— Это что? Дружеский совет?

— Да. Это дружеский совет. Ты уже пять лет сам не свой. Если эта девочка и правда стала тебе дорога, то…

Тимур многозначительно замолкает, оставляя фразу незаконченной.

У меня сердце поднимается в горло и бешено там стучит. Долбит так, будто сейчас выскочит. Между лопаток вибрирует.

Я поджимаю пальцы на ногах до ощутимой ломоты.

По всему телу нервная неприятная дрожь.

— Ладно, — сдавленно произносит Отшельник. — Про твой клуб я еще подумаю.

— Спасибо, дружище, — отзывается Тигрицкий.

Звуки смешиваются, а я дышать боюсь.

Вскоре машина Тигрицкого шуршит колесами, отдаляясь от замка.

Я хватаю чашку кофе и пью остывший напиток жадно. Во рту пересохло.

Надоедливые мысли вьются в голове.

Я хочу поговорить с Львом Сергеевичем. Пусть сам мне даст ответы на все вопросы. Он ведь может быть и добрым, и даже милым.

Я хочу узнать о нем еще больше.

Он ведь мне не безразличен, и по мне, кажется, это уже заметно. Я не просто к нему привыкла. И если он тоже что-то чувствует ко мне, то нам стоит прямо сейчас это обсудить. Разве нет?

Отшельник не тот мужчина, кто играет в кошки-мышки. Он четко осознает свои желания и цели. Так пусть просветит меня, какие у него планы дальше. Что будет с моей жизнью через месяц, год, два?

Хожу по коридорам замка в поисках Отшельника. На первом этаже я его не обнаруживала и сейчас прочесываю второй. Заглядываю в каждую комнату.

Мы с ним не общаемся обычно. И днем я его совсем редко вижу. Но точно уверена, что он сейчас где-то здесь.

Толкаю дверь в кабинет, где проходило мое собеседование. Она противно скрипит петлями.

— Лев Сергеевич! — упираюсь взглядом в его напряженное лицо.

Мужчина сидит за столом перед монитором.

— У тебя что-то срочное? — даже взгляда не поднимает.

— Вы работаете? Сильно заняты? — торможу свой порыв и переминаюсь с ноги на ногу в дверях.

Сжимаю пальцами телефон, ладони потеют.

— Заходи, — выдает мужчина.

— Лев Сергеевич, я просто… ммм…

Вся моя прыть тут же разбивается на мелкие стеклышки.

Ну, что за дурочка?

Вряд ли я так сильно ему нужна, что он станет отвечать на мои вопросы.

Он ведь сказал мне тогда, чтобы я не влюблялась! Предупредил, что не хочет этого.

Но…

Боже…

— Дарина, что тебе нужно? — переводит мрачный взгляд на меня.

Я качаю головой и растерянно вжимаю шею в плечи.

— Лев Сергеевич, просто… — не могу придумать оправдание для чего искала его.

И в эту секунду у меня начинает звонить телефон. Смотрю на экран и зависаю.

Мама…

Она не звонила мне уже две недели. С тех самых пор, как я рассказала ей о своей работе горничной у миллиардера.

У меня в глазах темнеет. Она слишком гордая. Не стала бы звонить просто так.

Что-то со Степкой!

Душа выкручивается, как мокрая тряпка.

— Ответишь? — недовольный голос Отшельника выводит меня из ступора.

— Да, мам, что случилось? — пищу, задыхаясь от страха.

— Доченька, — дрожащим голосом шепчет мама. — Дариночка…

Ноги подкашиваются.

— Мам, что такое? — я буквально блею в трубку.

Чувствую на себе напряженный взгляд Льва Сергеевича.

— Ты только сильно не волнуйся. Я со Степой в больнице. И ему… — она замолкает, а затем срывается в рыдания.

У меня безбожно дожат губы. Я, кажется, понимаю, что мама скажет дальше.

Я оседаю. Облокачиваюсь на стену спиной и закрываю рот рукой. Коленки трясутся.

Она скажет, что нужна пересадка сердца.

Она сейчас это скажет…

— Дарина, — Лев Сергеевич хватает меня за локоть, не давая сползти вниз по стене. — Что там?

Слезы катятся по лицу. Попадают в нос и рот. Мне горько и страшно. Мне больно.

Врачи предупреждали, что это может случиться. Но брат не стоял на очереди, потому что острой необходимости не было.

