— Что в этом странного? — спросил ректор спокойно, но в следующей фразе прорезалось возмущение: — Я же не думал, что придется топтаться на холоде почти час!

— Вы сказали, полчаса…

— Я сказал, что ждал вас и не дождался! — начинал понемногу свирепеть Оливер. — Подумал, что вы по каким-то причинам решили не ходить сегодня на занятия, и попросил смотрительницу позвать вас вниз. Но вас в комнате не оказалось. И вообще в общежитии. Понимаете, о чем я, мисс Аштон? Я знаю, что наружу вы не выходили, а внутри вас нет. Что я должен был подумать, с учетом того, что у нас тут бесследно пропадают люди? Поставил на уши обслугу общежития, послал людей к вашим друзьям… Хорошо, что кто-то вспомнил о ходе в водонапорную башню. Вы бросили там лампу и оставили открытым окно… Но пока все это выяснилось, я мысленно успел попрощаться с вами навеки.

— Простите, — я в искреннем раскаянии опустила глаза.

— А после вы устроили сцену из дешевого балагана в кабинете Грина.

— Я лишь хотела…

— Разозлить меня еще больше, — закончил он. — Понимаю. И вам это вполне удалось. Я действительно заслуживаю это, по-вашему? Насмешки, унижение?

— Простите, я не думала…

— В этом и беда. Вы не думаете. Мне казалось, я ошибался, считая вас избалованным взбалмошным ребенком, или случившееся заставило вас взяться за ум, но, увы, вы совсем не изменились. Все та же Элизабет Аштон. И я снова не знаю, как мне с вами поступить…

— Никак, — выдала я с угрюмой злостью. — Никак не поступайте. Просто подождите. Неделю. Месяц. Может быть, два. Наверное, этого хватит. Спустя это время вы все также будете ректором Королевской академии магии, откуда никогда — слышите, никогда! — не пропадали студенты, где все чудно и спокойно. А я буду никчемным уродом, при непонятных обстоятельствах потерявшим свою силу. Меня какое-то время будут жалеть и даже лечить… Обязательно лечить, потому что я начну нести какой-то бред об исчезновениях, кровавых надписях и драконьих ритуалах. А когда меня не удастся исцелить от бессилия и навязчивых идей, меня отправят в лучшем случае домой, а в худшем — в специальное заведение закрытого типа. Или, если я, следуя вашим рекомендациям, начну думать и просчитывать последствия своих действий, и научусь делать вид, что ничего не случилось… я все равно окажусь однажды в этом заведении! Потому что я буду знать и помнить, разрываться между тем, что было, и тем, чего, по мнению остальных, никогда не было, путаться в воспоминаниях и рано или поздно сойду с ума по-настоящему!

Слезы текли по щекам, и я размазывала их испачканным кровью Саймана рукавом. Будущее, которое я описывала, могло стать явью. История Элси замрет на стыке двух реальностей, а я в конце концов устану от чужого безумия и перережу себе вены, чтобы вернуться домой… Сумасшедшие нередко кончают жизнь самоубийством. Но, может быть, не кончают? Может быть, начинают ее в другом мире? Я не хотела бы проверять на себе эту теорию, даже помня, что Мэйтин оставил мне такую лазейку…

— Вы не знаете, как поступить? — давясь рыданиями, я еще пыталась орать на ректора. — Это я не знаю, как поступить! Это я, каждый раз, приходя к вам, боюсь услышать: “Разве я вас вызывал, мисс Аштон?”. Боюсь написать родителям о том, что со мной произошло. Боюсь, что магия никогда не вернется. Боюсь, что однажды меня действительно не окажется ни в моей комнате, ни в общежитии, ни в этом мире! Всего и всегда боюсь. А вы…

Я ревела взахлеб. И самое ужасное, что ревела именно я. Не Элси, прятавшаяся где-то в глубинах моего подсознания и готовая пустить слезу по любому поводу, а именно я. Видела, как наяву, все, о чем говорила, сама себя жалела, сама себя накручивала… И никак не могла остановиться, даже понимая все это.

— Вы даже не представляете, что я чувствую! Вам наплевать! Сначала приставили ко мне шпионов, а теперь хотите отстранить от расследования… хотите отобрать даже надежду на то, что я могу что-то сделать, как-то повлиять на происходящее… изменить то, что случилось с другими и со мной…

— Элизабет, пожалуйста…

Я не заметила, когда Оливер встал из-за стола, только услышала его голос совсем рядом и почувствовала, как его ладони неуверенно коснулись моих плеч. Наверное, это был удобный повод броситься к нему, припасть к груди… Но если бы он действительно обнял меня, я бы его ударила. И пощечиной, коими девы регулярно одаряют своих возлюбленных в дамских романах, тут не обошлось бы. По-настоящему ударила бы, как бьют на ринге Огненного Черепа. Посмотрели бы, чего стоит Последний Дракон против Черной Мамбы!

Видимо, мои намерения четко отразились в заплаканных глазах, и мужчина отступил. Стоял с полминуты, глядя, как я, пытаясь сдержать новый приступ рыданий, глотаю непролившиеся слезы, а пролившиеся остервенело размазываю по щекам, а затем схватил неподписанное письмо, разорвал на несколько частей, бросил обрывки на стол и припечатал ударом кулака.

— Все! Довольны?

— Д-довольна? — я чувствовала, как сам по себе кривится при этих словах мой рот. Сейчас либо снова разрыдаюсь, либо ударю-таки. Герой, задери его демоны! Создал проблему — решил проблему. Небось еще благодарностей ждет?

Но устраивать драку с ректором было бы слишком, а рыданий мне на сегодня уже хватило. Поэтому я просто вскочила с кресла и рванула к двери.

В глубине души надеялась, что он меня остановит. Не позволит и за ручку взяться. Прижмет все-таки к груди, так, что мне и ударить его не получится, и сумеет найти другие слова, правильные… Но я уже миновала приемную, вероятно, немало порадовав скользкого мистера Адамса следами недавних рыданий на лице, сбежала по ступенькам на первый этаж и чуть было не пролетела гардероб, спеша скорее вырваться из здания, а меня так никто и не догнал. Не окликнул даже.

В гардеробной я провела несколько минут у зеркала, пытаясь придать себе подобающий юной благовоспитанной деве вид, и все посматривала на дверь, а после, выйдя в вестибюль, обшарила взглядом пространство от входной двери до лестницы…

Ну и ладно!

Я ушла уже остаточно далеко от главного корпуса, когда вдруг поняла, что направляюсь совсем не к общежитию. Ноги сами собой вели в лечебницу. Видимо, к Грину. Чтобы снова уверять доктора, что у меня все в порядке, просто очень-очень захотелось поглядеть опять на единорога. А он мне после этого тут же диагноз поставит. По справочнику в красной обложке.

Нет уж!

Есть и другие способы успокоиться. Тем более все равно с Саймоном договаривались увидеться.

— Я все помню, — были его первые слова, когда мы остались вдвоем в пустом тренажерном зале.

— Значит, не зря страдали, — я даже улыбнулась. Обидно было бы, если бы из ночной затеи ничего не вышло.

Но Вульф моей радости не разделял.

— Остальные уже забывают, — проговорил он угрюмо. — Я заходил к матери в обед, — при слове “обед” в животе у меня заурчало: расстроенная очередной ссорой с Оливером, я снова забыла о столовой, — спросил, помнит ли она Германа. Он же был ее студентом… Знаете, что она сказала? “Конечно, помню. Такой способный юноша. Жаль, что он перевелся в Найтлоп”… Представляете, в Найтлоп! Откуда это вообще взялось в ее голове?

— Мэг вчера не могла вспомнить, на каком факультете он учился, — я удрученно пожала плечами. — Видимо, так это и работает. Воспоминания уходят постепенно. Сначала трансформируются во что-то удобоваримое, что наш разум сможет принять как объяснение: человек не исчез, а просто уехал. А потом уже мы забываем. Люди ведь обычно забывают тех, с кем их развела жизнь.

— Мать занималась с ним индивидуально, два раза в неделю. Иногда Герман оставался у нас на ужин. Я думал, если кто-то знал человека достаточно близко… — не договорив, Сайман махнул рукой. — Это не имеет значения. Глория, мамина ассистентка, тоже уверена, что он в Найтлопе… А что говорят остальные? Инспектор? Милорд ректор?

— С инспектором я сегодня не встречалась. А с милордом Райхоном мы виделись только мельком.