Я продолжал держать её, пока она восстанавливала равновесие, используя капот моей машины. То ли от смущения, то ли от холода, но её белоснежные щеки покраснели. В любом случае, меня это рассмешило. Но прежде чем я успел отпустить очередную колкость, её глаза расширились и уставились на запястье, которое я держал.

Длинный голубой рукав задернулся до локтя. Я проследил за её взглядом, направленным на голую кожу. Она попыталась освободить руку, но я схватил крепче, сглотнув появившееся отвращение. Я жил со многими ужасными семьями, но никогда ещё не наблюдал подобных увечий. Белые и бледно-красные выпуклые шрамы зигзагами шли по всей её руке.

— Черт, что это такое?!

Я оторвал свой взгляд от шрамов и вопросительно посмотрел ей в глаза. Она ахнула, сделав несколько резких вдохов, и вновь дёрнула руку, на этот раз освободившись от моей хватки.

— Ничего.

— Это не ничего.

И это что-то должно было чертовски болеть, когда появилось на ее руке.

Эхо натянула рукава до пальцев. Она походила на труп. Кровь отлила от её лица, а по телу прошла дрожь.

— Оставь меня в покое.

Она отвернулась и быстро пошла обратно к библиотеке.

— Ничего, — сказала Лила. — Ни слова, ни звука, ни косого взгляда. Натали, Грейс и я даже подослали парочку разведчиков к малолеткам, но о тебе никаких слухов. Ну, ни одного, касающегося Ноя Хатчинса.

Лила сидела на пассажирском сидении, а я на месте водителя Корветта Айреса. Она зашла ко мне в гости, чтобы послужить отмазкой от семейной пятницы или, как я любила её называть, «Ужин для Проклятых».

Мы сидели в гараже, в моём зеленом Додж Неоне 1998-го года играло радио. В Корветте Айреса тоже было радио. Времён года сборки машины.

Привод — кусок дерьма, но сама машина — просто зверь. Кроваво-красная, с чёрной полоской по горизонтали, — обычно на этом месте Айрес терял меня, но брат всё равно продолжал рассказывать, даже несмотря на полное непонимание в моих глазах, — многофункциональная, с передним приводом, косыми створками по бокам передних крыльев, затемненными горизонтальными стойками и различными молдингами на порожках.

Понятия не имею, что это значит, но Айрес говорил, достаточно и того, что я запомню описание. Машина смотрелась шикарно, но была нерабочая. А теперь, благодаря Ною Хатчинсу, шансы на то, что она когда-нибудь будет ездить, уменьшались с каждым днём. Я крепче вцепилась в руль и вспомнила обещание брата.

Это было за несколько дней до его отъезда, он нависал над открытым капотом, а я сидела на верстаке.

— Всё будет хорошо, Эхо. — Глаза Айреса скользнули по моей нервно качающейся ноге. — Нас дислоцируют всего лишь на полгода.

— Я в норме, — сказала я, трижды моргнув. Мне не хотелось, чтобы он уезжал. Айрес был единственным человеком на свете, кто понимал, насколько безумна наша семья, и единственным, кто был способен поддерживать мир между мной, Эшли и нашим отцом. Он тоже недолюбливал мачеху, но, независимо от своих чувств, брат всегда защищал её.

Он рассмеялся.

— В следующий раз хотя бы попытайся контролировать эту штуку с морганием, она с головой выдаёт тебя. Однажды отец заметит.

— Ты будешь мне писать? — спросила я, меняя тему. Он часто разговаривал об отце перед отъездом.

— По мейлу и скайпу. — Он вытер руки об грязную тряпку и выпрямился в свои полные два метра. — Вот, что я тебе скажу. Когда я вернусь и починю машину, ты будешь первой, кто поведёт её. После меня, естественно.

Я перестала качать ногой, и меня накрыло первым настоящим чувством надежды с тех пор, как Айрес рассказал о дислоцировании. Он вернётся домой, пока машина ждёт его. Он дал мне мечту, за которую я держалась после его отъезда. Мои мечты умерли вместе с ним на пустынной дороге Афганистана.

— О чём задумалась? — отвлекла меня от раздумий Лила.

— О Ное, — соврала я. — У него была целая неделя, чтобы растрепать всей школе о моих шрамах. Как думаешь, чего он ждёт?

— Может, Ною просто некому рассказывать. Он же наркоман из приёмной семьи, который нуждается в дополнительном обучении.

