Гордый прямой нос и величественный высокий лоб.

Красивые губы.

Уложенные волосы в модной стрижке.

Он ведь чужой мне человек. Еще совсем недавно я боялась его, как огня. Скажи мне месяц назад, что Отшельник поселится в моем сердце, я бы покрутила пальцем у виска и не восприняла эти слова всерьез.

А сегодня я до боли между лопатками хочу продлить этот момент. Лишь бы он не бросал меня одну в жестоком мире.

Лишь бы он раскрыл мне свое сердце.

Я не знаю, что за история у него была пять лет назад и почему он все еще живет прошлым. Вспоминаю его разговор с Тигрицким… опять…

Я наивно поверила, что не безразлична Давыдову.

А он доказал мне, что я по-прежнему его игрушка. Просто кукла, у которой не может быть никаких чувств к своему хозяину. И он может просто выбросить меня, как только я ему наскучу.

И вот этот момент настал.

Отшельник тормозит тачку прямо возле входа в больницу.

Я тяжело вздыхаю, а сердце просто покрывается трупными пятнами и плесенью. Я не хочу уходить. Сейчас выйду на улицу — и все закончится.

Я больше никогда не увижу Льва Сергеевича, потому что мы из разных миров. Он — миллиардер и слишком редко выходит из своего мрачного замка.

А я обычная простушка с непростой судьбой.

Между нами висит пугающая тишина, прерываемая только гулом мотора.

— Приехали, — Лев Сергеевич говорит так, будто хочет поскорее от меня избавится.

Я боюсь на него смотреть, потому что знаю, что расплачусь. Поджимаю губы и нервно заламываю пальцы.

— Спасибо вам, — шепчу обреченно. — За все.

— Не стоит, — скромно отзывается его холодный голос.

— Я… ммм… вы столько сделали для меня, а я даже…

— Ты тоже много сделала, Дарина.

И почему он такой ледяной и отстраненный? Я не понимаю его… не понимаю…

Хочу спросить у него всякий бред: увидимся ли мы еще когда-нибудь, или может я смогу как-то его навестить…

Но я молчу. Потому что глупо задавать такие вопросы сейчас. Он ясно дал понять, что сегодняшняя ночь в отеле была последней.

И мы даже не занялись сексом.

Я точно ему надоела.

— Я пойду? — шепчу дрожащими от эмоций губами.

Мне слишком сильно хочется, чтобы Лев Сергеевич схватил меня за руку и приказал остаться. Сердце ухает в желудок, неприятно и больно.

— Иди, — отвечает сухо.

Обледеневшими от его безразличия пальцами я дергаю ручку дверцы. Она тут же открывается, впуская в салон прохладный воздух. Покрываюсь мурашками.

Ступаю на асфальтированный бордюр и, прежде чем захлопнуть за собой дверцу, вновь вижу холод в глазах Отшельника.

Большая тонированная тачка медленно отъезжает от больницы. Я смотрю ей вслед, глаза наполняются влагой. И внутри живота огнем горит просто. Про сердце вообще молчу — оно сгнило заживо.

И только здравый рассудок колет болезненно — я сама виновата.

Никто не просил меня привязываться и привыкать.

Никто не просил меня строить наивные предположения и догадки.

Никто не заставлял меня влюбляться в холодного безразличного монстра.

Это все я сделала сама. Сама себе позволили витать в облаках и думать, что между нами может возникнуть что-то большее.

Телефон вибрирует в сумочке, и я достаю его. Проверяю уведомления.

Мне на счет поступило два миллиона рублей. Вопросительно округляю глаза и вновь смотрю на отдаляющуюся от меня машину.

Я так благодарна Льву Сергеевичу за все. Он столько для меня сделал.

Только с его помощью я смогла за две недели закрыть мамины долги.

Он помог спасти моего братика.

А сейчас еще и щедро вознаградил после нашего прощания.

И это финальная красивая точка.

Меня бьет болезненным ознобом. Я прячу телефон и обнимаю свой корпус в поисках тепла. Дождь усиливается.

Иду в здание на негнущихся ногах. Мне так плохо, что просто словами не передать. Чувствую себя одинокой и брошенной. И сердце кровоточит, обожженное и тяжелое.

