В углу харчевни, на вытертых тысячами людей половиках, сидели два мрачных афганца и считали огромную сумму денег. Три года назад у меня у самого могли быть подобные пачки. Теперь, после деноминации 1:1000, такая гора крупных купюр означала 50-100 тысяч долларов. На такие деньги можно купить, наверное, весь посёлок.

Не стал задерживаться в харчевне, вышел. По пути увидел на улице большое дерево, прямо под холмом, на котором стояло четыре танка. Дерево было очень толстое — метра три в диаметре, но внутренность ствола его была пустая, выжженная с той стороны, где стояли танки. Может быть, когда-то в дерево попал снаряд, а потом дупло так и не заросло. Эх, ведь это мои соотечественники двадцать лет назад из танков расстреливали посёлок!

Стал фотографировать дерево — стукачи тут как тут: покажите паспорт! Талаши не везёте ли? Что вы тут делате? Пошли в ментовку! — Почувствовал недоброе, отобрал у них паспорт и свалил в западном направлении, где намечалась машинная дорога. Несмотря на крики и свист сзади, я не стал оборачиваться. А тут, по счастью, уже появилась машина, меня подобрали, и я уехал из Андураба обратно в цивилизацию, в уже знакомый мне Хинджан. Ехали часа два. Денег не попросили.

В Хинджане один из пассажиров машины проболтался ментам, что подобрали меня в Андарабе. Из-за этого меня стали преследовать и здесь, шпионили за мной, свистели, кричали, хотели отобрать паспорт и задержать меня. Я опять отругал всех блюстителей порядка и пешком покинул Хинджан. А пройдя три километра, поймал грузовик до Пули-Хумри и совсем исчез из зоны досягаемости ментов.

Уже позднее, в Москве, я узнал, что пос. Андараб действительно был опорной базой моджахедов в советско-афганскую войну; в 1980-х годах там шли весьма кровавые бои. Так что я угадал в своих предположениях.

Пули-Хумри, как всегда, были весьма хороши. Дешёвые фрукты-овощи, многочисленные харчевни, красивые горы справа. Только вот длинный этот город, километров десять он всё тянется вдоль дороги.

Пока шёл, мимо с бибиканием пронеслась и затормозила маршрутка.

— Помнишь нас? Мы видели тебя в Ишкашиме! Если идёшь в Ишкашим, поехали!

Я удивился неожиданной встрече. В маршрутке ехали работники того самого хотеля, в котором я остановился в свой первый афганский вечер. Но сегодня в Ишкашим мне было не надо, и они весело уехали.

А я добрался до северного выезда из города, туда, где три года назад мы с Книжником мылись и стирались на горной речке. К сожалению, речка сия загрязнилась и обмелела, так как для орошения и электрификации на ней организовали небольшое водохранилище. Я прошёл дальше, город кончился, начались арбузные и дынные поля.

На ближайшем ко мне поле, под деревом на деревянном помосте, сидели три крестьянина, те самые, которых я фотографировал неделю тому назад. А у меня уже был готовый снимок. Я подошёл поближе — меня узнали — поздоровался и вручил фотографию.

То-то было удивление и восторг! Старик — тот вообще, наверное, никогда не фотографировался, может быть, только на паспорт — но и зачем ему паспорт? Только чтобы проголосовать? Младшие тоже были фотографиями не избалованы. И так её смотрели, и этак, и что-то обсуждали, тут же послали младшего за самой большой дыней. Её тут же зарезали и скормили мне, сколько было возможно. Тут же побежали за второй дыней и вручили мне в подарок — пришлось засунуть в рюкзак, отчего он заметно потяжелел. Потяжелел и я.

Поскольку ночевать на арбузном поле мне не хотелось, я пошёл дальше, не стопя, ожидая интересного развития событий и приглашения в гости. Но домов вдоль дороги не было — одни лишь поля. Через десять минут другой седобородый старик, обихаживавший свою арбузную плантацию, обратил на меня внимание, подозвал и с большой радостью скормил мне длинный арбуз прямо с грядки. Съев большой арбуз после большой дыни, я чрезвычайно отяжелел и стал подумывать о скором приземлении.

