал и долю!