Вместо того, чтобы отвести нас в иммиграционный офис, как обещали нам погранцы Давленне, и выдать нам выездную визу — целый день мы проторчали во дворе Дырской ментовки, пока важные чиновники решали (а скорее и не решали, а лишь притворялись, что решают) нашу судьбу. Ближе к вечеру нас посадили — опять же под конвоем — на редчайший поезд до Аддис-Абебы. Поезд туда ходит несколько раз в месяц и состоит из кучи товарных вагонов и одного лишь пассажирского (без стёкол, дверей и туалета), и вот как раз в этот день поезд отправлялся. Это был дивный поезд — 440 км он ехал более чем сутки!

О, состав на Аддису был ещё колоритнее, чем нарко-экспресс в Джибути! Хотя вагон был тот же, в каком мы ехали в Джибути и обратно (видимо, в Дыре поезд переформировали, отцепили два лишних пассажирских вагона и доцепили несколько товарных) — о Африка! Куча народу, еле влезли. В последнюю секунду. Ещё куча людей в товарных вагонах, но наш конвоир, его звали Шохгиза, боялся, что мы спрыгнем и не разрешил нам ехать в товарняке. А спрыгнуть проще простого, поезд едет со скоростью бегуна, трясётся и чуть не разваливается. В одном месте ж.д. проходит через озеро — мы ещё 10 дней назад думали: неужели может поезд ехать здесь, когда рельсы чуть не утонули, и уже меж шпалами плещется вода? Оказывается, может!

Среди пассажиров — несколько солдат с автоматами, патронами, гранатами, с запасными рожками к автоматам. Идёт билетёр — его охраняет тётка-солдатка два на два метра, сильная как Нотка, но ещё с автоматом за плечами и обвешанная гранатами! Эй, зайцы, выходи! Взрывать буду! Мы, конечно, ехали бесплатно, как арестанты.

Поезд вёл себя странно. Вот, например, на одном полустанке локомотив отцепился и поехал куда-то. И два часа не возвращался! Потом вернулся, прицепился к поезду и потащил его вновь. Поезд ходит так редко, что там, где дорога идёт по лесу, ветки деревьев выросли и тычутся в поезд, лезут в окна и хлопают по крыше. Если в этот момент сходить в туалет (то есть высунуть зад за борт, так как туалет не работает, завален мешками) — колючие ветки леса начинают хлопать по тебе.

Мы притворились безденежными, так оно почти и было: все эфиопские быры, обменянные по грабительскому курсу в Давленне, мы потратили, и не хотели размахивать долларами в такой обстановке. Шохгихза, наш охранник, опасаясь, что арестанты умрут по дороге с голода и его накажут, — купил нам бананов на 2 быра.

Мы с Ильёй, наверное, одни из последних туристов, кто проехал по этой ж.д. Ведь путь разрушается, никто не чинит, всё сгнило и заросло, поезд ходит всё реже, и деньги на ремонт ж.д. не выделяются; думаю лет через пять всю дорогу закроют, а все грузы будут доставляться на фурах по трассе. Тем более, что асфальтизация дорог в Эфиопии, как и в Судане, потихоньку движется. Так что хорошо, что успели проехать здесь, хоть и не вольными, а под конвоем, с “делом” на нас и паспортами в опечатанном конверте.

Поезд является стратегически важным — целых пять солдат охраняют единственный пасссажирский вагон (непонятно от кого), ещё пять трясутся от холода на товарных платформах, охраняя грузовую часть состава. Средняя скорость поезда составила 19 километров в час. Приехали в Аддис-Абебу только в пятницу вечером, в 18.00.

За время нашего этапа мы почти полюбили нашего охранника, хотя и притворялись злыми; он потратил уже 5 быр на наше питание и всячески изъявлял тёплые чувства. Конечно, парню из-за нас повезло: не каждому молодому солдату-эфиопу выпадает командировка в столицу!

В пятничный вечер иммиграционный офис был, разумеется, закрыт, и дело наше отложлось. Но надо было нас пристроить в какую-то тюрьму или ментовку, а куда именно — Шохгиза, наш конвоир, не знал. Пытался вписать нас в “линейное отделение” на ж.д. вокзале, но нас послали прочь. По вечерним улицам столицы, по которым мы только недавно ещё ходили свободными людьми, заходили в рестораны, магазины, посольства, тратили деньги, узнавали всякие новости и т. п. — по центру города мы шли в сопровождении нервного автоматчика, боящегося, что мы разбежимся. Но куда же мы убежим без паспортов!