По счастью, справа от дороги показалось село с мечетью. Вот то, что нужно! Свернул туда. Маленькая деревенская мечеть приютилась среди кустов и арбузных полей. Несколько крупных, высоких, бородатых стариков тусовались на циновках подле мечети, ожидая захода солнца.

Моё появление вызвало большой интерес. Постоянные посетители мечети оказались умными, добрыми и осведомлёнными в мировой политике людьми. Назавтра оказалось, что большинство из них — школьные преподаватели, а имам — по совместительству и директор школы (можно сказать «церковно-приходской»), а также и доктор народной медицины.

Здесь никто не стал нервничать, остерегаться «Аль-Каиды», проверять документы и звать ментов, чего я немного опасался. Наоборот, все стали расспрашивать, потом пытались накормить ещё одним арбузом, потом принесли ужин. Сгустилась ночь. Электрического освещения не было видно, всё происходило при свете газовой лампы. По причине жары молитвы проходили не в самой мечети, а во дворе её, на циновках. Газовая лампа ставилась впереди и указывала направление на Мекку. Однако, азан (призыв на молитву) звучал не простым голосом, а через микрофон и динамик. Может быть, Саудовская Аравия спонсирует афганские мечети динамиками на батарейках?

После пятой (ночной) молитвы меня устроили спать в комнате у имама.

Рано утром к имаму пришёл человек, ведя за руку маленького пятилетнего ребёнка, и неся с собой два длинных ивовых прута.

Имам коротко поговорил с пришедшим, достал ножик и произнёс молитву. «Ага, наверное будет делать обрезание», — подумалось мне. Но имам взял пруты и ножик, прислонил один прут к плечам ребёнка, произнёс «Бисми Ллахи р-рахмани р-рахим» («во имя Бога, милостивого, милосердного») и отрезал кусок ветки по ширине его плеч. Потом опять прислонил прут к ребёнку, произнёс те же слова и отрезал ещё кусок. Приложил к талии, опять произнёс и опять отрезал. Так, произнося «Бисми Ллахи р-рахмани р-рахим», он как бы снял мерку с ребёнка, переведя все его линейные размеры в кусочки прутьев. «Мерку снимает зачем-то», — удивился я.

Когда нарезка прутьев была завершена, имам убрал ножик, произнёс ещё одну молитву и похлопал ребёнка по плечам. Взрослый, довольный, наблюдавший за процессом, вручил имаму пять афгани ($0,1) и увёл ребёнка.

— Что это было? — спросил я имама.

— Лечение. Ребёнок приболел, но, иншалла, теперь он будет здоров! — отвечал имам.

Я удивился. Но тут ещё продолжил удивляться: оказалось, мечеть функционирует ещё не только как поликлиника, но и как школа, а имам — её директор! Вчерашние же старики, посетители мечети, многие работают здесь же как преподаватели!

Вот дети собираются на учёбу. Обучение происходит во дворе мечети, на постеленных на землю циновках. Преподаватель с бородой и в халате, достаёт книжку и начинает читать по ней — оказалось, урок истории.

Дети разновозрастные, кому с виду 10, а кому и все 14 лет, все мальчики. Один ученик очень длинный, остальные обычного размера. Все делают вид, что слушают историка. Но поминутно оглядываются на иностранца. Пришлось, чтобы не срывать учебный процесс, временно спрятаться в домик имама, где уже чудно возник завтрак — рис, хлеб и чай. Наверное, жена имама принесла угощение, пока я глазел на школьников, а они на меня.

Пока пил чай, урок сменился на математику. Другой учитель, похожий на первого, достав доску, чертил мелом на доске примеры, а ученики по очереди решали их. Задали примеры и мне — я решил три, от самого простого до относительно сложного (конечно, тоже простого). Учитель, переведя мой ответ из европейских цифр в афганские, был удивлён и обрадован «высоким уровнем» моих знаний.

Третий учитель был географом. Этот, как и первый, доской не пользовался. Карт и других пособий у него тоже не наблюдалось, но он зачитывал с учебника. Я взял у одного из учеников тетрадку и в ней проявил своё знание географии, нарисовав схематическую карту Афганистана и сопредельных стран. Урок был безнадёжно сорван, все ученики галдели и толпились вокруг меня.