Норвуд открыл рот: видимо, хотел продолжить мысль. Но ректор решил, что парень в достаточной мере уж блеснул умом и сообразительностью, и закончил сам:

— Если мы не заметили пропажи библиотекаря, а некоторые факты действительно говорят об этом, об исчезновении скольких еще людей мы могли забыть?

Ничего себе, как все обернулось! У меня такого и в мыслях не было, когда писала. А теперь уже написанное меняется безо всякого участия с моей стороны.

— И это — главная проблема, — сказал бог.

— Простите, — приложив руку к виску, словно у меня началась мигрень, я поднялась с кресла. — Мне нужно выйти.

— Вам нехорошо? — заволновался ректор.

— Нет. Немного переволновалась и… Простите мой резкий тон, сама не знаю, что на меня нашло.

Не я должна была извиняться, но мне показалось, что будет нелишним продемонстрировать свою адекватность и уважение к старшим по возрасту и должности.

— Умница, все правильно, — похвалил Мэйтин, ради разговора с которым я, собственно, и пошла в уборную.

Как в шпионском фильме заглянула в кабинки и оценила, насколько плотно закрывается дверь, прикидывая, можно ли тут говорить вслух.

— Можно, — заверил бог. — Но не очень громко.

— Ладно, — выдохнула я. — Рассказывай. Что там о главной проблеме?

— Реальность меняется. И меняется не только реальность Элизабет, но и реальность Марины.

— Что? — вот теперь я совсем-совсем занервничала. — Как это — меняется реальность Марины?

— Я тебе говорил, что написанного не изменить? А оно изменяется. Что из этого следует?

— Что? — ничего, кроме бессвязных бессильных ругательств, на ум не шло.

— Что ты написала другую книгу. Или вообще ничего не написала.

— И что теперь? Я не написала — значит… не будет Трайса?

— Трайс уже есть, — бог в задумчивости сморщил лоб. — Понимаешь, причинно-следственные связи — сложная штука, не всегда поймешь, где причина, а где следствие. Трайс появился, потому что ты о нем написала, или ты о нем написала, потому что он был…

Вот это уже что-то новенькое. Хотя неспроста же тут все не совсем так или совсем не так, как я себе представляла?

— Это сложно, — повторил Мэйтин. — Для человеческого восприятия. И я не буду тратить твое время, пытаясь объяснить. Просто подумай, если бы ты там ничего не написала, это как-то отразилось бы на твоей жизни? Или что должно было случиться в той твоей жизни, чтобы ты не стала писать книгу?

Я сжала виски: похоже, и правда мигрень.

— Может, я не захотела? Или не смогла…

Или меня не стало, и некому было придумать историю красавицы Элизабет Аштон?

Тряхнула головой, отгоняя последнюю мысль.

А вдруг мне это было уже не нужно? Ведь реальность меняется не обязательно в худшую сторону?

— Хочешь проверить? — серьезно спросил Мэйтин.

— Не знаю, — я устало привалилась к облицованной бледно-зеленой плиткой стене. — Ты же бог, скажи, как правильно.

— Я не могу принимать решения за тебя, — покачал он головой. — Но игры с реальностью опасны. Даже если кажется, что вмешательство обосновано и преследует благие цели. Меняя судьбу одного человека можно изменить судьбу мира.

— Моя судьба ничего не значит для мира.

— Это ты так думаешь. Слышала про эффект бабочки?

— Значит, ты считаешь, что нужно вернуть все, как было?

Я с сожалением вздохнула, хотя и не могла не понимать, что он прав. Как бы мне ни хотелось изменить свою судьбу, но если это будет стоить жизни мира или хотя бы жизни другого человека…

— Кто-то решил изменить свою судьбу? — озвучила я новую догадку.

— Да. Те, в кабинете, только что пришли к тому же выводу. Видимо, кто-то нашел описание ритуала и собрал единомышленников…

— Ты знаешь, кто? — вцепилась я в футболку бога. Иероглифы на ней тут же зашевелились, будто потревоженные змеи, и я испуганно разжала пальцы.

