Эфиопские мусульмане, хотя и являются религиозным меньшинством, всё же обитают во многих городах и сёлах этой страны, и имеют свои мечети. Вот одну из таких мечетей мы и нашли вечером в поселении Буре.

Вернее, это были даже две мечети — старая и новая, стоявшие впритык. Старая построена в африканском стиле: глиняные стены, земляной пол, устланный соломой, в центре очаг с дымом — отпугивать комаров и мух. В углу два барабана, вероятно тоже для святых целей. За занавеской — помещение для женщин. Всё освещается тусклой, но всё же электрической лампочкой — цивилизация наступает.

Рядом с этой глиняной мечетью построена — видно, на саудовские или другие иностранные деньги — бетонная мечеть, уже начавшая облупляться от влажного климата. Так как верующих немного, моления поочерёдно происходят то в одной, то в другой.

Мы разыскали имама и попросили нас вписать; он не был против; общались на смеси амхарского, арабского, английского и русского языков. Вот человек 50 эфиопов собрались на ночную молитву «иша», но вышло неожиданное для меня: собрались кругом, прочли краткую молитву, и тут выяснилось, что молитва читалась над пакетом с зелёными листьями местного слабонаркотического дерева, которое называется «чат» или «кат». «Освятив» таким образом чат, имам раздал по 3–4 листочка всем присутствующим, и все, кроме нас, начали с упоением жевать эти листья! Некоторые при этом приговаривали: «О Аллах!» — видимо, веруя в божественную пользу этих листьев!

Мы с Ильёй отказались от листьев, но правоверные не забыли про нас и принесли нам здоровенное блюдо (диаметром 60 сантиметров) — две инжеры с мясом и перцем, и чайничек чая! Имам под вдохновением (от нас и чата) произнёс возвышенную речь, в которой вероятно призывал всех относиться хорошо к путникам, особенно к тем, которые проявляют интерес к домам Божьим.

В грустных глазах взрослых эфиопов — затаённое невысказанное «Ю».

Хорошо, что в христианской Эфиопии мусульмане обладают полезным свойством вписывать в мечети. Кстати, другие автостопщики рассказали нам, что в соседней мусульманской Эритрее всё наоборот: в мечети переночевать нельзя, а в церкви, напростив, можно. В Эфиопии христиан 60 %, мусульман 40 %, в Эритрее — наоборот. И в обеих странах полезным свойством обладает лишь религиозное меньшинство…

От Буре мы свернули на юг. До крупного города Некамте оставалось 250 километров. Сюда асфальт и улучшители дороги пока не добрались, и я предполагал, что ехать будем несколько дней. Красивейшие места: солнце, горы, покрытые лесом, извивающаяся по горам красно-глинистая дорога, обезяьны, переходящие дорогу там и тут, и рыже-коричневый поток Голубого Нила, который пересекал нашу дорогу где-то на её середине.

Сперва нас взял самосвал с дорожниками, потом трасса опустела, и мы пошли пешком по зелёному горному серпантину, спускаясь туда, где далеко внизу протекал Аббай (местное название Голубого Нила). Красота! По дороге попадались нам птички, красные птички, которые сидели на трассе и на деревьях; мы решили, что это — птицы АВП.

Через час или два нас догнал грузовичок “Isuzu”, кузов был полон 100-килограммовых мешков: мука, картошка и капуста. Водители купили по дороге и мешок угля за 15 быр. Попутно подсаживали всех, и на мешках уже было народу немало. Все прелести Африки. Скоро мы должны были достичь моста через Аббай.

Вдруг, пока мы ехали, откуда-то из недр грузовика пришла нам записка. По-английски. В ней было сказано:

“Когда будем переезжать мост, запрещается смотреть на него. Если вы будете смотреть на мост, вы будете арестованы полицией!”

Я очень удивился, показал Илье. Вскоре неизвестно от кого из недр кузова пришла вторая записка:

“Я полисмен, на этой реке. Скажите мне свою национальность, чтобы у вас не было проблем при переезде через мост.”

Я написал в ответ “We are Russian” и передал записку непонятно куда. Она исчезла среди эфиопов. Ну и общение, как с джиннами! Наконец я увидел загадочного запискописателя. Он был невзрачным солдатиком-коротышкой, так что я и не сразу увидел его среди 100-килограммовых мешков.