А это значит, что если… боже… нет… нет!

— Дарина, Степе нужно новое сердце, — стонет мама.

А в следующую секунду у меня темнеет в глазах и я роняю свой телефон на пол.

С трудом открываю глаза. Надо мной буквально шатается потолок, тело обмякло, как теплый пластилин. Моргаю медленно.

— Дарина, — голос Льва Сергеевича врезается в сознание.

— Мой брат, — лепечу, а внутри опять все дрожит и переворачивается.

— Я уже все узнал, — слышу ответ.

Поворачиваю голову в сторону мужчины.

Я лежу на большой кровати в одной из гостевых комнат. Отшельник сидит рядом со мной. Его широкая ладонь мирно покоится на моей расслабленной руке.

— Мой Степка, — со стоном выговариваю, а из глаз брызгают слезы.

— Все будет хорошо. Ты, главное, соберись сейчас. Нам нужно ехать.

— Куда? — сильно жмурюсь.

Слезы катятся по моим вискам и капают на светлую подушку.

— В больницу. Нужно решить эту проблему.

— Что? Вы… Я не понимаю…

— Мы поедем к твоему брату, как только ты сама придешь в чувства.

— Я в порядке, — резко приподнимаюсь на постели.

Голова адски кружится. Но вида я не подаю.

Сажусь, свесив ноги к полу. Вытираю соленые слезы тыльной стороной ладони.

— Я очень люблю своего братика. И не хочу, чтобы его жизнь вот так оборвалась. Если нужна пересадка, значит, дела совсем плохи. У него сердечная недостаточность, стоял аппарат и…

— Все будет нормально, Дарина. Я обещаю.

Я киваю коротко. Перед глазами густой белый туман.

Нас с мамой предупреждали, но я не была готова к этому. Думала, что все обойдется. Верила в лучшее.

— Переодевайся и поедем, — сообщает Лев Сергеевич. — Я жду тебя у лифта.

Мне достаточно трех минут, чтобы отыскать в гардеробной какие-то джинсы и простую неброскую кофточку.

Сжимаю пальцы в кулаки, разгоняя слабость в мышцах. Сейчас нужно быть сильной и поддержать маму. Ей теперь хуже всего. Я помню каждый ее отъезд в больницу. И когда Степе делали операции, мама себе места не находила.

А тут такое…

Не представляю, как она себя чувствует и что переживает внутри себя.

Мама замкнутый человек. И она всю боль и страхи всегда держит в себе.

Мы с Давыдовым садимся в машину, и он резко трогается. Я смотрю в окно на проплывающие мимо стволы сосен и просто молюсь, чтобы все обошлось.

Пусть все пройдет успешно.

Пусть все обернется самым благополучным для Степы образом.

Только бы ему дали донорское сердце и смогли провести операцию без осложнений. Мой братик маленький, но очень сильный. Он обязательно справится с реабилитацией.

В пути мы проводим чуть больше часа, и за это время я успеваю сотни раз накрутить себя и успокоиться. Лев Сергеевич всю дорогу напряженно молчит, будто дает мне возможность побыть наедине со своими мыслями.

Машина въезжает на парковку больницы. Большое серое здание с красным крестом выглядит мрачным и не очень то приветливым.

Лев Сергеевич толкает больничную дверь, в нос сразу ударяет резкий запах хлорки и медикаментов. Яркие лампы под потолком бьют светом прямо в глаза, и я на секунду зажмуриваюсь.

Сердце стучит так, будто вырваться из груди собирается.

— Нам на четвертый этаж, — мужчина сжимает мой локоть и ведет к лифту.

Я благодарна ему, что он привез меня сюда. И я очень рада, что не оставил сейчас и идет вместе со мной к маме и Степе.

Мне нужна его поддержка.

— Ты очень бледная, — осматривает мое лицо, когда едем в лифте.

— Переживаю, — произношу сухо и скомкано.

Дверцы распахиваются, и в больничном коридоре я вижу свою маму. Она стоит возле большого окна вдали от нас и смотрит на улицу.

В темной длинной юбке и шерстяной вязаной кофте серого грязного цвета. Выглядит пугающе, жутко.

Сжимаю пальцы в кулаки и иду к ней. Лампы на потолке устрашающе мигают, и резкий больничный запах кружит голову. В тишине слышу стук собственного сердца.

Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.

— Мам, — осторожно кладу ладонь на ее плечо.