— Нет, — ответил, отодвигаясь от меня, Мэйтин. — Честно, понятия не имею. Реальность искажена, и все вероятности не отследить даже богам. Но если бы и знал… Я уже говорил, что не могу помогать тебе во всем. Иначе рискую сам нарушить естественный ход событий, и последствия будут непредсказуемыми.

— А когда ты меня сюда перетащил, ничего не нарушил? — высказала я сердито.

— Ничего. Потом поймешь… может быть. И что касается Элси и того медиума… Нет, это вообще всего касается: проверяй информацию. Прежде чем принять какое-либо решение или сделать выводы, тщательно проверяй информацию. Считай, это — божественное откровение.

— А что…

Закончить вопрос я не успела: Мэйтин исчез.

Но я к этому уже привыкла.

Отсутствовала я недолго, но тому времени, как вернулась в кабинет ректора, там был только этот самый ректор. Сидел там же, где и до моего ухода, и сосредоточенно изучал оставшиеся после Норвуда крошки на ковре

— А где все? — я растерянно остановилась в дверях.

— Ушли. Основное мы уже обсудили. Дальнейшие действия можно согласовывать и на расстоянии, — Оливер указал на кресло рядом с собой. — Присядьте, Элизабет. Пожалуйста.

Он просил так осторожно и преувеличенно вежливо, что я с трудом сохранила серьезное выражение лица. Хотя был ли повод улыбаться? Устроила скандал, припугнула влиятельным папочкой: понятно, что милорд Райхон теперь опасается спровоцировать новый всплеск эмоций с моей стороны. Может, проблем с лордом Аштоном он всерьез и не боится, но нервы и уши ему еще дороги.

Чтобы немного успокоить его на этот счет, я послушно опустилась в кресло и сложила руки на коленях.

— Я должен извиниться перед вами, Элизабет, — произнес ректор. Получилось это до того искренне и проникновенно, что я тут же насторожилась. — Инспектор Крейг бывает излишне прямолинеен. Мне следовало обговорить с ним ваш случай наедине, и мы избежали бы ненужных ссор.

— Я тоже была неправа, — копируя его задушевные интонации, сказала я. — Надеюсь, господин инспектор примет мои извинения. И вы. Вы же знаете, как сложно порой сдержать эмоции?

— Знаю. И понимаю, вашу реакцию на незаслуженные обвинения. Хочется верить, что мы оставим сегодняшнее недоразумение в прошлом.

— Конечно, — улыбнулась я, а самой уже хотелось схватить его за грудки и вытрясти всю правду: неспроста ведь эти расшаркивания.

— Нам в самом деле повезло с вами, Элизабет. Вы вправе обидеться на то, что я сейчас скажу, ведь потеря способностей — большое потрясение для вас, однако я верю, что все образуется со временем, зато сейчас, благодаря вам…

Мне нравился этот мужчина. Кто бы знал, как он мне нравился! Его жгучий пронзительный взгляд, его руки с длинными изящными пальцами музыканта, мнущие сейчас салфетку, его голос — глубокий чувственный баритон, и даже запах его одеколона… Но как мне хотелось стукнуть его чем-нибудь промеж красиво изогнутых бровей! Сколько можно ходить вокруг да около?

— Я решил, что в сложившихся обстоятельствах вам не помешает охрана, — выдал он в конце концов.

Желание дать ему в лоб многократно возросло, и я на всякий случай сцепила пальцы в замок.

— Охрана? — переспросила пока спокойно. — И как вы себе это представляете?

— Попрошу инспектора выделить кого-нибудь из своих людей.

— Следить за мной?

— Сопровождать. Вы даже не заметите их присутствия.

— Это особенно радует, — проговорила я мрачно. — Но я смогу обратиться к ним за помощью, если во время купания мне понадобится потереть спинку?

Ректор, не ожидавший от мисс Аштон, а в данном случае даже леди Аштон, подобного вопроса, смущенно откашлялся.

— Как вы могли подумать, Элизабет? — укорил он меня мягко. — Общежитие и без того прекрасно охраняется. Никто не собирается вторгаться в вашу частную жизнь.

— Моя частная жизнь простирается далеко за пределы моей комнаты, — заявила я, вспомнив о встрече, которую назначила вечером Саймону. — И мне не нужен соглядатай, который будет ходить за мной по пятам.