Мост переехали без проблем. На пересечении дороги и реки не было никакой деревни, только пост ГАИ, где солдатик и вылез. Никто нас не арестовал, и на мост мы глазели, но фотографировать не стали. Мост как мост. После моста дорога пошла резко в гору.

…Целый день мы ехали, шли, фотографировали, потом опять ехали, пока наконец в лучах заходящего солнца не поймали настоящий крутейший джип.

В джипе ехали важные люди из столичного управления дорожного строительства. Два интеллигентных эфиопа: один — начальник, говорящий по-английски, другой шофёр, английского не знающий, но тоже вроде умный — о, как они отличались от обычной деревенской толпы, следовавшей километрами за нами, кричавшей “ю”, “дай мне 1 быр” и т. д.! Ехать до столицы они намеревались три дня. Во-первых, потому что не очень спешили, во-вторых, и дорога пока была не очень хороша, в-третьих, они же были дорожники, и поэтому иногда выходили, рассматривали и снимали на цифровой фотоаппарат изгибы дороги, мосты, и прочие места, которые подлежали ремонту в ближайшие годы. Ночевали в Некамте в гостинице, и весь следующий день ехали на этом джипе (какой, однако, контраст с трясучими кузовами грузовиков!). Только на вечер другого дня решили, наконец, отделиться от дорожников и продолжить путь самостоятельно.

В одной из придорожных деревень мы увидели минарет и решили повторить попытку исследования мечети и ночлега в ней. Оказалось — здоровая мечеть, при ней большая мусульманская тусовка, старики, дети, столовые, медресе. Кстати, в эфиопских медресе тоже кое-где, как и в Судане, используют деревянные таблички для письма! Пристроились на ночь, имам, седобородый 50-летний старик с большим посохом, не возражал и только был рад.

Пока не село солнце, мы устроили обход городка. Сотня детей бежали за нами с криками “Ю!” Илья Алигожин решил их перенастроить: соединив руки в странный жест, он произносил странное слово “Золтон!” и толпы детей, так же соединяя руки, повторяли “Золтон!” Тогда он говорил им: “Илья Алигожин!” и сотня голосов вслед кричали: “Иля-аливошин!” Так развлекались с эфиопами, пока на это безобразие не обратила внимание местная полиция.

Уже когда мы опять вернулись во двор мечети, за нами пришли и отвели в полицию. Имам лично пошёл нас отмазывать, громыхая посохом (больше для важности, чем от старости), да не один, а ещё с последователями. Пришли в милицию, расселись; имам тоже важно сел, как человек в селе уважаемый. Полицейские проверили наши паспорта и веско заявили, что мы не имеем права находиться в этой деревне. Англоговорящие.

— Хорошо, хорошо. У нас только будет вопрос: эта деревня — территория Эфиопии или нет?

— Конечно, территория Эфиопии.

— Тогда всё в порядке: ведь в визе у нас написано: “Разрешено находиться на территории Эфиопии 30 дней”. Тридцать дней пока не прошло, и раз это территория Эфиопии, то всё в порядке.

Что-то промычав про регистрацию, менты перешли на разговор на своём языке, но в дело вмешался имам, назвал нас наверное своими гостями, и вопрос был исчерпан. Имам, мы и вся делегация вернулась в мечеть, где нам все помогали (морально) ставить палатку, а потом повели в харчевню, где хозяин, йеменец, угощал нас инжерами с чечевицей (очень острой и вкусной) и чаем. После чая многие достали чат и начали жевать его.

— Чат, это нехорошо! Это запретное — харам!

— Харам, харам, — поддержал меня имам (сам чат не жующий), но на других это не подействовало.

Имам проявил такт и не расспрашивал нас о религиозных вопросах. Ведь я был мусульманином, а Илья Алигожин — нет, и во время молитв сей Илья прохаживался или тусовался в палатке; но имам оставил участие в общественных молитвах делом каждого из нас. А вот в предыдущей мечети (где “освящали” молитвой чатовые листья) не-мусульманство Алигожина стало новостью номер 1, и даже после того, как мы улеглись спать, десятки верующих, нажевавшихся чата, шёпотом нас обсуждали.