Кусаю губу до отрезвляющей боли.

Сильно стискиваю пальцы, даже костяшки хрустят.

— Даринка, — мама сразу на меня налетает, стоит мне переступить порог красивой современной больничной палаты.

— Мам, — лепечу я, падаю лбом на ее плечо.

Как же мне больно. Как же гадко на душе. Меня выкручивает просто, ведет и шатает.

Мама ласково гладит меня по спине.

— Ты такая умница. Спасибо тебе! И твоему Давыдову тоже. Передай ему от меня…

— Он меня уволил, мама. Все кончено.

Женщина удивленно отстраняется и смотрит в мое лицо. А я только веки закрываю, чтобы не видеть ее прожигающего цепкого взгляда.

— Уволил? — шепчет она. — А как же… у нас разве теперь нет долга перед ним?

— Нет, — лепечу дрожащими губами.

А из глаз сыпятся позорные слезы. Снова и снова. Разве можно столько плакать? Уже лицо опухло.

— Дариночка, — мама шепчет особым теплым тоном. — У вас что-то было?

Я распахиваю глаза и смотрю на нее жалостливо. Только бы она не закатила сцену и не стала читать мораль. Я и сама знаю, что не должна была. Но я хотела. Я сама хотела!

Мама смотрит с сочувствием. Во взгляде тепло и трепет.

— Ох, милая, — гладит теплой ладонью мою влажную от слез щеку. — Он разбил тебе сердце!

Чувствую себя прямо сказать паршиво.

На неделе у меня начались месячные, а в такие дни я обычно раздражительная и на сладкое тянет. Я боялась, что забеременела от Льва Сергеевича и ждала менструацию, затаив дыхание. А когда эти дни все же пришли, а даже немного расстроилась.

Наверно, я бы хотела ребенка от моего первого и единственного мужчины.

Была в институте, попросила преподавателей пойти мне на встречу и разрешить закрыть сессию в сентябре. Куратор группы помог, и меня не стали отчислять.

Я рада, что вернусь в институт. И маме тоже эта моя идея очень понравилась, что совсем не удивительно.

Мне стало сложно засыпать по ночам. И хоть я стараюсь не вспоминать о том, что было в замке между мной и Львом Сергеевичем, вычеркнуть его из своей жизни я просто не могу. Каждый вечер его вспоминаю, как только моя голова касается подушки.

Он ничего мне не обещал. И я сама выстроила воздушные иллюзии о его чувствах ко мне. Мне захотелось верить, что между нами чуть больше, чем просто секс.

Мама со Степой все еще в больнице, и пробудут там весь ближайший месяц. Благодаря деньгам, которые Отшельник перевел мне на прощание, я смогла оплатить брату платную палату и все необходимые процедуры.

Свою новую одежду, которую Константин привез для меня из замка, я заботливо упаковала в вакуумные пакеты. Мне такие наряды носить все равно некуда.

И черное бархатное, и красное легкое платья напоминают мне о том, какой наивной и доверчивой я была.

Каждую ночь я думаю о нем. Вспоминаю его сильные руки, сжимающие мое тело в охапку, жадные ненасытные пальцы, скользящие по моей нежной коже, стриженную бороду, которая колола мою шею и подбородок, когда мы в первый и последний раз поцеловались.

Мне не хватает его.

Давыдов занял много места в моем сердце. И, как бы сложно не было, я призналась самой себе — за две недели у меня к нему возникли чувства.

Думаю, что это все случилось еще и из-за того, что он стал моим первым мужчиной. Разве можно забыть того, кто украл твой первый поцелуй и похитил девственность?

Я вернулась на работу в ресторан в вечернюю смену. И даже там, когда стою у пенной раковины и намываю тарелки, все равно думаю о нем.

Отшельник…

Мрачный, холодный и отстраненный.

Ну зачем он только появился в моей жизни! Чтобы я страдала?

Видеться с подружкой Тиной нет никакого желания, и я вру ей, что устаю на работе и вообще плохо себя чувствую.

Тина любопытная. И она уже просто достала меня вопросами о том, почему Лев Сергеевич так резко и неожиданно уволил меня. Я ничего ей не рассказывала. Подружка до сих пор считает, что я была в его доме обычной уборщицей. Прислугой.