Пришли во вторую тюрьму, большую; мест, сказали, нет, но дали машину полицейского сопровождения, чтобы мы ехали в самую большую и главную тюрьму. Там — на столе начальника было 12 телефонов! Супер-тюрьма! — Но и там мест не было, нашли где-то на улице хэлпера (и здесь эти самозванные гиды! Даже посадить помогают!) и с его помощью искали, куда нас посадить. С пятой попытки всё же нашли тюрьму, куда и посадили нас — в отдельную камеру, как оказалось женскую (женщин почему-то сегодня не было). Ну, и заперли там.

Раннее утро. 6:00 по европейскому времени. Железная дверь нашей камеры с грохотом распахивается. Вместе с рассветом в нашу камеру заглядывает охранник.

— Хэллоу, мистер! Хау а ю? Файн? — Привет, мистер! Как дела? Всё в порядке?

— Ноу! — Нет!

— Вай? — Почему?

— Вай, вай… Потому что мы в тюрьме! — спросонья отвечаем мы.

Всё же встаём. Прогулка под конвоем в туалет. Потом приносят нашу утреннюю пайку — два стаканчика чая и две булочки, всё в сумме стоило бы 1 быр. Мы в эфиопской тюрьме, полицейская станция номер 3, город Аддис-Абеба — Wereda, 3 Police Station, around Di Afric Hotel. Будете в Эфиопии, зайдите, занесите эту книжку, передайте привет.

Камера наша — просторный каменный объёмчик, 3х5 метра, высотой 2,5 метра. В качестве кроватей — какие-то мешки, но мы спали в спальниках, благо, рюкзаки у нас не отобрали. Вообще, комфортно, но это для нас, иностранцев, а в соседних камерах мужиков по двадцать всунуто на такой же площади. Потолок в клеточку — 54 клетки, окошко тоже в клетку, разделено решёткой на 12 долей.

У нас появилось неограниченное количество времени для того, чтобы писать письма и дневник, приводить в порядок свои записи по Африке, заниматься спортом, совершать молитвы, изучать книгу «Lonely Planet: Africa on a shoestring» (путеводитель по Африке, 1050 страниц на английском языке). Я сказал Алигожину, что, если просидим здесь год, можем попросить у надзирателей достать нам Коран, выучим на языке оригинала, всё равно надо чем-то заняться. (Илья не приветствовал такую перспективу.) Только две неприятности — неопределённость с тем, когда и как нас, наконец, освободят, а также плохое питание. Утром положено по стаканчику чая (50 грамм) и по булочке (100 грамм), днём и вечером — по инжере с соусом, похожим цветом и коинсистенцией на понос. Илья не мог наслаждаться этими инжерами, ибо это был самый невкусный сорт их. Многие заключённые заказывают продукты с воли, давая конвоирам деньги. Нам тоже предлагали: мистер? Хотите что-нибудь? Давайте деньги!

Мы решили не спонсировать тюремный бизнес и притворились полностью безденежными. Тюремщики сжалились над нами и объявили всеобщий сбор денег для помощи голодающим иностранцам. О чудо, они собрали нам 2 быра 75 копеек! Ещё два быра мы наскребли сами по карманам (доллары решили не показывать), и всего у нас 4,75 быр! Живём! Заказали сахару на 20 коп.

Дел никаких не просматривалось. Я написал жалобы в вышестоящие инстанции (на английском языке). А также сочинил надпись на стене камеры — на амхарском языке, с помощью словаря. За отсутствием амхарских шрифтов не могу её воспроизвести здесь. Украсили камеру фотографиями и открытками России и Москвы — обживаемся. Охранники заходят и дивятся. Вечером решил побороться с Ильёй, и он меня завалил несколько раз подряд. Надо мне больше тренироваться — или меньше есть инжер с поносным соусом.

С наступлением сумерек ходили проверяльщики, и, перед тем как запереть камеры на ночь, проверяли количество заключённых. По всему полу камер и во дворе валяются крошечные кусочки высохших, когда-то недоеденных кем-то инжер.

И вновь рассвет. 6:00 по европейскому времени. Железная дверь нашей камеры с грохотом распахивается. Вместе с утренним туманом в нашу камеру проникает охранник. Деревянным бруском колотит по двери камеры, чтобы вставали. Мы лениво открываем глаза. Охранник достаёт белозубую улыбку: