Да я при нем и есть то не смогу. Кусок в горле застрянет.

— Дарина, ты не поняла, — с нажимом произносит. — Это не просьба.

— А что?

Он смотрит так, будто убить меня хочет. Мурашки вниз по позвоночнику прокатываются. Я поджимаю губы, превращая их в тонкую полоску.

Лев Сергеевич выжидающе молчит. Его взгляд подавляющий, ядовитый.

— Садись, — приказывает так безоговорочно, что у меня колени дрожат.

Выбора, видимо, у меня нет.

— Ладно, — пикаю я и быстро скрываюсь на кухне.

Наливаю себе горячий суп и на подносе несу в столовую. Снова возвращаюсь в кухню за приборами, потому что от волнения забыла взять их сразу.

Лев Сергеевич без меня не ест. Ложку даже отложил. Ждет. Наблюдает за мной, как хищник из засады.

Я усаживаюсь за столом с левой стороны от мужчины. Скромно улыбаюсь.

Набираю в ложку красивый бульон, пробую. Приятный мясной вкус раскатывается во рту, язык обжигает.

Суп неожиданно вкусный. С говядиной, с пряной специей какой-то, с аккуратными кусочками моркови и картофеля.

Самый обычный суп мне теперь кажется просто пищей богов! Вот что значит, набегалась с домашними делами.

— Горячий, — шепчу я.

Набираю следующую ложку и тихонько в нее дую.

Лев Сергеевич выразительно выгибает губы. Пристально на меня смотрит.

А я встречаюсь с его взглядом и немею.

— Что-то не так? — туплю взгляд.

Боже… как же мне неловко…

Знаю, что выгляжу глупо. Я по сравнению с этим статусным властным мужчиной просто жалкая и смешная. Уверена, он на меня смотрит, как на домашнюю забавную зверушку.

— Откуда ты такая, Дарина? — голос Льва Сергеевича впервые звучит не грубо и холодно, а с каким-то скрытым изумлением.

— Какая?

— У Тигрицкого на тебя колом встал, — мужчина наклоняет голову на бок, улыбается уголками губ.

— Я его не трогала! И не соблазняла! Клянусь! — с перепугу лепечу я.

Лев Сергеевич усмехается громко, а я краснею, кажется, вся.

— Ладно, ешь, — вновь выдает с ледяными нотками, но потом прищуривается и добавляет снисходительно: — Теперь будешь вместе со мной и завтракать, и обедать.

— А те женщины, которые иногда у вас ночуют, с вами не едят? — спрашиваю, затаив дыхание.

— А те женщины — дорогие шлюхи. Я со шлюхами за одним столом не ем.

Вот это у него логика, конечно. Со шлюхами не ем, с прислугой не сплю. Улыбаюсь невольно, опустив взгляд.

Кажется, я потихоньку начинаю привыкать к атмосфере в этом доме. И к Льву Сергеевичу тоже.

День проходит за уборкой, и я настолько устаю, что кости ломит. Да, дом огромный. И пыли много, видно, что давно не убирались. И полы я успела помыть только на первом и втором этаже. Завтра продолжу.

А сейчас мне предстоит разговор с мамой.

Я уже поужинала и успела принять освежающий контрастный душ. И теперь, кажется, готова все ей рассказать.

Набираю ее номер и губы поджимаю. Облизываю нижнюю, язык сухой и шершавый.

— Ало! — отзывается устало.

— Мам, привет, — я улыбаюсь.

На самом деле чувствую за себя гордость. Я устроилась на такую работу, что денег маме и брату теперь точно будет хватать! И даже мне немного останется. Буду копить.

— Дарина, ты где? — взволнованно интересуется мама.

— Я… мам… в общем тут такое дело, — бормочу, прикрыв веки. — Я устроилась на работу. Теперь смогу помочь тебе и Степке.

— Что? — слышу в голосе негодование и раздражение. — Дарина, на какую работу?

— Мам, тут будут хорошо платить. Ты сможешь совсем не работать. Я обеспечу и тебя, и брата!

Мама напряженно молчит пару секунд.

— А я поняла, — заявляет таким тоном, что у меня сердце подпрыгивает в горло и больно раздувается там воздушным шариком. — Ты, Дарина, захотела легких денег и красивой жизни. Верно?

— Ма, я тебе помочь хочу!