— Ага, может.

Или, возможно, он выжидал идеального момента, чтобы превратить мою жизнь в настоящий ад.

Лила начала крутить кольца на пальцах — знак, что она волнуется.

— Что? — спросила я.

Мне пришлось напрячься, чтобы расслышать её тихое бормотание.

— Мы рассказали Люку.

Каждая мышца в моей шее напряглась, и я отпустила руль, испугавшись, что раздавлю пластик на маленькие осколки.

— Вы ЧТО сделали?!

Лила завозилась в сидении, нервно крутя руками на коленях.

— Он ходит с нами на занятия по английскому. Вместо того, чтобы исправлять ошибки в наших работах, мы с Натали и Грейс обсуждали сложившуюся ситуацию с Ноем и твоими шрамами… Люк кое-что подслушал.

Стук моего сердца отдавался в ушах. Я хранила свой ужасный секрет на протяжении почти двух лет, а тут два человек буквально ворвались в мой личный кошмар всего за одну неделю.

Когда я не ответила, девушка продолжила:

— Эти шрамы — не твоя вина. Тебе совершенно нечего стыдиться. В отличие от твоей матери и, возможно, отца. Но тебе? Нет. Люк и так знал, что твоя мама была безумной до чертиков, но никогда никому об этом не говорил. Хоть он и туповат, но даже он смог понять, что это мама ранила тебя.

Должна ли я разозлиться? Обрадоваться? Я остановилась на безразличии.

— Она не безумная, — пробормотала я, зная, что все мои утверждения о матери никто не слушал. — У неё просто… есть свои проблемы.

Плавным, нежным движением Лила положила руку поверх моей ладони, слегка сжав пальцы, чтобы обнадёжить. Напоминая, что она любит меня несмотря ни на что.

— Мы думаем, что тебе нужно всем рассказать. Перейти в наступление, а не занимать оборонительную позицию. Если Ной всем расскажет, люди уже будут знать правду и думать, что он придурок, раз смеётся с тебя.

Я уставилась на верстак Айреса. Мой отец никогда не был в ладах с инструментами. Если что-то ломалось, он вызывал мастера. А вот Айрес любил возиться с ними. Всё своё свободное время он проводил в гараже. Господи, как же он мне нужен. Чтобы сказать, что я должна делать.

— Эхо, пожалуйста, ответь. — Горечь в словах Лилы разбивала мне сердце.

— Чья это была идея? — спросила я, и так зная ответ. — Грейс?

Она всегда была за то, чтобы я рассказала о случившемся всей школе.

— Так не честно, — выдохнула Лила. — Не то, чтобы Грейс вела себя честно по отношению к тебе. Она клялась, что весь этот бред с публичными и личными отношениями закончится после того, как её выберут лидером команды поддержки. Но вот в чём дело, Эхо. Она хочет того же, что и мы все: чтобы всё вернулось к норме. Пока все думают, что ты мазохистка или пыталась совершить самоубийство, ты будешь числиться в изгоях. Может, ситуация с Ноем только к лучшему. Нет худа без добра.

Я впервые посмотрела на Лилу с момента, как она рассказала мне эту новость.

— У меня мать слетела с катушек.

— Мы тебя прикроем, — поспешила продолжить Лила. — Люк сказал, что расскажет друзьям о том сумасшедшем эпизоде, которому он стал свидетелем, когда вы встречались. Ну, знаешь, чтобы добавить правдоподобности твоей истории. А когда Грейс об этом услышала, то согласилась рассказать всем о том, что мы с ней и Натали видели в больнице. Копов. Мы слышали, как твой отец кричал на твою маму. Грейс этого так хочет… как и все мы.

— Ну да, ведь наличие сумасшедшей мамаши и никаких воспоминаний о ночи, когда та пыталась убить меня, куда лучше, чем когда люди думают, что я мазохистка с суицидальными наклонностями.

— Люди будут тебе сочувствовать. Быть жертвой… это всё меняет. Вот, что пыталась сказать тебе Грейс все это время, — мягко ответила она.

Моё хрупкое терпение закончилось и сменилось гневом.

— Мне не нужно их сочувствие и я не хочу, чтобы худшая ночь моей жизни стала темой для обсуждения всей школы. Если я и расскажу когда-нибудь о случившемся, то только после выпуска. Я хочу рассказать им правду, а не быть жалкой тупицей, которая ничего не помнит.