— Да ты что! — фыркает ядовито. — А мне такая помощь не нужна! Знаю я, куда ты там устроилась. Не ожидала, что дочь у меня вырастит такой…

— Мам, ты что такое говоришь…

— А ничего, Дарина, ничего! Я тебя воспитывала так, чтобы ты была гордой, недоступной, скромной. Всего в меру! А ты на легкие деньги повелась, да?

— Ну… не такие уж и легкие, — вздыхаю с приглушенным стоном.

— Дарина, я запрещаю тебе работать проституткой! — остервенело вскрикивает мама.

У меня в ушах звенит от ее резких слов и повышенного голоса.

— Что? — шевелю губами, а звука нет. — Мам!

— Мне такие грязные деньги не нужны!

— Нет, мама! Нет! Помнишь, Давыдов давал объявление, что ему нужна домработница?

— Дарина, ты мне лапшу на уши не вешай, ладно? Знаю я про этого Давыдова! Он себе не домработницу искал, а шлюху!

— Нет!

— Что, хочешь сказать, он тебя спать с ним не принуждает?

— Мама! — вскрикиваю и падаю на кровать спиной.

Сгореть хочется со стыда, что родная мать меня в таком подозревает.

Мне даже душно становится, и по телу дрожь до самых косточек прошибает.

— Все с тобой ясно, Дарина! Я от тебя, конечно, чудес не ждала, но чтобы ты начала телом торговать!

— Да блин, мам! Ну каким телом? Ты говоришь полный бред!

— Я даже разговаривать с тобой больше не буду! Ты… — понижает голос до хриплого шепота. — Ты мне больше не дочь!

Я закрываю рот рукой. Слезы катятся вниз по вискам, неприятно щекочут кожу.

— Что ты такое говоришь? — обессиленно выдыхаю.

Я не ожидала такой бурной реакции.

— Это просто должность горничной! — убеждаю ее снова и снова.

— Все, — безапелляционно бросает в трубку разгневанный голос. — Пока!

— Мам…

Но вместо ответа только три гудка.

Отбрасываю телефон в сторону, из груди рвется болезненный стон.

Конечно, я знала, что мама будет недовольна. Думала, скажет что-то про мою учебу, типа нельзя было бросать, ведь столько сил уже вложено. Но вот такой реакции я точно не ожидала.

Она ведь просто с грязью меня смешала! Даже слушать меня не стала! Только обвинила в том, чем я не собираюсь заниматься никогда в жизни.

Громко всхлипываю и переворачиваюсь на живот. Утыкаюсь носом в подушку, прикусываю наволочку, сильно стискиваю челюсти.

Как же неприятно…

Как же больно и мерзко!

Я ведь все это для нее и для Степки!

Только ради них пошла на этот шаг. Не для себя, не для красивой богатой жизни. А ради семьи!

А в итоге мама мне в душу плюнула.

Грудь горит огнем, а горло сжимают невыносимые рыдания.

Да я ведь еще девственница! Как я могу быть проституткой? Я ничего в постели не умею!

Как родной человек может в таком меня обвинять?

Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем мне удается немного успокоиться. Я хожу по комнате, глубоко дышу, приоткрыв окно.

Прохладный ночной воздух наполняет пространство. Обволакивает меня и успокаивает.

Вот только пить очень хочется. Во рту настоящая пустыня. И после моей тихой истерики голова начала болеть.

Мне бы сейчас таблетку.

Аптечка на первом этаже.

И питьевая вода тоже там, на кухне.

Только мне по правилам Льва Сергеевича нельзя покидать свою комнату ночью.

Сажусь на край кровати и заламываю пальцы. Вязкая горькая слюна просто плавится на языке. У меня есть своя ванная комната, но вода там непригодна для питья. С примесью хлорки какой-то. По крайней мере запах специфический есть.

Я не рискну пить такую воду.

Лучше быстро спуститься на первый этаж и вернуться.

Уверена, что меня никто не заметит даже.

После неудачного разговора с мамой чувствую себя просто ничтожеством.

И даже если Лев Сергеевич поймает меня сейчас где-то на первом этаже и уволит за нарушение запрета, я нисколько не расстроюсь. Вернусь домой, продолжу учиться, а с деньгами… может, мама кредит возьмет? Очередной…

Мы и так по уши в долгах.

Черт!

Кусаю пересохшие губы, жажда просто невыносимая.

Осторожно подхожу к дверце в свою комнату и открываю ее. Прислушиваюсь.